Послевкусие: Роман в пяти блюдах - Мередит Милети

Мартин сказал, что нам фактически нечем опровергнуть выдвинутые обвинения: я не могу отрицать, что угрожала убить Джейка и Николь, а нож для разрезания бумаги сплошь в моих отпечатках. Мы будем держаться «nolo contendere» — не станем оспаривать обвинение, но будем настаивать на том, что, несмотря на формальную угрозу насилия, действительной угрозы для Джейка и Николь я не представляла. Кроме того, мы должны убедить суд, что и в дальнейшем я не буду представлять для них ни малейшей угрозы. Мартин и Джерри убеждают меня согласиться на добровольное изгнание, чтобы я покинула Нью-Йорк как минимум на полгода. Они уверяют, что у меня два пути: отправиться либо в тюрьму, либо в Питсбург. Будет лучше, если я выберу последнее.

Мне не нравится Мартин; не знаю, можно ли ему доверять. Самое утешительное из всего, что он сказал: я получу — в том случае, если мы проиграем процесс, — «самый маленький срок с весьма сносными условиями содержания». Хорошо ему говорить. Он привык иметь дело с клиентами, которые получают направление в «большой дом» на сроки, исчисляемые десятилетиями, и отбывают их в оранжевой робе и башмаках на резиновой подошве, но для меня это слабое утешение. Джерри, с другой стороны, настроен более оптимистично: он говорит, что суд, скорее всего, вынесет мне приговор с отсрочкой, особенно если принять во внимание мое добровольное изгнание. Но после провала дела с «Граппой» я не слишком склонна доверять и ему.

Возможно, я уже начала смиряться с неизбежным. Если мне повезет и меня не отправят в тюрьму, я готова бежать, — и теперь Питсбург представляется мне куда более привлекательным, чем всего несколько недель назад. Самое главное, там живут два человека, которые меня действительно любят, а это на два человека больше, чем в шестимиллионном Нью-Йорке. И даже если бы Мартин и Джерри не убедили меня принять добровольное изгнание, я все равно не смогла бы остаться в квартире, расположенной всего в трех кварталах от «Граппы», и в городе, где я больше не смогу купить эспрессо и почитать «Таймс» в своей любимой кофейне, не опасаясь немедленного ареста.

Конечно, на свете есть много других возможностей, других городов и даже других стран. Я могла бы вернуться в Италию, где когда-то была счастлива. Однако желание затеряться в толпе, как и чувство стыда, — это роскошь, которую я не могу себе позволить. Мне нужно думать о Хлое.

Ребенку нужна семья, а я не уверена, что обладаю достаточными силами и знаниями, чтобы в одиночку дать Хлое все, что нужно. Да, я кормлю ее, поддерживая жизнь в теле, потому что это я умею, но как насчет жизни ее юной души? Как я могу заботиться о ней, если меня медленно, но верно покидает разум и способность к самоконтролю? Это началось после ухода Джейка, но что будет, когда во мне больше не останется ни разума, ни способности управлять своими эмоциями? Неужели любовь и предательство и в самом деле превратили меня в бездумное, мстительное существо?

Со вздохом я сбрасываю с себя покрывало, в которое куталась до сих пор, и иду на кухню, чтобы приготовить чашку кофе. Еще один пасмурный день, холодный и угрюмый. Я сижу за столом, потягиваю эспрессо и смотрю в окно на Перри-стрит. Проходит немало времени, прежде чем мой усталый взгляд сосредотачивается и останавливается на человеке в переулке на противоположной стороне улицы. Моросит мелкий дождь, поэтому на нем или на ней плащ с капюшоном, и мне не видно лица, однако широкие поварские штаны на резинке узнаются безошибочно.

Через несколько секунд раздается телефонный звонок, и я дрожащими руками хватаю трубку. Это Джейк. Глядя на него в окно, я вижу, как он прижимает к уху мобильник. Вот он переходит через улицу и останавливается на нижней ступеньке крыльца, прислонившись к перилам. Он смотрит вверх, на мое окно, и, когда замечает, что я тоже на него смотрю, слегка взмахивает рукой в знак приветствия. Сначала он молчит, и я даже решаю, что он хочет меня напугать.

— Нам нужно поговорить, — тихим, хриплым голосом наконец говорит он.

Я не спрашиваю о чем. Я вообще молчу. Меня бьет внутренняя дрожь, когда я подхожу к домофону и нажимаю на кнопку, открывающую входную дверь. Вскоре на лестнице раздаются шаги Джейка, тяжелые и неровные. Я открываю дверь. Я больше не боюсь, ничего не боюсь. Пусть делает, что хочет, мне все равно.

— Я не хотел… — начинает Джейк, стоя в дверях.

