Похищенный рай - Жаклин Рединг

— Вы полюбили ее? Дант покачал головой:

— Боюсь, все не так просто. Судя по всему, Элиза прониклась ко мне довольно сильным чувством. Возможно, с ее стороны и была любовь, но я, увы, не поднялся до таких высот. Я был к ней неравнодушен, но любовью это вряд ли можно было назвать.

— По крайней мере, вы не обманывали ее насчет этого.

— Да, Беатрис, меня можно обвинять в чем угодно, но только не в отсутствии честности. Видите ли, я просто не умею ловко врать. Да, я никогда не пытался уверить Элизу в том, что люблю ее. А сейчас, когда я узнал все про Фебу… я пришел к заключению, что Элиза, узнав, что беременна, решила прекратить нашу связь. Она так ничего и не сказала мне про ребенка. О существовании Фебы я узнал только сегодня.

— Это можно было понять по выражению вашего лица, — сказала Беатрис. — Но отчего мать девочки вдруг решилась открыть всю правду только сейчас? И почему она отослала от себя дочь?

— Элиза умерла. В начале года ее забрала чума, а маркиз узнал все про Фебу из одного письма, которое нашел, разбирая личные вещи жены после ее смерти. Она сама написала это письмо мне. Несколько лет назад. Но так и не отправила. В письме говорилось, что я настоящий отец Фебы. Узнав об этом, маркиз решил избавиться от ребенка, потому и прислал его мне.

Беатрис нахмурила брови:

— Это недостойный поступок. Как же можно сначала любить девочку, а потом вот так просто избавиться от нее?

— Как я уже говорил, маркиз не являлся образчиком человеческой добродетели. Вы заметили тот страх, который появился на лице у Фебы, когда она увидела меня? Откуда это? От маркиза, который, возможно, являлся единственным мужчиной, которого она видела в жизни. И девочка посмотрела на меня так, как она привыкла смотреть на него. Беатрис рассердилась:

— Ну что ж, в таком случае это даже хорошо, что он прислал ее сюда!

Дант внимательно взглянул на нее. Про Элизу Беатрис молчала. Тогда он решил ей помочь:

— Значит, вы не считаете меня негодяем после того, что я рассказал вам про себя и мать Фебы?

— Не говорите глупостей, Дант. Вы дали утешение несправедливо обиженному человеку. Как можно судить вас за это? Если бы вы раньше знали о существовании Фебы, я уверена, вы давно уже приняли бы на себя ответственность за нее, ибо так поступил бы любой джентльмен.

— Но джентльмен, если уж на то пошло, не стал бы связываться с замужней женщиной.

— Значит, вам хотелось, чтобы мать Фебы всю жизнь прожила с человеком, который так обращался с ней? И никогда не узнала истинного счастья? Это, конечно, был брак по расчету?

— Разумеется.

— А вот я считаю, что замужество никогда не должно превращаться в сделку. Это всегда плохо заканчивается. — Она посмотрела на него и прибавила: — Честно говоря, даже не знаю, откуда во мне взялось столь твердое убеждение, но я действительно так считаю.

Дант улыбнулся:

— А вы вольнодумствуете. Беатрис поднялась:

— Возможно. Но зато я точно знаю, что от всех этих рассуждений страшно проголодалась. Не хотите ли отведать вместе со мной имбирного пряника, милорд?

На этом разговор был закончен.

Дант заглянул в комнату, освещенную всего одной свечой. Феба сидела на постели, на ней была белая ночная рубашка, волосы струились по плечам темными волнами. Она неподвижно смотрела на что-то зажатое в руке.

— Привет, — проговорил Дант, заходя. Феба тут же спрятала предмет своего интереса в кулачке. Только потом она повернулась к Данту и молча посмотрела на него.

Дант подошел и опустился на краешек постели.

— Тебе нравится твоя новая комната, Феба?

— Да, сэр.

— Я сам жил здесь в детстве. А на подоконнике, вон там, у меня были расставлены деревянные солдатики. По ночам, когда все в доме спали, я любил болтать с ними. Они всегда были очень внимательными слушателями. Где они сейчас? Наверное, свалены где-то на чердаке. Если хочешь, я мог бы поискать их и…

Она продолжала молча смотреть на него.

Дант улыбнулся:

— Впрочем, что это я? Разве маленькие девочки играют с солдатиками?

Она не ответила. Тогда Дант решил сразу перейти к делу:

— Феба, ты, наверное, не совсем понимаешь, почему тебя привезли сюда?

— Вы мой отец, — просто ответила она.

— Да, это верно. Но ты понимаешь, что это значит?

— Да. Тот человек, за которого мама вышла замуж, на самом деле не был моим отцом. Мама иногда рассказывала мне про вас. Она говорила, что вы настоящий джентльмен. Но я не должна была никому говорить… Это была наша с мамой тайна. Но мама не смогла ее скрыть.

Дант пораженно уставился на нее:

— Ты не по годам смышленая, Феба.

— Мама говорила, что не хочет, чтобы я росла так же, как она. Вот я уже умею читать и могу написать свое имя. Меня мама научила. А еще я умею немного считать. Мама говорила, что девочек никогда ничему не учат, потому что люди не хотят, чтобы они были умными. Мама говорила, что это неправильно и что она не хочет, чтобы я росла такой.

— Твоя мама была очень умной женщиной. Но ее нет, и остался я, твой отец. Поэтому теперь ты будешь жить здесь, со мной. Ты не хочешь?

— Мисс Стаутвел говорила, что вы, скорее всего, отправите меня в закрытый пансион. А еще она говорила, что если вы папист, то отправите меня в мона… в мона…

— В монастырь?

— Да. Она сказала, что такие мужчины, как вы, не любят возиться с маленькими детьми. Они отсылают их в монастырь, где те живут, пока не подрастут и пока отцы не выдадут их замуж за тех, кого подобрали для них. Вы скоро отправите меня в монастырь, сэр?

Дант нахмурился:

— Нет, Феба, не скоро. Точнее, я тебя вообще никуда не отправлю. Во-первых, я не католик, хотя среди моих друзей есть и католики. Все они очень милые люди. Вера не может сделать человека плохим.

— А мисс Стаутвел говорит, что паписты злые.

— Мисс Стаутвел ошибается как в этом вопросе, так и во многих других. Что еще она тебе говорила?

— Она говорила, что моя мама — блудница, а вы — повеса, который соблазнил мою маму и жил с ней, когда она была чужой женой.

«Боже мой, воистину мегера!»

Дант был искренне рад, что отправил эту несносную мисс Стаутвел, ибо, если бы она сейчас еще находилась в Уайлдвуде, он пошел бы к ней и задушил ее голыми руками.

— Она говорила, что я неза… незаконно…

— Незаконнорожденная, — договорил за нее Дант.

— Да, и что это позор. Что я никому не буду нужна такая. Она говорила, что, если я буду плохо себя вести, вы меня побьете. Она требовала, чтобы я была тише воды, ниже травы и подавала голос только тогда, когда меня об этом попросят. И тогда я вырасту и стану гувернанткой, как она.

«Вот уж нет, черт возьми!»

Дант глубоко вздохнул и медленно выпустил из себя воздух. Не сделай он этого сейчас, то через секунду уже засадил бы кулаком в стену.