Далекие Шатры - Мэри Кайе

– До сих пор его превосходительство общался только с афганцами, – пояснил Аш. – А кто знает, сколько правды они говорят и не выгодно ли им поддерживать в нем уверенность, что все образуется? Но вы индус, и вдобавок ваш сын служит у родного брата эмира. Возможно, он прислушается к вам и, поверив вашим словам, примет меры к тому, чтобы защитить себя и своих людей.

– Какие меры? – скептически осведомился индус. – Здесь поможет лишь одна мера: прекратить деятельность миссии и немедленно вернуться в Индию. Хотя я не поручился бы, что миссия благополучно доберется туда, так как по пути на нее запросто могут напасть племена.

– Этого он никогда не сделает, – сказал Аш.

– Верно. Но больше-то он ничего не в силах сделать, поскольку наверняка понимает, что дома, где живут он и члены миссии, невозможно защитить в случае атаки. Если он не принимает всерьез предостережения и отвечает на них смелыми словами, может статься, он поступает так потому, что умен, а не потому, что слеп или глуп, как вы полагаете. Он знает, что все его высказывания передаются из уст в уста и самый факт, что они решительны и бесстрашны, вполне может заставить горячие головы призадуматься. Со стороны человека в его положении это разумно, а не глупо. Я уже заходил к нему прежде, но, если вы и сирдар-сахиб хотите, я, конечно же, схожу еще раз и попробую уведомить Каваньяри-сахиба о враждебном отношении местных жителей к миссии. Хотя мне кажется, он и без меня все знает.

Свое обещание индус выполнил в тот же день. Однако на сей раз он не сумел увидеться с британским посланником. Афганские стражники, по приказу эмира охранявшие вход на территорию резиденции, не только не пропустили его, но и осыпали оскорблениями и забросали камнями, когда он уходил.

– Они попали в меня несколько раз, – доложил индус, – и, увидев, как я покачнулся, расхохотались. Для человека вроде меня и для иностранцев любого вероисповедания оставаться здесь небезопасно. Думаю, мне пора на время покинуть Кабул и навестить родственников на юге.

Он категорически отказался предпринять еще одну попытку увидеться с сэром Луи и, верный своему слову, уехал из Кабула через несколько дней. Но рассказ друга о том, как обращались с ним афганские часовые, встревожил сирдара Накшбанд-хана так же сильно, как и Аша, и, хотя после первого своего визита в резиденцию сирдар зарекся соваться туда, он все-таки снова пошел.

Сэр Луи принял посетителя довольно любезно, но с самого начала дал понять, что полностью осведомлен о ситуации в Кабуле и не нуждается в дополнительной информации на сей счет. Он рад видеть бывшего рисалдар-майора, однако, к сожалению, слишком занят, чтобы тратить на сугубо дружеские визиты столько времени, сколько ему хотелось бы.

– Разумеется. Это понятно, – вежливо согласился сирдар. – Как понятно и то, что ваша честь располагает многочисленными источниками информации, а следовательно, знает многое о положении дел в городе. Хотя, видимо, не всё.

И он рассказал сэру Луи, как афганские стражники не пропустили и прогнали камнями и бранью известного и уважаемого индуса, явившегося в резиденцию, чтобы поговорить с ним.

Глаза сэра Луи сверкали, когда он слушал, и даже его роскошная черная борода, казалось, ощетинилась от ярости.

– Это неправда! – выпалил он. – Ваш человек лжет!

Но гнев посланника не испугал сирдара.

– Если хузур не верит мне, – спокойно ответил он, – пусть он спросит своих собственных слуг. Кое-кто из них видел, как индуса забрасывали камнями, и многие из разведчиков тоже. Хузуру надо только спросить, и тогда он поймет, что находится практически в тюрьме. Какой смысл оставаться здесь, если к нему не пускают людей, которые всего лишь хотят рассказать правду?

Предположение, что он ограничен в свободе действий, задело посланника за живое. Пьер Луи Каваньяри был человеком настолько гордым, что зачастую люди, не разделявшие его взглядов или получившие от него нагоняй, обвиняли его в невыносимом высокомерии. Безусловно, он держался высокого мнения о своих способностях и плохо воспринимал критику в свой адрес.

Рассказ Накшбанд-хана оскорблял не только служебное достоинство сэра Луи как представителя ее британского величества императрицы Индии, но и личную гордость, а потому он не пожелал поверить услышанному. Холодно пообещав расследовать дело и отпустив посетителя, он вызвал Уильяма Дженкинса и приказал немедленно выяснить, действительно ли кто-нибудь в резиденции своими глазами видел инцидент, описанный Накшбанд-ханом.

