Шедевр - Миранда Гловер

Часто поздно ночью я устраивала представление из серии «Про Эстер», каждый раз добавляя к характеру новые черты и придумывая новые истории из жизни моей героини. Выступления снимались на пленку и каждый день помещались на веб-сайте. В тот вечер гостей было около тридцати человек, все с нетерпением ждали моего представления. Прошел слух, что я готовлю что-то особенное. История Эстер дошла до критической точки: она собиралась признаться в убийстве брата.

Весь день мы с Петрой готовились. По нашему замыслу мне должно быть двенадцать лет, и я надела красное платье в клетку, белые хлопчатобумажные гольфы, старомодные туфли на шнуровке, каштановый парик, который заплела в косы, и шляпку с малиновой ленточкой. Основной деталью представления служила скакалка, через которую моя героиня прыгает, напевая. И через детскую песенку история убийства открывается как ей самой, подсознательно постаравшейся забыть о происшедшем, так и зрителям, которые из предыдущих выступлений заключили, что брат утонул в результате несчастного случая. Создавался жуткий контраст между нежностью мелодии и ужасным признанием, содержащимся в стихах.

Для создания необходимой мрачной обстановки мы провели целую вечность, устанавливая освещение так, чтобы моя Эстер отбрасывала длинные тени. Мы настроили оборудование для съемок, и впервые на сайте должна была состояться прямая трансляция. Я спряталась за муслиновыми шторами, а Петра завела в комнату гостей. Представление было назначено на двенадцать часов ночи. Все расселись вокруг вымышленной сцены. В полночь Петра отодвинула шторы, и я вышла.

Я стояла в театральной позе, глядя на зрителей и готовясь начать. И тут я увидела, что он смотрит на меня — мужчина с последнего показа. С того вечера я о нем не вспоминала. Несмотря на то что он очень мало рассказал Петре о себе, она уверяла, что это опытный коллекционер, который собирается купить все мои работы. Я воспринимала ее слова с недоверием. Это казалось несбыточной мечтой, к тому же Петре очень хотелось принять желаемое за действительное. Прошло более недели, и мы его ни разу больше не видели. Мой ум быстро заработал. Как он узнал о представлении? Но ведь на моем сайте висело приглашение. Он, должно быть, увидел его и решил прийти. Мне не хотелось отвлекаться из-за его присутствия, но я ничего не могла с собой поделать. Поэтому я на минуту закрыла глаза, а когда открыла, старалась не смотреть в его сторону. Потом я начала выступление.

После представления Петра организовала сумасшедшую вечеринку. Из Стокгольма прилетели наши друзья, помешанные на рейве, и как только я закончила, из динамиков раздались оглушительные звуки. Выступление прошло хорошо, хотя к тому времени все уже так развеселились, что трудно было получить объективную оценку. Главное преимущество видеосъемки заключается в том, что ее можно просмотреть на следующий день и, в случае чего, стереть. В целом, из записей могло получиться что-то интересное, даже если приходилось делать сложный монтаж и накладывать голос, который комментировал бы происходящее, открывая недосказанное.

Я быстро поменяла костюм на джинсы и присоединилась к вечеринке. Я старательно высматривала незнакомца среди гостей, но он исчез. Петра была недовольна, что упустила его, утверждая, что даже не подозревала о его присутствии. Она терпеть не могла, когда ее ожидания не оправдывались, и заявила, что он — всего лишь видение, вызванное моим подсознательным желанием найти агента.

Следующее утро доказало ее неправоту. Я проснулась от настойчивого стука в дверь. Комната была испещрена следами вчерашнего разгула, Петра куда-то ушла после вечеринки и еще не возвращалась. Я вскочила, завернулась в саронг и подошла к двери, ожидая увидеть одного из наших приятелей из Стокгольма, вернувшихся раньше Петры. Вместо этого я нос к носу столкнулась с тем незнакомцем в костюме. Однако на этот раз на нем были джинсы и футболка. Он был гладко выбрит. Рядом с ним я почувствовала себя заросшей паутиной неряхой. Я даже не потрудилась смыть макияж, когда ложилась спать; по окончании вечеринки я просто рухнула на постель.

— Ой, извини, я не хотел тебя будить, — сказал он. Его манера говорить навевала мысли о бейсболе, недорогих кафе, желтых такси и умеренном движении на тротуарах.

Поняв, что уже поздно извиняться за свой внешний вид, я провела рукой по волосам, сделала шаг назад и приглашающим жестом попросила его войти.

— Я видела тебя вчера, — произнесла я, когда он зашел, — но ты исчез, прежде чем я успела с тобой познакомиться. Присаживайся, — я убрала вещи, в беспорядке разбросанные на диване, освобождая место.

