Возвращение Айши - Генри Хаггард

— Бывало и такое, когда Дух Горы гневался; вот почему мы его страшимся.

— Кто этот дух? — с любопытством спросил Лео.

— Не знаю, господин, — нетерпеливо ответил Шаман. — Может ли смертный человек лицезреть духа?

— Но у тебя такой вид, как будто ты видел духа совсем недавно, — сказал Лео, устремив взгляд на восковое лицо и беспокойно бегающие глаза старика. Обычно бесстрастные под роговой пленкой, они, казалось, видели нечто, очень его тревожащее.

— Ты слишком лестного обо мне мнения, господин, — ответил Симбри. — Ни мое искусство, ни зрение не достигают такой изощренности… А вот уже и причал, где нас ожидают лодки; дальнейший наш путь по воде.

Лодки оказались достаточно просторными и удобными, с плоскими носами и кормами; хотя иногда на них и поднимали паруса, весел не было и тянули их с помощью бечевы. Лео и я сели на самую большую, где, к нашей радости, не было никого, кроме рулевого.

За нами следовала лодка со слугами, рабами и воинами, вооруженными луками и стрелами. Пони выпрягли из паланкинов, сами паланкины убрали; к железным кольцам, приделанным к носам лодок, привязали длинные зеленые ремни, соединенные с упряжью, в которую вновь запрягли животных. И мы поплыли по реке; запряженные попарно пони тащили лодки по бечевнику; везде, где река соединялась с каналами, либо притоками, через них были переброшены деревянные мостики.

— Хвала Небесам, — сказал Лео, — мы снова вместе! А помнишь, Хорейс, как мы плыли на лодке во время первого своего путешествия — в страну Кор? История повторяется.

— Охотно верю, — ответил я. — Я готов верить всему, чему угодно, Лео. Ведь мы всего-навсего мошки, запутавшиеся в паутине: соткана эта паутина Ханией, а сторожит нас Симбри. Но расскажи обо всем, что с тобой случилось, и побыстрее, ибо неизвестно, долго ли еще мы останемся вдвоем. Если, конечно, ты помнишь.

— Хорошо, — сказал он. — Разумеется, я помню, как мы прибыли в этот дом над воротами, после того как госпожа и старик выудили нас изреки. А уж если ты завел разговор о паутине, не могу не вспомнить, Хорейс, как болтался на ремне из яковой кожи. По правде говоря, я и без напоминаний вряд ли когда-нибудь об этом забуду. Знаешь ли ты, что я перерезал ремень, потому что боялся сойти с ума и хотел умереть в здравом рассудке? А что случилось с тобой? Ты соскользнул?

— Нет, я прыгнул вслед за тобой. Подумал: лучше умереть вместе, с тем, чтобы вместе начать все сначала.

— Браво, старина Хорейс, — растроганно сказал он, и в его серых глазах блеснули слезы.

— Прекратим этот разговор, — сказал я. — Как видишь, ты был прав, когда предрек, что все кончится благополучно; все и кончилось благополучно. А теперь рассказывай.

— Мой рассказ будет, возможно, интересен, но не очень долог, — ответил Лео, краснея. — Я уснул, а когда проснулся, то увидел, что надо склоняется красивая женщина, я подозреваю, что ты знаешь кто, Хорейс, а затем она поцеловала меня; но, по всей вероятности, это был сон.

— Нет, не сон, — ответил я, — я все это видел.

— Сожалею, очень сожалею. Во всяком случае, женщина была красивая, сама Хания, я много раз видел ее впоследствии и даже говорил с ней на своем современном греческом языке, как уж умею, — кстати, Айша знала старый греческий; любопытно, весьма любопытно.

— Она знала несколько древних языков, немало и других, кто их знает. Продолжай.

— Она выхаживала меня очень заботливо, но, насколько мне известно, до вчерашней ночи не выказывала чрезмерной привязанности, и у меня хватило ума не распространяться о нашем — столь богатом событиями — прошлом. Я сделал вид, будто ничего не понимаю, говорил, что мы просто путешественники, ну и в таком духе, и все спрашивал, где ты. Похоже, я ее рассердил; она все хотела что-то у меня выпытать, а я, как ты догадываешься, сам хотел выпытать у нее побольше. Мне не удалось выяснить ничего, кроме того, что она Хания, здешняя властительница. Но тут у меня и так не было никаких сомнений: если кто-нибудь из слуг или рабов осмеливался помешать нашей беседе, она тотчас же приказывала вышвырнуть его из окошка, и только быстрота ног спасала несчастного.

Итак, мне ничего не удалось у нее выяснить, как впрочем, и ей у меня; вот только никак не пойму, почему она проявляет такие нежные чувства к человеку, ей незнакомому, если, конечно, если… Кто она по-твоему, Хорейс?

— После того, как кончишь свой рассказ, я скажу, что думаю. Все в свое время.

— Очень хорошо. Я уже чувствовал себя вполне сносно, но вся эта история, что случилась прошлой ночью, сильно меня расстроила. После того как этот старый звездочет Симбри принес мне ужин, я поел и хотел уже укладываться спать, и вдруг вошла Хания в царском облачении. Ну просто принцесса из волшебной сказки: на голове — диадема, темно-каштановые волосы так и развеваются.

И вот, Хорейс, она начинает объясняться мне в любви: этак туманно, обиняками; смотрит на меня, вздыхает и говорит, будто мы знали друг друга еще в прошлом — и довольно-таки близко, как я понял, а затем высказывает желание возобновить наши прежние отношения. Я изворачивался, как только мог, но, должен тебе сказать, мужчина в довольно беспомощном состоянии, когда лежит на спине, а над ним стоит очень высокая и очень величественная дама и осыпает его комплиментами.

В конце концов ее расспросы загнали меня в угол, и, чтобы прекратить этот разговор, я сказал ей, что ищу потерянную жену, ибо, что там ни говори, Айша — моя жена, Хорейс. Она с улыбкой сказала, зачем далеко искать, она и есть моя потерянная жена, спасшая меня от гибели в реке. Говорила она с такой убежденностью, что у меня не осталось никаких сомнений в ее искренности и я даже склонен был поверить ей, ибо если Айша и жива, то наверняка сильно переменилась.

Я просто не знал, что делать, когда вдруг вспомнил о локоне — единственном, что у меня сохранилось от Нее. — Лео притронулся к груди. — Я вытащил его и сравнил с волосами Хании, и тут она вся передернулась — должно статься, от ревности, потому что локон был длиннее и не походил на ее волосы.

Поверь, Хорейс, прикосновение к этому локону, а она его коснулась, подействовало на нее, как азотная кислота на фальшивое золото. В ней сразу проступило все дурное. Разгневанный голос зазвучал грубо, она стала почти вульгарной, а ты знаешь, когда Айша впадала в ярость, она могла совершить злой в нашем понимании поступок, наводила на всех ужас, но в ней, как в молнии, не могло быть ничего грубого или вульгарного.

В этот момент я уверился, что Хания — кто бы она ни была — во всяком случае, не Айша; они разнятся так же сильно, как их волосы. Поэтому я лежал тихо, слушая, как она говорит, упрашивает, угрожает; наконец она выпрямилась и гордо вышла из комнаты, и я услышал, как она заперла дверь снаружи. Вот и весь мой рассказ; я не думаю, что Хания успокоилась, и, сказать честно, я ее побаиваюсь.