Уильям вернулся через пятнадцать минут. К сожалению, доложил он, такой эпизод действительно имел место. Это подтвердили несколько слуг, а также два косильщика и дюжина членов эскорта, в том числе джемадар Дживан Сингх из кавалерии разведчиков и хавилдар Хасан из пехоты.

– Почему мне не сообщили об этом раньше?! – осведомился Каваньяри, побелев от ярости. – Богом клянусь, я накажу этих людей! Им следовало немедленно доложить мне о случившемся, а если не мне, то Гамильтону, или Келли, или вам. А если молодой Гамильтон знал, но не передал мне… Скажите ему, что я хочу поговорить с ним сию же минуту.

– Он вряд ли сейчас здесь, сэр. По-моему, он уехал около часа назад.

– Тогда пришлите его ко мне, как только он вернется. Он не вправе тишком удирать из резиденции, не поставив меня в известность! Куда, черт возьми, он отправился?

– Понятия не имею, – бесстрастно сказал Уильям.

– А должны иметь! Я не хочу, чтобы мои офицеры покидали территорию резиденции, когда им вздумается! У них должно хватать ума не шататься по городу в такое время. Не то чтобы я считал…

Оставив фразу незаконченной, он резким жестом отпустил Уильяма, уселся в кресло и хмуро уставился в пустоту, яростно дергая себя за бороду.

Но Уолли не шатался по городу. Он поехал повидаться с Ашем, с которым договорился встретиться на склоне холма к югу от Кабула, где находится гробница императора Бабура. Сегодня, восемнадцатого августа, у Уолли был день рождения: ему исполнилось двадцать три года.

61

Могила Бабура – Бабура Тигра, который захватил «землю Каина» всего через несколько лет после открытия Америки Колумбом, а потом завоевал Индию и основал императорскую династию, просуществовавшую несколько веков и пребывавшую у власти еще на памяти Аша, – находилась в обнесенном стеной саду на склоне холма к юго-западу от Шир-Дарвазы.

Во времена Бабура это место называлось Сад ступеней, и он так любил здесь бывать, что завещал перевезти свое тело сюда для погребения, хотя умер далеко в Индии, в Агре. Его вдова Биби Мубарика приехала в Агру, забрала тело мужа и отвезла обратно в Кабул через перевалы.

В нынешние дни сад носил название Последний приют Бабура, и в него мало кто наведывался, ибо начался Рамадан, месяц поста. Но поскольку он считался парком для прогулок, никому не показалось бы странным, что молодой сахиб, командующий индийским эскортом иностранного посланника, решил посетить подобное историческое место и завязал разговор с одним из местных любителей достопримечательностей. На самом деле весь сад находился в полном распоряжении Аша и Уолли, так как, несмотря на духоту и обложенное небо, дождь еще не пролился, а знойный ветер, гнавший неповоротливые свинцовые облака над долиной, поднимал пыль и все благоразумные кабульцы сидели по домам.

Маленький ручеек в искусственном русле тек мимо древней мраморной плиты и развалин павильона, отмечавшего могилу великого завоевателя. Ветер усеивал воду опавшими листьями и крутил пыльные смерчи между деревьями, цветущими кустами и резными деревянными арками маленькой мемориальной мечети – непритязательного строения, столь же остро нуждавшегося в реставрации, как и гробница Бабура. В тот день там находился лишь один верующий, и только когда он поднялся на ноги и вышел, Уолли узнал в нем Аша.

– Что ты там делал? – спросил он, после того как они обменялись приветствиями.

– Молился о Тигре, – сказал Аш. – Мир праху его. Он был великим человеком. Недавно я перечитывал его мемуары, и мне приятно думать, что его останки покоятся под этой травой и что я могу сидеть рядом с ними и вспоминать о замечательной жизни, прожитой Бабуром, о вещах, которые он видел и делал, о возможностях, которыми воспользовался… Давай укроемся где-нибудь от ветра.

В саду находились и другие могилы, поскромнее. Над сухой травой поднимались традиционные мусульманские стелы из потрепанного непогодой мрамора или известняка; некоторые все еще стояли прямо, но большинство заваливалось в ту или другую сторону или лежало на земле. Аш прошагал мимо них и, на мгновение остановившись у гробницы Бабура, прошел к ровной площадке, защищенной от ветра кустами, и сел на пыльную траву, поджав ноги по-турецки.

– Поздравляю с днем рождения, Уолли, и желаю тебе долгих лет жизни!

– Так ты помнишь, – сказал Уолли, покраснев от удовольствия.