Весь Хайнлайн. Ракетный корабль «Галилей» (сборник) - Роберт Хайнлайн

— Ерунда. Я и сам как раз собирался подкрепить своего внутреннего человека. Кстати, меня зовут Джонни Линг.

— Рад познакомиться, мистер Линг. Я — Дон Харви.

Ресторанчик располагался в тупичке в самом начале улицы Бьюкенена. На вывеске было написано:

ОБЕДЕННЫЙ ПАВИЛЬОН ДВУХ МИРОВ

Отдельные столики для дам

ДОБРО ПОЖАЛОВАТЬ,

КОСМИЧЕСКИЕ ПУТЕШЕСТВЕННИКИ!

Трое толкунов стояли у входа, принюхиваясь к запахам и прижимаясь судорожно подергивающимися носами к стеклянной двери. Джонни Линг отодвинул их в сторону и впихнул Дона внутрь.

За стойкой стоял толстый кантонец, управлявшийся с кассовым аппаратом, а заодно с плитой.

— Привет, Чарли! — закричал Джонни.

— Здорово, Джонни, — отозвался толстяк и быстро затараторил, сыпля проклятиями и свободно мешая кантонский диалект китайского, английский, португальский и приправляя все это языком свиста. Одному толкуну удалось протиснуться в дверь, и он устремился к стойке с пирожками, топоча копытцами по полу. Чарли с удивительным для его габаритов проворством рванулся вперед, ухватил грегариана за ухо и вытолкал воришку наружу. Потом, продолжая ругаться, подошел к стойке, взял кусок черствого пирога и вернулся к двери. Он бросил его маленьким фавнам, и те, блея и хныча, устроили из-за пирога свалку.

— Если бы ты их не приваживал, Чарли, — сказал Джонни, — они бы к тебе не лезли.

— Не твоего ума дело!

Несколько клиентов работали челюстями у стойки, на случившееся они и внимания не обратили. Линг придвинулся к толстяку поближе и спросил:

— Задняя комната свободна?

Чарли кивнул и повернулся к нему спиной. Линг провел Дона в маленький кабинет, расположенный в глубине ресторанчика. Усевшись, Дон взял меню и принялся его изучать, прикидывая, что он может заказать на один кредит. Линг забрал у него карточку.

— Давай-ка я сам закажу. Чарли и вправду отличный повар.

— Но…

— Ты мой гость. И не спорь со мной.

В этот миг появился Чарли, неслышно вынырнув из-за прикрывающей вход портьеры. Они с Лингом быстро обменялись несколькими фразами по-китайски, и Чарли вышел, но вскоре вернулся, неся горячие яичные пирожки-трубочки. Почуяв восхитительный запах, желудок Дона положил конец всяким протестам.

Вслед за хрустящими пирожками подали первое. Такого Дон еще никогда не пробовал. Это была китайская кухня, но уж во всяком случае, не дежурное кушанье из какой-нибудь забегаловки. Дону почудилось, что он уловил привкус венерианских овощей, какие пробовал еще в детстве, но полной уверенности не было. Но, как бы там ни было, еда оказалась что надо; Дон почувствовал согревающее ощущение сытости и выбросил из головы тревожные мысли.

За едой он, сам того не заметив, принялся рассказывать Лин-гу о своей жизни, в особенности о том, что так неожиданно привело его на Венеру. С этим человеком было легко разговаривать, к тому же Дону казалось невежливым просто сидеть и молча уплетать угощение.

Вскоре Линг откинулся в кресле и вытер рот.

— Тебе пришлось немало пережить, Дон. Это уж точно. Что ты собираешься теперь делать?

Дон нахмурился.

— Если б я знал! Мне нужно найти работу — все равно какую. Нужно найти жилье. Нужно наскрести, заработать, занять — словом, где-нибудь найти денег, чтобы дать знать своим старикам. А то они будут беспокоиться.

— Но у тебя ведь были какие-то деньги?

— Да, только деньги Федерации. Здесь они ничего не стоят.

— А Дядюшка Том не захотел их обменять. У старика каменное сердце, при всех его улыбочках. В глубине души он так и остался ростовщиком.

— Дядюшка Том? Так этот банкир — ваш дядя?

— Нет, конечно, это просто так говорится. Он еще в давние времена основал здесь что-то вроде ломбарда, в котором первопроходцы закладывали свои счетчики Гейгера. Постепенно он прибирал к рукам все их имущество. Вскоре он завладел едва ли не половиной всех здешних рудников и заделался банкиром. Но мы по-прежнему зовем его «Дядюшка Том».

Дон подумал, а не слишком ли настойчиво Джонни упирает на то, что к банкиру он никакого отношения не имеет, но задерживаться на этой мысли не стал — ему-то собственно какое до этого дело. Линг продолжал:

— Знаешь, Дон, а ведь на банке свет клином не сошелся. Деньги Федерации можно обменять и не только там.

— О чем это вы?

Линг обмакнул палец в лужицу и начертил на столешнице знак универсального кредита.

— Разумеется, банк — единственное место, где можно обменять деньги законно. Но тебя это разве беспокоит?

— Ну…

— Только не думай, что обмен денег — это что-то дурное. Принимая соответствующий закон, власти не спрашивали твоего мнения. А ведь деньги-то твои, верно?

— Думаю, вы правы.

— Деньги твои, и ты можешь поступать с ними, как тебе хочется. Надеюсь, ты понимаешь, что все это — строго между нами?

— Понимаю.

Дон молчал, и Линг заговорил снова:

— А теперь поговорим чисто гипотетически: сколько у тебя с собой денег Федерации?

— Около пяти сотен кредитов.

— Покажи-ка.

Дон помедлил. Линг нетерпеливо сказал:

— Ну, в чем дело? Неужели ты мне не доверяешь? В конце концов, это всего лишь пустые бумажки.

Дон вытащил деньги. Глянув на них, Линг вынул бумажник и принялся отсчитывать купюры.

— Банкноты у тебя слишком крупные, трудно будет избавиться, — заявил он. — Как насчет пятнадцати процентов?

Деньги, которые он выложил на стол, выглядели точь-в-точь как те, что были у Дона, за одним-единственным исключением — на них была надпечатка: «Республика Венера».

Он быстро прикинул в уме. Пятнадцать процентов — это семьдесят пять кредитов, то есть меньше половины той суммы, которую он должен был заплатить за радиограмму на Марс. Он собрал свои деньги и принялся запихивать их в бумажник.

— В чем дело?

— Мне это не подходит. Я сказал вам, что для отправки радиограммы нужно сто восемьдесят семь с половиной.

— Ладно: двадцать процентов. Я делаю тебе скидку только потому, что ты молод и попал в беду.

Двадцать процентов — это всего лишь сотня.

— Нет.

— Да ты сам-то подумай! Я смогу их толкнуть на десять, ну от силы на двадцать процентов дороже того, что даю тебе. Да я вообще могу оказаться в прогаре! Вложенные деньги приносят восемь процентов — при теперешнем экономическом буме. А твои деньги придется пока припрятать, значит, я буду ежегодно терять на них восемь процентов. Если война затянется, эти убытки потянут за собой новые. Ты что, думал, тебе предложат больше?