Шпион в тигровой шкуре - Лоуренс Блок

Ни в малейшей, подумал я.

— Все знают, сколь важна для нашего движения твоя работа и что в будущем ты продолжишь оказывать нам поддержку, — Он опять одарил меня ласковой улыбкой. — Конечно, ты должен испытывать зависть к тем из нас, кому посчастливится умереть героической смертью, но ведь в каком-то смысле и ты заслуживаешь нашей зависти. Ибо ты, Ивен, увидишь урожай нашего посева. Если мы, как Моисей, поведем наших детей в землю обетованную, ты, как Иисус Навин, воочию узришь виноградники Ханаана.

— Так что нам с тобой, ненаглядная моя, предстоит войти в виноградники Ханаана, — сообщил я Арлетте. — Пожать гроздья гнева. Ты проспала все самое важное.

— Надо было меня разбудить!

— А вот меня стоило усыпить.

— Почему? Ты жалеешь, что не сможешь участвовать вместе с ними? — Арлетта пытливо заглянула мне в глаза и нахмурилась. — Ивен, ты что, не оправдываешь политическое убийство?

— Именно.

— Ты считаешь это решение опрометчивым? Но почему?

Я поднялся с тигровой шкуры и прошелся по комнате.

— Потому что это дурацкая затея. Потому что это акт бессмысленного и бесполезного насилия. Это опасно. Это глупость, кретинизм, идиотизм…

— Ты считаешь, это повредит нашему движению?

— Это уничтожит наше движение. Я просто не понимаю Эмиля. Он вообще ни черта не смыслит в механизмах формирования общественного мнения. Он и его бойцы мечтают умереть, но этим ведь дело не кончится. Спустя сутки после убийства королевы все члены движения окажутся за решеткой. Все прочие сепаратистские группы будут разгромлены. Конечно, я сомневаюсь, что будет война…

— Война?!!

— Хотя это и не невозможно, я бы такой радикальный вариант исключил. Франция и Канада, вероятно, разорвут дипломатические отношения. Франция и Англия — уж наверняка. Они и так в последнее время все не могут никак поладить, а теперь уж и вовсе рассорятся на веки вечные. Во Франции может вспыхнуть революция. Квебек на долгие годы погрузится в пучину хаоса, а в других провинциях страны франкоканадцам придется ох как несладко. В сельской местности прокатится волна погромов. — Я вздохнул. — А может, вообще наступит конец света. Тогда, по крайней мере, все проблемы будут разом решены. Иного развития событий я не предвижу.

— Но это же ужасно!

— Я еще обрисовал ситуацию в общих чертах.

— Надо что-то делать!

— Да ну?

— Если все так плохо, как ты говоришь…

— Не исключаю, что все гораздо хуже. Сегодня у меня мозг немного сбивается с биоритмов, и я просто не в силах представить, насколько все на самом деле плохо.

— Тогда мы не можем сидеть сложа руки. Надо их остановить!

Я сварил кофе, вылил в чашку последние капли бренди и мысленно вернулся к военному совету с участием Эмиля, Клода и братишек Бертонов, состоявшемуся в присутствии спящей — к счастью для нее — Арлетты. Боевики НДК, будучи большими мастерами по части конспирации, разработали солидный план. Остановить их? Что ж, идея здравая, ничего не скажешь. Но как?

— Арлетта, а ты не хочешь настучать на них в полицию? — спросил я.

— Стать предателем? Ну уж нет!

— А ведь это очень просто. Всего-то и нужно сделать один телефонный звонок куда следует. Мы просто сообщим, что произойдет и где, и полиция задержит наших четырех героев прежде, чем они успеют активизировать детонатор. Венценосная дама останется жива, а четверо квебекских патриотов проведут остаток своих дней на нарах. Правда, мы с тобой окажемся предателями.

— Мы не можем на такое пойти.

— Согласен. Тогда что делать?

Она затушила сигарету в пепельнице и бросила на меня затравленный взгляд. Маленькая Жанночка д'Арк, давно не целомудренная дева с заплаканными глазами.

— Не знаю.

— Я тоже. Мне ничего не приходит в голову.

— Так давай подумаем вместе. Я понимаю: тебе в голову ничего путного не приходит, потому что все твои мысли заняты Минной. Бедняжечка! В цепях, в этом жутком подземелье…

— Погоди, ее там уже нет.

— Но мы непременно узнаем, где она, Ивен! Сегодня ночью мы поставим там «жучки», ты же сам сказал. Мы пойдем в кубинский дом порока и поставим там «жучки». А завтра отправимся туда, где томится бедное дитя, и освободим ее, а когда мы это сделаем, то сумеем найти и способ предотвратить убийство королевы.

