Рубеж. Пентакль - Генри Лайон Олди

Снова сбился Сенька – ну не железный же он!

Или железный?

Снова протянулись к Сеньке руки, вот-вот коснутся живого тела…

Взвыл клаксон, и зазвучала труба. И опять гости в пляс пустились.

Раскалилась медь. Обжигает, а Сеня и не чувствует – онемели губы давно, коркой взялись. Онемели и пальцы – сами бегают, Сенька им не хозяин. И мутится перед глазами: то ли слезой взялись, то ли фары запотели. И сбоит за ребрами сердце – то ли инфаркт подступает, то ли бензин в баке весь вышел. Смотрит на девушку своей мечты – и не видит ее. Впору «дворники» включать…

И выпала труба из ослабевших рук. И навсегда замолчала.

– Ага! – закричал златозубый жених.

– Ага! – завопили радостно гости. – Теперь попался, попался, попался!

И в ту самую секунду, как совсем уж было одолела Сеньку нечисть, соскочила невеста с рушника. Фату с себя сорвала, в небо подбросила – обернулась фата петухом и с перепугу закукарекала.

Замерли гости.

Расхохоталась девушка, пальцами щелкнула, жениху своему, старому черту, под самый нос дулю скрутила. И – к Сеньке.

Распахнула дверцу. Вдавила педаль газа по Сенькины гланды. Взревел мотор, и только их обоих и видели.

Так обрел свое счастье Сенька Бурсак.

По сей день, говорят, в окрестностях райцентра Ольшаны можно встретить джип «Grand-Cherockee», летящий по буеракам на скорости двести километров в час. Молодежь, правда, в него не верит. А старожилы крестятся, заслышав на болотах шум мотора.

Многие его видели. Говорят, он прекрасен и страшен: смоляной лак блестит, галогенные фары затмевают солнце и луну, а за рулем сидит девушка неописуемой красоты – в чем мать родила.

Так носятся они – и так будут носиться до Страшного Суда.

А как сыграет клаксон «Лимончики» задом наперед – так Суду и быть.

Конкурс

Сессия была сдана, солнце светило ярко, над трудягой фонтаном то и дело вспыхивала трепетная радуга, пиво, купленное в ближайшем киоске, оказалось ни ледяным, ни теплым, а в меру холодным…

– Хорошо! – не выдержал Глеб, счастливо щурясь. – Ой, хорошо!

Позитивные эмоции требовали выхода, и он негромко, дабы не распугать публику, запел нечто старинное, недавно слышанное на волне радио «Мелодия»:

В городском саду играет духовой оркестр,На скамейке, где сидишь ты, нет свободных мест…

– Места на скамейке как раз есть, – заметила Оля, не отрываясь от газеты. – А оркестр играет только по воскресеньям.

Девушка любила точность даже в мелочах. «Телегород», который она изучала с карандашом в руках, был весь исчеркан ее пометками – Оля честно исправляла встреченные в тексте ошибки и несообразности. Делала она это не столько из злорадства, сколько по привычке. Филолог все-таки.

Глеб отхлебнул пива, прикинул, что до воскресенья еще два дня – и оба они абсолютно свободны. Ни экзаменов, ни зачетов, ни консультаций. Лепота! Бывает все-таки в жизни счастье!

…Прошел чуть не полмира я, такой, как ты не встретил,И думать не надеялся, что встречу я тебя!

– «Думать не надеялся» – неправильно, – сразу отреагировала Оля. – Слова там другие и… Что ты тут пометил? Среди объявлений?

– Я?!

Дотошность – родная сестра точности. Приятели искренне сочувствовали Глебу, считая, что большей зануды, чем темноволосая третьекурсница с филфака, не найти не только в университете, но и в области. Глеб все подобные намеки отметал с порога, как провокационные.

– Ты, – подтвердила Оля, внимательно изучив объект. – Ногтем.

Глеб мельком взглянул на указательный палец. Ноготь был чист, но давно не стрижен.

– Случайно, – решил он. – А что в объявлении?

– Гм-м…

Глеб моргнул, после чего поглядел на девушку не без некоторого удивления. Ее «гм-м» дорогого стоило.

– Ты знаешь, что такое ковен?

– Первичная ячейка нечистой силы. А что?

Подобные знания достались студенту философского факультета не случайно. Он специализировался по весьма странной дисциплине, именуемой «Украиноведение (философия)». Диплом, который ему предстояло писать в следующем году, посвящался философским аспектам украинской демонологии.

