Избранные циклы фантастических романов. Компляция.Книги 1-22 (СИ) - Измайлова Кира Алиевна

Он невесело улыбнулся и потянулся за веткой сирени, спрятав в ней лицо.

— Убивать нам тоже приходилось, — услышала я. — Мы прослыли удачливой бандой, и нам хватало на жизнь, даже с лихвой. Я вот стал отличным вором: я ведь был самым младшим, еще ухитрялся пробраться в дома через форточки, а то и дымоходы! Старшие… Старшие промышляли иначе.

Он замолчал, но я уже достаточно прожила среди людей, чтобы понять, что имеет в виду Эрвин.

— Представляешь, среди воров очень мало грамотных, — сказал он. — Нам доставались дорогие заказы — компрометирующие письма, секретные документы… Правда, будь мы голубями, нам было бы проще работать: лебеди все же очень приметные птицы!

Я обошла принца и осторожно коснулась белых перьев.

У русалок нет души. Когда мы умираем, то просто растворяемся в соленой морской воде и так остаемся со своими близкими. Люди же верят в то, что у них есть бессмертные души, которые забирает Создатель и которые смотрят потом на своих близких с небес, а бывает, спускаются к ним, осеняя их такими же белоснежными невесомыми крыльями…

— Михаэль устроил Элизу на время в одном домике неподалеку от города, — продолжил Эрвин. — Старшие думали, как быть, что делать с нею, а Элиза вдруг перестала говорить и принялась, будто одержимая, плести рубахи из крапивы. Андреас позвал колдуна со старого рынка, а тот только взмахнул руками да убежал, хотя до того лет десять не вставал с места и требовал нести его на закорках или везти на тележке, если кому-то нужны были его услуги.

«Это было сильное волшебство», — подумала я.

— Мы понадеялись, что у нас есть шанс, — тихо сказал принц. Лебединое крыло бессильно волочилось по мокрой траве. — А потом Элизу увидел местный правитель — она всего-то вышла в соседнюю лавку за приправами, а он проезжал мимо. Он возжелал ее и забрал в свой дворец, сделал своей женой, и ему было все равно, умеет она говорить или нет! Он даже позволил ей взять с собой рукоделие…

Эрвин остановился под аркой, которую образовали ветви сирени и черемухи, и его темные волосы посеребрила луна.

— Ты, думаю, догадываешься, что при дворе Элизу невзлюбили, — продолжил Эрвин. — Немая красавица неизвестного роду-племени… Знакомо, правда?

Я кивнула.

— Вдобавок — ведьма, — выговорил он. — Она же, не переставая, плела эти рубашки из крапивы! На всех нас… И наконец муж ее не выдержал слухов и сплетен и отдал Элизу на суд народа… Народ же постановил сжечь ее, как ведьму.

Я только отвернулась: он был прав — это так знакомо!

— Она до последнего часа плела и плела эти рубахи. Даже на повозке, которая везла ее к костру, Элиза не оставляла работу… — Эрвин пошевелил крылом. — Мы едва успели, окружили эту проклятую телегу… Знаешь, лебедь — не такая уж слабая птица. Оказывается, я могу ударом крыла сломать нос стражнику! — Он негромко рассмеялся. — Ну а Элиза взялась накидывать на нас эти рубахи, и братья один за другим становились людьми. Только вот ее бросили в темницу прежде, чем она закончила последнюю рубаху, и хоть ей оставили рукоделие, крапивы все равно не хватило. Старшие братья стали людьми, а я…

Эрвин замолчал, и мне показалось, будто я ощущаю и стыд его, и облегчение от того, что он выговорился наконец, пусть даже не близкому человеку, а просто тому, кто мог и хотел выслушать его.

— Знаешь, — произнес он вдруг без тени усмешки, — сперва я считал, что, если бы крыло осталось лебединых размеров, мне было бы легче. Потом передумал: у птиц хрупкие кости, а переломанное бесполезное крыло намного хуже, чем просто бесполезное… Ну и вдобавок я теперь могу обойтись без одеяла, а в жаркие дни — прикрыться от солнца!

Эрвин улыбался, но я видела, как ему больно. Это была не телесная боль, хотя и ее он испытывал вдосталь…

— Элизу признали невинной, сказали, что она не колдунья, а вместо нее сожгли главного наушника, — тихо сказал он наконец. — Она счастливо живет со своим мужем, а Михаэль занял трон нашего отца. Нам с братьями досталось не так уж мало… Куда подевалась Лаура, не знает никто.

«Такие не пропадают бесследно», — подумала я.