— Не годится.

— Не годится? Почему?

— Потому что у нас очень мало времени. А твой план этого не учитывает. Который час?

— Час?

— Да, который час?

— Семнадцать минут пятого, но мой будильник отстает минуты на две-на три, так что…

— Нестрашно. Семнадцать минут пятого вчера воскресенья. Иными словами, в нашем распоряжении… так… двадцать восемь часов.

— Двадцать восемь?

Я кивнул.

— Двадцать восемь часов, чтобы сорвать эту спецоперацию. Потому что, в соответствии с планом Эмиля, миссис Баттенберг должны взорвать завтра в восемь вечера. В «Ла Ронде» в это время начнется праздничный фейерверк в ознаменование столетия Канадской Конфедерации, королева подплывет к месту празднеств по реке Святого Лаврентия — там-то Эмиль со своими бомбистами ее и подстерегут. У нас осталось двадцать восемь часов.

Первый час из этих двадцати восьми я провел с карандашом и блокнотом. Я отослал Арлетту на поиски какого-нибудь подслушивающего устройства, которое можно было бы установить в кубинском каземате. И в ее отсутствие я занялся составлением списков.

Все эти популярные пособия, рассказывающие, как заработать миллион, как заводить друзей, как завоевывать симпатии окружающих, как добиться успехов в бизнесе или как выиграть на бирже, все эти убогие книжонки предлагают, по-моему, одну и ту же простенькую формулу для решения любых житейских проблем. Когда вам надо сделать сотню невыполнимых вещей, вы просто составляете их полный перечень. Затем пронумеровываете их в порядке важности, затем, забыв обо всем на свете, сосредотачиваетесь на первом пункте и не успокаиваетесь до тех пор, пока он не будет выполнен. После чего вы переходите ко второму пункту и действуете аналогичным образом, и так далее и так далее, пока вы либо не решите всех своих проблем, либо не умрете от инфаркта, что поможет разом снять все проблемы с повестки дня.

Мне и раньше, когда я оказывался в таком же отчаянно безнадежном положении, приходилось составлять подобные списки. Не могу, правда, припомнить, чтобы это помогало мне добиваться какого-то ощутимого успеха, хотя вполне возможно, тут всему виной моя неспособность точно следовать по всем пунктам списка от начала и до конца. Обычно происходило так: я составлял список, несколько раз пробегал его глазами, чтобы составить себе представление о том, сколько невыполнимых или неприятных дел предстоит сделать, после чего рвал его на мелкие клочки и напивался. А на следующий день я хватался за все дела сразу, не разбирая степени их важности, и, действуя наобум, все же находил какой-никакой выход.

Возможно, в теперешней ситуации требовалась более жесткая привязка моих действий к универсальной формуле. Не знаю. Во всяком случае, я раскрыл блокнот и написал "Минна".

Уставившись в это слово, я принялся громоздить в уме горы безответных вопросов. Где она? Как она туда попала? Что они хотят с ней сделать?

Потом я написал "Убийство". И на той же строчке — "Воскресенье, 8 вечера". Или есть выход? Можно, скажем, известить власти анонимно, а потом сообщить Эмилю, что, мол, полиция в курсе его плана, и тогда он со своими соратниками из НДК успеет отменить спецоперацию. А вдруг полиция подоспеет к месту предполагаемого убийства…

Конечно, Клоду и братишкам Бертонам достанет отчаяния все равно полезть напролом. Но по крайней мере королева будет спасена, а все остальные члены движения останутся вне подозрения. Я ужасно воодушевился: а может, в составлении этих дурацких списков все же есть какая-никакая сермяжная правда?

Конечно, вчерашнее замечание де Голля было для НДК как манна небесная и, конечно, сейчас наступил очень удачный момент для мученической смерти, для великого подвига, но вот если бы для этого нашелся какой-то иной способ помимо убийства королевы…

Я вернулся к своему списку. Он еще был далек от завершения. Третьим пунктом я написал "Героин". Теперь мне еще прибавилась одна забота. Ну и что мне делать с этим чертовым героином? Я старался не думать о его рыночной стоимости, но очевидно, что стоил он немало. Вряд ли можно было сомневаться, что человечество много выиграет, если я спущу весь этот порошок в унитаз, но вот только я не был уверен, что сам останусь от этого в выигрыше. Даже если допустить, что присвоение мною трех туб наркотиков на девяносто процентов оправдано, все равно на десять-то процентов этот героин, как ни крути, принадлежал корсиканской мафии, и у меня было предчувствие, что корсиканцы сочтут эти десять процентов куда более весомым аргументом.