С его плаща на пол капает вода. Я молча приоткрываю дверь пошире и делаю шаг в сторону, давая ему войти. Несмотря на то что между нами произошло, я не могу допустить, чтобы Джейк, тот самый, лишивший меня моего обожаемого ресторана и всего, за что я отчаянно боролась последние десять лет, стоял на пороге в мокром плаще.

— Николь не знает, что я здесь, — говорит Джейк, входя в квартиру и снимая плащ. Затем проводит рукой по мокрым волосам. — Но надо наконец все решить, Мира.

Он еще ни разу не взглянул мне в глаза. Вместо этого он обводит взглядом опустевшую комнату и груду стоящих в углу пустых коробок.

— Куда ты едешь? — спрашивает он.

И в самом деле — куда?

— Не знаю, Джейк, но похоже, что в тюрьму. Не беспокойся, я обязательно сообщу тебе ее адрес.

Он морщится.

— Слушай, Мира, за тем я и пришел. Я не хотел, чтобы все так получилось. Я не хотел отправлять тебя в тюрьму. Это несправедливо по отношению к тебе и Хлое.

— А что, по-твоему, справедливо? Бросить меня ради Николь? Отказаться от собственного ребенка? Выгнать меня из «Граппы»?

У Джейка ошеломленный вид, словно я дала ему пощечину.

— Выгнать тебя из «Граппы»? Ты сама все начала, Мира! Это же твое предложение… стой, я не за тем сюда пришел. Я пришел не для того, чтобы с тобой спорить, — говорит он и закрывает руками глаза, словно не хочет, чтобы они на меня смотрели.

— В таком случае зачем ты пришел? Что тебе еще от нас нужно?

— Я хочу предложить тебе компромисс. Мне нужна «Граппа». Но я не могу выкупить ресторан и в то же время продолжать оплачивать содержание ребенка.

— Но ты же принял мои условия!

— Я знаю. Знаю. Но, понимаешь, все не так просто. — Джейк приподнимает бровь и бросает на меня взгляд, полный отвращения. — Итан придумал план: чтобы хоть как-то снизить сумму, которую ты запросила за ресторан, он заводит против тебя гражданское дело по поручению Николь, которая потребует возмещения ущерба за нанесение телесных повреждений. Она и в самом деле тогда ужасно испугалась и до сих пор не пришла в себя. Мне вовсе этого не хотелось, но что оставалось делать? Сейчас Итан предлагает выдвинуть против тебя и другие обвинения, в основном для того, чтобы уменьшить сумму выплат.

Я молча выслушиваю Джейка. Вот как, помимо всего прочего, еще и гражданское дело? Значит, согласие на мои условия было частью хорошо продуманного плана? Я до того обескуражена, что забываю даже о своем бешеном темпераменте и без сил опускаюсь на диван.

— Послушай, — говорит Джейк, — на этот счет не беспокойся. Дело вовсе не в деньгах. Я просто хочу, чтобы все поскорее закончилось. Итан сказал, что ты собираешься уехать из Нью-Йорка. Если мне удастся уговорить Николь не заводить против тебя дело и уладить вопросы с обвинением в жестоком обращении, ты обещаешь, что…

Он замолкает, словно надеется, что я сама пойму смысл этого низкого предложения и ему не придется пачкаться, подбирая нужные слова.

Но я не даю ему такого шанса. Я смотрю ему прямо в глаза, пока он не выдерживает и не отводит взгляд. Наверное, у Джейка все же остались крупицы совести, если он не может смотреть мне в глаза, когда, собравшись с духом, предлагает продать собственную дочь.

— Мы снимем с тебя все обвинения и заберем заявление, если ты уедешь из Нью-Йорка, немедленно дашь мне развод и откажешься от денег на содержание ребенка. — Он произносит это быстро, как давно заученную фразу, после чего переводит дух. — Ты разом получишь больше миллиона долларов, денег у вас с Хлоей будет предостаточно, а потом ты сама решишь, что делать дальше. Я не хочу быть приходящим отцом, Мира. Ты можешь уехать, куда захочешь. Уезжай. Я готов отказаться от родительских прав, если хочешь. Ей незачем пополнять ряды детей, за которых вечно дерутся мать и отец.

— Господи боже, Джейк! К чему притворяться, будто все это ты делаешь ради меня и Хлои! Скажи только одно. Она беременна? Да?

Он не отвечает, но впервые за все время поднимает на меня глаза.

— Прости, — вот и все, что я слышу в ответ.

Через пару часов Джейк звонит снова.

— Все сделано, — говорит он.

В девять тридцать я звоню Джерри и сообщаю, что скоро он получит бумаги от Итана Баумана. Я держусь деловито и абсолютно спокойно, и если Джерри это и несказанно удивляет — как легко я отказалась от всего, за что боролась так долго и с такой страстью, — то вида он не подает.

— Мира, я считаю, что в данных обстоятельствах ты выбрала наилучший вариант, — говорит он. — Все будет хорошо, я знаю.