— Вот и вся моя история… — негромко произнес Эрвин. — Я думал, это уже конец, но, кажется, ошибался.

«Я останусь с тобой, — сказала я про себя. — Хотя бы ради того, чтобы узнать, почему умер Клаус! Ты поможешь мне отомстить…»

О, горе тем, кто считает русалок нежными морскими девами, способными лишь петь о любви и заманивать моряков в пучину! Я умела делать и это, в ранней юности все так балуются… Но если убийца Клауса попадется мне в руки, клянусь, я разорву его на части, и помощь мне не потребуется!

— Дождь собирается, — сказал Эрвин, подняв голову. — Первая гроза в этом году. Идем в дом?

Я покачала головой и сделала то, что давно хотела: скинула туфли и ступила на прохладную влажную траву босыми ногами. Принц молча наблюдал за мной, а потом, когда порыв ветра бросил в лицо белые лепестки, сказал:

— Похоже на снег, правда? Люблю снег, но до зимы теперь далеко…

Раскат грома раздался совсем близко, и я вздрогнула от неожиданности. Пошел дождь, пока слабый, мелкий, но чувствовалось, что он скоро разойдется и будет поливать до рассвета, а то и сутки напролет.

— Не мокни, снова простынешь, — произнес Эрвин и расправил крыло. — Хотя о чем это я, в зимнем море куда холоднее, чем теперь! Я прав?

Я кивнула. Тогда, зимой, я заболела не столько от холода, сколько от горя. Я всегда считала, что это случается только с людьми, ан поди ж ты, оказалось, мы похожи куда больше, чем можно представить!

С лебединых перьев вода скатывалась, не смачивая их, и на меня попадали только случайные капли. А что ноги намокли — не страшно, это было приятно…

Сам Эрвин вымок до нитки, темные волосы облепили его виски, но он улыбался, подставляя лицо струям дождя.

— Жаль, я не могу жить в бочке с водой, — сказал он вдруг, а я вспомнила: Анна рассказывала мне, что Эрвин всем твердит о пользе закаливания и зимой запросто разгуливает в одной рубашке, а бывает, обтирается снегом. Летом же он пропадает на побережье, купается, бывает, в самый шторм, и никакой холод его не берет!

Должно быть, снег и холодная вода могли хоть немного утишить боль от ожогов… И я понимала теперь, почему Клаус так много времени проводил в молельне — в ней очень холодный каменный пол, и, должно быть, распростершись на нем, Клаус испытывал облегчение. Со стороны же это выглядело молитвенным экстазом и вызывало уважение придворных. Клаус всегда слишком много значения придавал чужому мнению, Эрвин был совсем иным!

Грозовые тучи, сдержанно погромыхивая, уползали прочь. Дождь понемногу утихал, хотя это ни о чем не говорило: он может снова разойтись к утру.

— А ты умеешь пла… — начал вдруг принц, но не закончил фразы и рассмеялся. — У кого я спрашиваю, вот глупец! Тут неподалеку есть бухта, там довольно глубоко, а со стороны ничего не разглядеть — скалы. Это мое любимое место с недавних пор… Составишь мне компанию?

Я закивала: у Клауса во дворце была купальня, но это совсем не то же самое, что вольные волны!

— Вот и славно, — произнес он и, подняв руку, качнул ветку белой сирени, обрушив на нас водопад душистых брызг.

От неожиданности я отшатнулась и упала бы, не поддержи меня Эрвин. Босую ногу что-то обожгло; я наклонилась и сорвала стебелек молодой крапивы, размяла в пальцах… Жжение быстро проходило, хотя пальцы немного чесались.

— Выбрось, — поморщился Эрвин, когда я показала ему растение. — Не хочу даже смотреть на это.

«Ты не понимаешь! — нахмурилась я, взяла его за руку и прижала измочаленный стебелек к его пальцам. — Не чувствуешь?»

— Трава как трава, — произнес он через несколько секунд. — Вовсе не жгучая… А! Я, кажется, понял, что ты имеешь в виду… Должно быть, я забыл сказать. Элиза поведала нам, когда мы стали людьми, а она снова заговорила: ей ведь явилась фея и научила сплести рубахи из крапивы, чтобы спасти нас. Но не из простой… — Эрвин помолчал. — Из кладбищенской. Обычная-то перестает жечься, как зацветет, а кладбищенская зла всегда. Потому, кстати, Элизу и обвинили в колдовстве, что видели ее ночью на кладбище, где она рвала эту дрянь… И нет, она не могла послать туда слуг, она все должна была сделать сама…