Ферма - Том Роб Смит

Я ощутил неловкость. Судя по описанию матери, место и впрямь выглядело тревожно, и я чувствовал, как она подбирается к неприятным обвинениям, не выдвигая их прямо, а лишь намекая на них. Но сейчас было не самое подходящее время для того, чтобы гадать, что она имеет в виду, или самому заполнять пробелы и умолчания в ее рассказе.

— И что же, по-твоему, происходило на острове?

Мать встала, подошла к кухонному шкафу и стала рыться в нем, пока не нашла сахар. Зачерпнув пригоршню, она высыпала его на стол и бережно разровняла ладонью. Затем кончиком пальца нарисовала в середине белого круга слезинку.

Когда речь заходит о сексе, знаешь, о чем мечтают люди больше всего? О том, чтобы иметь кусочек собственного пространства, в котором они смогут делать все, что душе угодно, а весь остальной мир никогда об этом не узнает. То есть не будет ни осуждения, ни обязательств, ни позора, ни неодобрения. И никаких репрессий и последствий, естественно. Если ты богат, то это может быть яхта в открытом море. Если беден — подвал, в котором ты хранишь грязные журналы. А если ты живешь за городом — остров в лесу. Я говорю о половом акте, а не о любви. Ведь все хотят сохранить свои темные сексуальные делишки в тайне.

Словно повинуясь мгновенному порыву, моя рука взметнулась над столом и смахнула сахарный остров на пол. Слишком поздно я сообразил, что выдал себя с головой. Мое внезапное движение означало, что я разозлился, и это стало для матери неожиданностью. Она отпрянула, с недоумением глядя на меня. Очевидно, она восприняла мою реакцию как жест недвусмысленного презрения, с которым я отверг ее теорию. Собственно говоря, с моей стороны он стал жалким подтверждением того, что мама права. Я сотворил собственный вариант такого острова. И мать сейчас сидела на нем — в этой самой квартире. Я много раз спрашивал себя, а нельзя ли сохранить свою сексуальную ориентацию в тайне от родителей и одновременно поддерживать отношения с Марком. Но он никогда бы не согласился на это, вот почему я так и не осмелился озвучить эту мысль. Будь это возможно, я бы провел остаток жизни на таком вот острове, окончательно отдалившись от родителей. Стряхивая с кончиков пальцев прилипшие крупицы сахара, я извинился:

— Прости. Мне трудно смириться с этим. Я имею в виду отца.

Но обмануть мать мне не удалось. Она пристально смотрела на меня, ощущая в моих словах нечто такое, чего понять пока еще не могла. Я же поинтересовался, с тревогой ожидая продолжения:

— Ты полагаешь, папа и Хокан ездили на этот остров?

— Я знаю это наверняка.

Я поколебался, собираясь с духом, но потом все-таки спросил:

— И что же они там делали?

Ты неправильно сформулировал вопрос. Он должен звучать следующим образом: кто еще побывал там? Мы совершенно точно знаем, что они не рыбачили. Я осмотрела весь остров, но никакой зацепки не обнаружила. Мне очень не хотелось уезжать оттуда, не получив ответа, но, взглянув на часы, я поняла, что мне грозит другая опасность. Через несколько минут наступит рассвет.

К счастью, плыть вниз по реке было гораздо легче. Тем не менее утро уже наступило. Занимался рассвет. Хокан и Эльза наверняка проснулись. Они всегда вставали с первыми лучами солнца. Мне оставалось только надеяться, что они не придут на берег реки. Миновав причал Хокана, я с огромным облегчением отметила, что ни его самого, ни его жены там нет. Но стоило мне поверить, что все мои беды позади, как мотор заглох. Аккумулятор разрядился окончательно. Я осталась посредине реки на беспомощно дрейфующей посудине.

Прежде чем ты возразишь, что остановившийся двигатель означал, что Крис и Хокан не могли добраться до острова Слезинки, прими в расчет мое неумелое обращение с лодкой, когда я плыла вверх по течению. Дело в том, что я то и дело кидалась из стороны в сторону в поисках места их возможной высадки на берег. В другой раз я сумела доплыть до острова и вернуться обратно на одной зарядке мотора. Но в то утро, когда Крис вот-вот должен был проснуться, остаток пути мне пришлось грести. Уже много лет я не ходила на веслах, и чем больше усилий я прилагала, тем хуже у меня получалось. Когда же наконец я пришвартовала лодку к причалу, то от усталости просто не могла пошевелить руками. Я мечтала только об одном — рухнуть на доски настила и отдышаться, но времени для этого не оставалось. Часы показывали почти восемь утра. Я отсоединила мотор и выволокла его из лодки. Поднявшись с тележкой вверх по склону, я застыла как вкопанная и сердце у меня упало. Крис уже проснулся! Он курил снаружи и, увидев меня, помахал рукой. Я стояла, не в силах пошевелиться, а потом помахала в ответ и даже выдавила из себя улыбку. Электромотор лежал в тачке. Я накрыла его курткой, но, возможно, Крис успел что-то рассмотреть, поэтому срочно нужно было придумать какое-нибудь объяснение. Скажем, я работала в поле и теперь везу тачку обратно на ферму. Опустив взгляд, я увидела, что край мотора выглядывает из-под куртки. Не заметить его было бы невозможно при любом, даже самом беглом осмотре, поэтому я свернула с тропинки и, срезая путь, зашагала прямо по полю. Тачку я оставила за амбаром.