Незнакомец проигнорировал мое предложение и продолжал стоять.

— Я решил уйти до того, как захочу остаться на всю ночь. Я только что прилетел из Нью-Йорка, и у меня немного нарушен суточный ритм.

Я облокотилась на спинку дивана и смотрела на него.

— А, так у меня появился один преданный поклонник в Америке, — сказала я. — Значит ли это, что хоть кто-то из американцев смотрит мои материалы по интернету?

— Конечно, смотрит. У тебя достаточно почитателей в Нью-Йорке.

— Правда?

— Ну да. Существует примерно… о, целых десять человек со мной, которые с удовольствием погружаются в миры Эстер.

Я была в восторге. Есть что-то необычное в том, что твоя работа привлекает интерес людей, живущих за тысячи миль и которых я никогда не видела. Мой план удался.

— А чем занимаются эти люди, когда не бродят по интернету в поисках странных проектов? — спросила я.

— Я как раз пришел по этому поводу, — ответил он, обезоруживающе пожав плечами. — Я агент, и мне о тебе рассказали друзья-художники.

— А имя у тебя есть?

Он рассмеялся и протянул мне руку. Я пожала ее: крепкие мускулы, тонкие пальцы, мягкая смуглая кожа.

— Меня зовут Эйдан. Эйдан Джерок.

Непривычные звуки его имени прозвучали для меня плеском морской волны, которая выбрасывает гальку и вновь отступает, открывая берег.

— Странное имя, — сказала я, выпуская руку.

— Наполовину хорватское, наполовину американское.

— Ясно, — произнесла я. — Так что же я могу для вас сделать, мистер Джерок? — Мне нравились звуки его имени.

— Продай мне все, — небрежно сказал Эйдан.

— Все?

— Конечно, — ответил он.

Увидев мое удивление, он улыбнулся. Он явно делал такое предложение не в первый раз. Может, мне нужно сначала больше узнать о нем, нанять адвоката или предпринять еще что-нибудь, что обычно делается в таких случаях. Но Эйдан казался очень искренним, и я сразу инстинктивно доверилась ему.

— Хорошо, — сказала я. — И что вы мне можете предложить?

В течение следующего часа он объяснял. Планы Эйдана были связаны с Лондоном. Он намеревался переехать сюда и создать агентство, которое занималось бы начинающими художниками.

Эта встреча стала поворотным моментом в моей жизни. Эйдан пообещал, что в течение года организует постоянную выставку моих произведений, а также работ «еще трех-четырех художников» в помещении какого-нибудь склада недалеко отсюда, в восточной части Лондона. Он досконально обсуждал детали. Эйдан признался, что видит в лондонских творческих кругах появление нового течения и хочет поработать с его представителями. Чем больше он говорил, тем сильнее я воодушевлялась.

Но за его планами скрывалось что-то еще. Я ощущала это без слов. У него были и другие причины переехать в Лондон, не имевшие ничего общего с искусством. Он хотел убежать от чего-то — или от кого-то. И я знала, что рано или поздно разгадаю тайну, скрывающуюся в этих бирюзовых глазах.

20

На следующий день после приема в Серпентине я отправилась в Париж. Я собиралась переночевать у Петры, а на следующий день встретиться с «Мадам де Сенонн». Едва взглянув на Мари Маркоз, я, как и Эйдан, сразу поняла, что она идеально подходит для аукциона. Ведь она знала себе цену и умела должным образом подать себя. И Жан Доминик Энгр сумел ее преподнести. Она послужила безупречной моделью для его картины. Когда в 1814 году виконт де Сенонн попросил художника написать портрет его прекрасной жены, Энгр, наверное, был вне себя от радости. Мадам де Сенонн имела тайны. Я чувствовала это. Нужно увидеть ее и постараться их раскрыть, а значит, моей целью является Музей изящных искусств в Нанте.

Квартира Петры — зеркальный дом, находящийся на вершине традиционного французского многоквартирного здания, которое расположено на извилистой улочке, — обставлена с редкостным шиком. Окна с одной стороны выходят на черный как смоль холм Монпарнас, а с другой — на кладбище, где покоятся Сартр и де Бовуар[9]. Не считая лиловых жалюзи здесь все белое: стены, пол, мебель. Квартиру украшают бесчисленные аксессуары: стеклянная посуда, дорогие сложносочиненные драпировки в восточном стиле на стенах, пушистые ковры, двери из витражного стекла, лепные вазы, расшитые покрывала и даже канарейка, сидящая в золотой клетке; а еще — низко подвешенные сверкающие хрусталем люстры.