– Как раз по твоей части, – рассудила девушка, протягивая газету. Потом подумала и добавила: – И по моей тоже. В какой-то мере.

Философ аккуратно поставил недопитую бутылку на асфальт, зачем-то пригладил темные кудри, зашуршал желтоватой бумагой…

– Гм-м…

И в самом деле «гм-м», причем два раза. Маленькое, одетое в тонкую синюю рамку объявление гласило:

Ковен Фрунзенского района объявляет КОНКУРС

на замещение вакантных должностей:

1. Главного менеджера.

2. Заместителя главного менеджера по информации.

Опыт работы по специальности желателен.

Телефон отсутствовал, к указанному же адресу было добавлено: «Круглосуточно».

– Ковен, – повторила девушка. – Нечистая сила. Круглосуточно. Не может быть.

– Теоретически… – задумался Глеб. – Если очень теоретически…

Минут пять ушло на объяснение, что есть (теоретически!) ковен и почему он (очень теоретически) все-таки может существовать – даже во Фрунзенском районе.

Бутылка пива исчерпалась. Нежданный ветер налетел на фонтан, азартно разбросав брызги по стоящим поблизости скамейкам.

– Сатанисты, – нахмурилась Оля. – Спасибо, не надо. Хотя… Если менеджер по информации – это то, что я думаю… Опыт у меня как раз есть.

Компьютерами девушка увлекалась почти с самого детства – со страшной, мигающей непонятными огоньками «экстишки». С годами увлечение чуть не стало профессией. «Чуть» – потому что компьютерный факультет в университете только собирались открывать, избежать же поступления «хоть куда», учитывая семейные традиции, было практически невозможно. Филфак стал вынужденным компромиссом.

– У сектантов обычно хорошо платят, – заметила Оля, в очередной раз перечитывая дивное объявление. – Мамина знакомая работает у баптистов третий год. «Ауди» купила.

– Ты серьезно? – поразился Глеб, имея в виду, конечно же, не факт покупки «Ауди».

Студентка филфака резко кивнула:

– Более чем. Если удастся зацепиться… Ты живешь в общежитии. Раз. Подрабатывать тебе не удастся – диплом на носу. Два. Если я переведусь на заочное, родители стерпят. Это три.

Она замолчала, давая возможность своему спутнику додумать остальное. Особых трудов не требовалось: четвертым (последним, но не по важности) следовало их твердое решение расписаться по получении Глебом вожделенного диплома.

– Ну… – несколько растерялся философ. – Можно как-нибудь подойти, узнать…

– Не как-нибудь! – перебила Оля, вставая и пряча газету в пакет с надписью «Заплати налоги, гражданин!». – Время есть, идти – пять минут всего. «Как-нибудь» – и опоздать можно. Они же пишут: конкурс!

На пятый этаж их подбросил лифт – старинный, с фигурными черными прутьями вместо дверей. Мудреное устройство скрипело, дрожало, дергалось, запинаясь на каждом метре. Ретро – такое же, как пыльный подъезд, да и как весь дом, построенный еще в начале века в модном тогда стиле «купеческий ампир».

– Здесь, – констатировал Глеб без особой необходимости. – Квартира слева.

Он старался быть невозмутимым – на то и философ, но «быть» не выходило, только «казаться». Сектантов молодой человек побаивался, вспоминая слышанные в детстве рассказы, как помянутые баптисты зарывают провинившихся сотоварищей живьем в сырую землю.

Подъезд вкупе с лифтом его добили. Офис – ладно, а тут прямо-таки замок принца Дракулы-Стокера Носфератского!

– Звоним? – В голосе девушки самым краешком прозвучала неуверенность. Похоже, подъездное ретро подействовало и на нее.

Глеб поглядел на обитую коричневой кожей дверь, на белую кнопку звонка… Вампиры днем спят, а от обычных сектантов и убежать можно. К тому же Оля давно хотела найти приличную работу.

– Звоним!

– Мы по объявлению.

Отвечать на сакраментальное «Кто там?» пришлось, глядя в черную щель, перерезанную толстой стальной цепочкой. Из прохладной глубины белым призраком выступала худая старческая рука с массивным золотым перстнем на пальце.

– По объявлению?!

Костлявые пальцы дрогнули, и Глебу стало не по себе. Такую руку – да не к ночи, до утра сниться будет!

– Тэк-с, тэк-с, молодые люди… А чем домовину упыря посыпать следует?

Вопрос был настолько нелеп, но одновременно так соответствовал обстановке, что философ ответил не задумываясь:

– Маком. Это нам еще на первом курсе читали.