Подойдя к Крису, я поцеловала его — для чего мне пришлось сделать над собой усилие — и пожелала ему доброго утра. Затем я отправилась на огород, на ходу выложив какую-то историю о том, что работала на берегу, расчищая тростник. Крис обронил всего несколько слов, докурил сигарету и ушел в дом завтракать. Пользуясь случаем, я бегом кинулась обратно, выкатила тачку, затолкала ее в амбар, выгрузила мотор и поставила его на зарядку. Обернувшись, я увидела, что Крис стоит в дверях амбара и смотрит на меня. Значит, он прервал завтрак. Я не знала, что именно он успел рассмотреть, поэтому заявила, что он забыл включить аккумулятор в сеть. Он ничего не ответил. Сняв с веревки выстиранное белье, я направилась в дом, оглянувшись на ходу. Крис так и стоял в дверях, глядя на лодочный мотор.

Мои родители вели себя как совершенно незнакомая мне семейная пара. Казалось, всего за одно лето их отношения изменились самым кардинальным образом. Я поинтересовался:

— Если он поймал тебя на горячем, то почему не потребовал объяснений? Почему не спросил, чем ты занималась? Я не понимаю его молчания.

— А что он мог сказать? Он застал меня в амбаре рядом с мотором. Не в его интересах было привлекать лишнее внимание к лодке.

Но я смотрел на ситуацию куда шире.

— Что-то мне подсказывает, что вы перестали разговаривать друг с другом.

Я уже собрался развить эту тему, но тут мать подняла руку, заставляя меня умолкнуть, и осведомилась:

— Ты имеешь в виду наши отношения?

— Брак длиною в сорок лет не может развалиться за пару месяцев.

— Он может рухнуть и гораздо быстрее. Ты стремишься к надежности и покою, Даниэль. И так было всегда. Но позволь мне сказать тебе кое-что: ни того, ни другого не существует. Крепкая дружба способна оборваться за один вечер, а верный возлюбленный стать смертельным врагом после одной-единственной оплошности.

В некотором смысле ее слова прозвучали предостережением: смотри, чем закончатся наши взаимоотношения, если я не поверю ее рассказу! Мать продолжала:

— Мы с твоим отцом притворялись. Я делала вид, что мне ничего не известно об острове Слезинки. Он же притворялся, что не замечает, насколько далеко зашло мое расследование. — Она взяла со стола свой дневник и принялась перелистывать его в поисках нужной записи. — Позволь мне проиллюстрировать это примером.

Мельком взглянув на страницу, я заметил, что она вся исписана убористым почерком. Записи матери стали куда более подробными.

Десятого июня я проснулась рано, завтракать не стала, а села на велосипед и поехала на станцию, чтобы успеть на первый поезд до Гетеборга. У меня были важные дела в городе, но рассказывать о них Крису я не хотела. Обычно мы обсуждали такие вещи во всех подробностях, но я решила сохранить все в тайне, поскольку намеревалась повидаться с Цецилией и расспросить ее об острове Слезинки лично, а не по телефону — боялась, что Крис станет подслушивать. Я хотела прямо спросить, для чего она оставила мне лодку, в чем выражаются ее подозрения и что она не хочет мне рассказывать?

Цецилия переехала в дом престарелых в Гетеборге, городе, который оставил у меня множество не слишком приятных воспоминаний. Девушкой-подростком я прожила здесь несколько месяцев, чтобы накопить денег на билет на пароход, идущий в Германию. В то время мне пришлось поработать официанткой в кафе отеля на Кунгспортсавенун — главной набережной города. Я представляла себе, как меня ищет полиция, чтобы предъявить обвинение в убийстве Фреи. Фактически я перешла на нелегальное положение: коротко подстриглась, сменила одежду и имя, придумала себе новую биографию. Помню, как однажды я обслуживала клиента на террасе кафе и увидела патрульных полицейских. Руки у меня задрожали так сильно, что я опрокинула кофе на посетителя, заработав изрядную взбучку от управляющего. Спасло меня только то, что клиентам нравилось флиртовать со мной и они оставляли хорошие чаевые, которые управляющий целиком забирал себе.