Проклятье тирольского графа (СИ) - Анна Демина

class="p1">Через полчаса в номере было убрано. И Юля нового образца, заплетённая в "драконью" косу, отправилась вниз.

Дворецкого как всегда на месте не было. Я поглядела на себя в большое зеркало у входа. Спортивный костюм с широкими лампасами, уверенные движения, решительный взгляд. Вся такая — "Убить Билла 3", не меньше.

Я достала с бедра воображаемый пистолет, прицелилась в зеркало. Пуф! Пистолет покрутился вокруг пальца на таком специальном колечке, что бывает у всех пистолетов, и отправился в кобуру.

А Юля покрутилась ещё немного у зеркала и отправилась на завтрак.

Столы в обеденном зале были сдвинуты ближе к стенам. И лишь один располагался по центру. Отутюженная скатерть утопала в вышитых розах.

«У кого-то слишком много свободного времени!» — вспомнились мамины слова. Так она обычно говорила бабушке.

Я села за стол, провела пальцами по розовым кустам. Бабушка очень любила вышивку. Она придирчиво выбирала ткань, покупала, доставала и выменивала мулине. Потом неторопливо раскладывала на столе все эти богатства, ножницы, напёрстки, игольницы. Она продёргивала нитки для мережек. А я сидела и не могла дождаться, когда из-под её пальцев покажется первый цветок. Мама считала вышивку «буржуйской блажью» и переводом денег на материалы. «Денег на еду не хватает. Лучше бы вязала. Варежки на рынке в лёт уходят!» «Оголодала, гляди-ка», — ворчала вполголоса бабушка и сворачивала неоконченную картину.

Но запах завтрака настойчиво щекотал ноздри и воспоминания о бабушке отошли на второй план.

Я вот точно оголодала. А что удивляться, ужинать вчера сама отказалась, а после ещё и ночь с Геркулесом.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

— Главное, не переедать, — дала я себе установку и взялась за вилку.

На столе, среди розочек стояла плоская тарелка. В ней, как мне показалось, был выложен горкой десерт из четырёх аккуратных румяно зажаренных шариков. К краю тарелки приткнулся соусник. В центре стола стоял стеклянный кувшин с тёмным напитком, высокий стакан и бутылочка минералки.

Я взяла соусник, щедро полила тягучим кремового цвета соусом. В воздухе тут же появился подозрительный запах чеснока. Я обмакнула вилку в соус и попробовала его на вкус. Сомнений быть не могло — чеснок! А ещё — перец и майонез! Недоделанный официант перепутал соуса! Я бросилась спасать десерт. Убрала майонез с румяной горки, отодвинула испачканные шарики в сторону, отломила кусочек чистого, поддела его вилкой и отправила в рот.

Это было ужасно! То, что я приняла за десерт, оказалось запечённым тестом с кусочками сала. Ну, чёрт возьми!

Глава 26

Они что, войны хотят?! Будут им военные действия! Я налила в стакан тёмной жидкости и осторожно попробовала её. Жидкость оказалась чёрносмородиновым морсом. Причём настолько сладким, что пришлось разбавлять его минералкой.

Я схватила тарелку и понеслась на ресепшен.

Старик уже успел куда-то сгонять и теперь снимал с себя тёплую куртку.

— Что это? Что? — на двух языках спросила его я. Впрочем, не спросила, а прокричала.

— Шпеккнёдель? — старик снял очки.

— Шпек, шпек! — я звякнула тарелкой о стойку.

— Шпек? — он встал, наклонился над тарелкой и с минуту внимательно её изучал. — Гут шпек! — подытожил он.

— Вы хотите, чтобы всё это сало отложилось у меня на боках? Вы хотите, чтобы я в дверь перестала пролазить?!

Старик надел очки, ещё раз посмотрел на кнёдли и снова заверил меня:

— Гут шпек!

— Гут? — я ударила кулаком по стойке.

Тарелка подпрыгнула. Верхний кнёдль сорвался с горки и отлетел прямо в лежавшие на столе бумаги.

— О, майн Готт! — взревел старик стал стряхивать жирные куски на пол.

— Гут шпек! — передразнила его я. — Гут, — и отправилась в номер.

Ничто так не поднимает настроение как мелкая месть.

Довольная собой, я оделась потеплее и отправилась на прогулку.

Старый херр был занят устранением следов шпека. Когда я подошла к стойке, он вздрогнул и спрятал документы в ящик стола.

— Ключ! — я протянула ему деревянный брелок с ключами.

Он взял их осторожно, как ёжика, заболевшего лишаём.

— Запомните, шпек ваш хуже ядерной бомбы! — назидательно заметила я. — От бомбы люди сразу умирают, а от шпека — долго мучаются. Сало, оно как радиация, с годами накапливается в организме. Но только молоком не выводится.

У старого херра было такое выражение лица, я думала, он бросится записывать мои рекомендации. Нет, удержался. Притих.

— Я гулять, — заявила я.

Когда я вышла на улицу, снег так и сыпал. Дворецкий, похоже, махнул рукой на его расчистку, или же он решил дождаться, пока буран утихнет. Короче, на этот раз он не стал чистить весь двор. Поскрёб дорожки к выходу, к подсобкам. Конечно, он экономил бензин, чтобы лишний раз не заводить трактор. Ведь неизвестно, сколько ещё продлится снегопад.

Сегодня я решила обойти вокруг замка. Снег падал, летел и опускался на землю. Он то планировал и кружился потоками отдельных снежинок, то стремительно снижался тяжёлыми хлопьями, то подхватывался ветром и поднимался вверх, чтобы пролететь вдоль дороги, смешаться с верхним снегом и снова упасть на землю.

Когда-то давно, дома, после такого снегопада, если у папы выдавался выходной, мы ехали на трамвае на лыжную базу папиного института. Там брали лыжи и катались по лесу. В обед все собирались на базе и накрывали стол.

Там была баня с маленьким бассейном, в который почему-то никогда не набирали воду. Но зато мы с мамой, в компании других институтских жён прекрасно проводили время в сауне. Мы грелись у огромной печи, обложенной булыжниками, делали друг другу разные масочки, втирания с «омолаживающими эффектами» и массаж. Я бы торчала в бане до бесконечности, но часа через два кто-нибудь обязательно спохватывался: «Ой, бабоньки, а мужики-то наши ещё не мылись! Пойдёмте чай пить!» И мы распаренные и красные, кое-как укутавшись, шли по узкой тропинке в двухэтажный корпус.

Мужчины в это время неизменно сидели за столом, который ломился от домашней еды. В центре обычно стояла бутылочка какого-нибудь вина. Впрочем, мужики почти не пили. Они сидели кучкой ближе к концу стола и были заняты обсуждением своих институтских проектов. Больше всех говорил отец. Остальные чаще всего слушали. Некоторые даже записывали в блокнот. Я любила тогда взять с широкой цветастой тарелки котлету и, протиснувшись между мужчинами, сесть рядом с отцом. Он обнимал меня левой рукой, а правой продолжал водить в воздухе, как бы выписывая окончания формул, которые произносил. Из сказанного им я совершенно ничего не понимала, но готова была сидеть и слушать до самой ночи. Впрочем, мужиков выгоняли в баню, где, как я подозреваю, они продолжали свои обсуждения. Мне же