Календарная книга - Владимир Сергеевич Березин
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Настойчивые психопаты идут за ярким образом, а эти — за общественным порядком. Вот что я понимаю под конституционально-ограниченными психопатами. И после всякого потрясения мы получим от них острую паранойю, депрессию — после разорения и ипохондрию после того, как наши коллеги найдут у них опухоль. Помните, какой-то француз говорил, что человечество погибнет не от изощренного ума, а от изобильной посредственности. Они-то и есть ваш материал, коллега!
Наппельбаум кивал — он всегда соглашался с начальством, относясь к нему с уважением, перемешанным с иронией. Его забавляло, как старик по-детски радовался светящимся цилиндрам, с помощью которых можно было подзывать нянечек, фельдшериц и санитарок. Больной должен был щёлкать в определённом порядке кнопкой, и нужная позиция начинала светиться. Но за спиной у главврача эти приборы отключали, потому что некоторые умалишённые щёлкали кнопками постоянно и норовили в случае неудачи расколотить фарфоровый цилиндр.
Но однажды, поздно ночью, он застал Главврача за странным занятием: тот разложил на столе шесть спичек и задумчиво смотрел на них, будто решая в уме какую-то задачу.
Интуиция подсказала Наппельбауму, что ничего этого он видеть не должен, и он, пятясь, тихо прикрыл дверь.
Дежурная позвонила Наппельбауму в кабинет в половине второго ночи. Он как раз закончил сеанс «особой умственной работы», как это он называл, и собирал со стола листки с планами экспериментов и книги с двумя дюжинами закладок в каждой.
Его требовали в приёмный покой. Когда он вошёл туда, с несошедшими ещё пятнами от пальцев на висках, то увидел, как трое санитаров распутывают только что привезённого пациента. Он, видимо, был из буйных. Неизвестные доброхоты вязали его чем придётся, а сейчас оковы спали, полотенца лежали на полу белой грудой. Рядом с их снежной кучей маялся сопровождающий.
Только Наппельбаум появился, сопровождающий начал кланяться, кашлять и поздоровался на всякий случай несколько раз. Распелёнутый, наоборот, сидел смирно и вовсе не двинулся при появлении врача.
— Извольте видеть, — забормотал сопровождающий, — поэт, знаменитость (Наппельбаум пожал плечами, — поэтов тут видели много, один потом повесился, а другой — застрелился.)
Сопровождающий спрашивал, не загипнотизирован ли его товарищ.
— Это вряд ли… А не пил ли он? — встрепенулся Наппельбаум.
Новичок, как оказалось, пил, но не сильно, чертей до сегодняшнего дня не ловил, а вчера и вовсе казался нормальным. Сам поэт сразу понес всякую околесицу про тайные силы, какую не услышишь нынче и от старухи. Темные силы выходили вполне религиозными, а не уже привычно гнетущим всех тёмным лордом Керзоном. Привезенный позвонил из приемного покоя в милицию (не очень успешно) и явно был агрессивен. Наконец он попробовал выброситься в окно, но оно, армированное металлической сеткой, не выпустило буйного пациента.
Наппельбаум мгновенно вколол ему успокоительное, и через пять минут безжизненное тело поплыло по коридору на каталке в сторону палаты № 117.
Потрясённый сопровождающий подал голос:
— Доктор, а он действительно болен? Что с ним?
Наппельбаума всегда забавлял этот вопрос, но отвечая на него, он ни разу в жизни не позволил себе улыбнуться. Как можно понять, болен ли кто по-настоящему? Есть ли гипноз, наконец? Что это такое — общение двух здоровых людей через воздушный промежуток, или два безумца находят друг друга? Ах, дорогой литератор, знал бы ты, что произошло с твоим товарищем на самом деле, ты бы удивился ещё больше.
Наппельбаум устало вздохнул и ответил:
— Общее возбуждение… Бредовые интерпретации… Непростой случай… Допускаю шизофрению вкупе с алколголизмом…
Слова были стёрты и падали как монетки в церковную кружку — из сострадания.
Наутро перед обходом он навестил вчерашнего пациента. Тот сидел в пижаме ярко-красного цвета и злобно озирался. Красная пижама многократно отображалась в стеклянных шкафах с инструментарием.
В это время вошёл Главный врач со свитой.
Пациент вновь начал говорить, что попал сюда по ошибке, а Наппельбаум привычно ждал главного вопроса.
Главврач наклонился к человеку в пижаме и отчётливо спросил:
— Вы нормальны?
Некоторые не выдерживали этого вопроса и начинали с «мне кажется» и прочих извинительных формул. Но этот молодой человек, хоть и подумав с минуту, чётко ответил:
— Я — нормален.
Он выиграл первый раунд, но от Главного врача ему было не уйти. По разговору выходило, что молодой человек первым делом двинется по городу в поисках своих галлюцинаций и непременно вернётся в эту уютную клинику. Что-то дрогнуло в пациенте, и его ответы стали менее уверенны. Тогда Главный врач взял его руки в свои и зашептал, глядя прямо в глаза:
— Здесь вам помогут, только здесь. Вам здесь помогут… Слышите?.. Вам здесь помогут… Вам будет хорошо. Вам здесь помогут…
Пациент неожиданно зевнул, лицо его обвисло, кажется, он засыпал.
— Да, да, — тихо сказал он.
«Вот он, простейший гипноз», — с удовольствием отметил про себя Наппельбаум.
Главврач рекомендовал кислород и ванны и продолжил обход. Уже потом, в коридоре, он повернулся к Наппельбауму и произнёс:
— Это как раз конституционально-глупый субъект. Мы ведь относим к ним, как вы помните, людей с гипертрофированным самомнением, которые с важным видом произносят бессмысленные общие фразы. Беда наша в том, что к жизни они часто более приспособлены, чем люди, называемые «умными». Но, как мы видим, не в этом случае.
После обеда нянечка сказала, что новый пациент много плакал, но успел измарать несколько листов заявлениями в милицию. Ни одно из них не было закончено, зато Наппельбаум обнаружил довольно много рисунков, неожиданно хорошо исполненных. Он поставил пациенту, продолжавшему рыдать, укол, и тот вновь успокоился.
Теперь все, кроме дежурных, уснули. Тихим светом горели голубые лампы, царили порядок и спокойствие. Клиника вообще была символом спокойствия, противоположным безумию города в отдалении. Тут было убежище, тут под ёлкой зайка серенький, а там плясала лиса с волком — конституционно и планово, с отчётами, рапортами и собраниями.
При этом Наппельбаум знал, что пациент из сто восемнадцатой стащил ключи у нянечки и выходит на балкон. Наппельбаум сам видел, как человек без имени в своей глупой шапочке грелся в лучах Луны. Итак, ключи нужно было изъять, но только аккуратно, чтобы не усугубить травму больного. У человека без имени наступило стойкое улучшение, а ведь четыре месяца назад он попал сюда обмороженным, и речь шла не только о его душевном состоянии, но и