Тенистый лес - Мэтт Хейг

6) На следующий год Горацио поймали за тем, что он сосал большой палец на утреннем собрании. С тех пор он стал известен всей школе как «Горацио-Пальцесос. Поклонник пикси».

7) Когда ему было тринадцать, он описался в постели во время школьной экскурсии в Йорк. Его прозвище изменилось на «Горацио-Писун. Поклонник пикси».

8) Через три года, когда он уже был достаточно взрослый, чтобы делать то, что ему хочется, он в первый раз поехал навестить маму в больнице, но она ужасно смутилась и приняла его за пикси. Она прогнала его прочь, потому что он отказался станцевать для нее танец солнечных зайчиков.

9) За два дня до его восемнадцатого дня рождения его мама умерла в больнице, поперхнувшись подгоревшим йоркширским пудингом. На ее похоронах Горацио поклялся приходскому священнику (больше никого на этой церемонии не было), что он докажет, что его мама говорила правду о лесных существах.

10) Всего неделю спустя мистер и миссис Твигг тоже погибли — оттого, что их перегревшийся телевизор взорвался во время очередной серии популярного шоу «Ах, мой прекрасный чистый дом». Горацио не пострадал во время взрыва, потому что сидел за столом в другом конце комнаты, делая домашнее задание. Однако отлетевший осколок экранного стекла оставил вечный шрам под его левым глазом.

11) После изучения норвежского фольклора в Кристминстерском университете и получения должности профессора по той же тематике Горацио написал книгу под названием «О существовании пикси». Один из рецензентов сказал, что он «лучше утопится в неочищенных сточных водах, чем прочтет еще хоть одну книгу, вышедшую из-под пера Горацио Тэнглвуда». Спустя два дня этот рецензент провалился в люк возле своего дома, наступив на плохо закрепленную крышку. Он утонул в неочищенных сточных водах.

12) После того как Горацио обнаружили на месте преступления с отверткой и гаечным ключом, его приговорили к одиннадцати годам заключения в Блэкмурской тюрьме, где он делил камеру с чрезвычайно мускулистым грабителем банков, известным как «Декстер-силач, Безумный палач».

13) Выйдя из тюрьмы, Горацио переехал в Норвегию и купил загородный дом, в котором много лет назад останавливался со своей мамой. От детских воспоминаний, обступивших его в этом доме, он впал в такую тоску, что семь недель не вставал с постели, плача, держа большой палец во рту и не переставая звать маму. Но в один прекрасный день его слезы внезапно иссякли, и, поднявшись с постели, Горацио поехал на велосипеде в деревню Флом, чтобы купить кое-каких продуктов. Когда он вернулся, у него в голове созрел план. Он решил пойти в лес и повидать пикси и остальных удивительных созданий, которые, он знал, ждали его возвращения.

ПОВОЗКА

Пока Профессор Горацио Тэнглвуд писал свою автобиографию, излагая правду о Мастере перемен, его самый преданный хюльдр — Грентул — смотрел на калушиный бой. В отличие от всех остальных стражников-хюльдр, Грентул испытывал некоторый трепет при виде намокших от крови перьев и коротеньких слабых крыльев, молотящих противника.

Конечно, он никогда никому в этом не признавался. Страшно было даже представить, как бы его высмеяли другие, особенно Вжпп. Ведь любовь к калушиным боям считалась чем-то таким, что, собственно, и делает хюльдра хюльдром. Стражники вечно обсуждали изящество какого-нибудь очередного боя. Мастерство и тактику их любимых птиц. Но все это было только прикрытием их жажды крови и любви к жестокости и смерти.

Он смотрел на Вжппа, который сейчас стоял на другой стороне арены. Он хлопал в ладоши и, увидев, как одна из трехголовых птиц обрушилась на землю, восторженно заорал:

— Вемп ода калуш! — Глаза Вжппа выпучились от гордости и возбуждения, когда его фаворитка начала долбить другую птицу всеми своими тремя клювами.

Грентулу всегда казалось странным, как эти птицы, которые были совсем мирными, когда свободно бегали по лесу, становились такими безжалостными после нескольких дней дрессировки под землей. Не то чтобы у Грентула были на этот счет какие-то моральные принципы. Отнюдь. Дело было просто в том, что в последнее время ему ничего не приносило удовольствия, даже жестокий спорт. Его единственной любовью был Мастер перемен. Он был его жизнью. Его долгом.

Одним словом, тем же, кем он был и для всех остальных хюльдр. Защита леса от Неизменных была единственным делом, дарившим ему вкус к жизни. И он твердо верил в то, что его чувство долга было сильнее, чем чувство долга остальных стражников — даже Вжппа.

Он знал, что однажды Мастер перемен увидит всю силу его преданности и наградит его за это. И именно эта мысль побудила его пройти сквозь ревущую толпу к другой стороне арены.

Там он наклонился к уху Вжппа.

— Ипп кенш, — взволнованно прошептал он.

Пора.

Снежная ведьма первая услышала их.

— Они идут, — сказала она Марте. — Не показывай им, что боишься, потому что страх для них — подарок, а ты не должна делать им никаких подарков.

Томте и двухголовый тролль проснулись от хохота Вжппа, который вместе с Грентулом и еще пятью стражниками приближался к ним по коридору. Их пояса были увешаны оружием, а в руках они несли пылающие факелы.

— Ну, вот и все, — сказал Тролль-правый. — В следующий раз, когда мы заснем, мы заснем навечно. Мы будем мертвы!.. Наши тела превратятся в камень. А наши души будут затеряны в бесконечной черной пустоте, словно мы никогда и не появлялись на свет, никогда не испытывали простых удовольствий вроде вкуса зеленичного вина и кроличьего жаркого.

— Ты же ненавидишь кроличье жаркое, — сказал Тролль-левый. — А от зеленичного вина тебя тошнит.

Тролль-правый нахмурился и сердито заворчал:

— Нет, не тошнит. В последний раз меня тошнило только потому, что ты выпил слишком много.

— А что я могу поделать, если у нас один общий желудок?

— Ну, очень скоро у нас больше не будет ничего общего. Смотри, нас они собираются забрать первыми.

Тролль-правый был прав. Стражники-хюльдры открыли камеру, держа мечи наготове.

— Не делай никаких глупостей, — предупредил Тролль-правый Тролля-левого.

Поскольку шею Тролля-левого в данный момент щекотало лезвие меча Вжппа, он решил на этот раз последовать совету Тролля-правого, и поэтому двухголового тролля без всяких происшествий мирно препроводили вниз по коридору.

Следующим был томте, который бодрым голосом поблагодарил стражников за то, что они открыли ему дверь камеры.

— Не могу дождаться, когда попаду на свежий воздух, — сообщил он, после чего принялся напевать себе под нос свой любимый куплет «Песни лиловых штанов».

Потом стражники открыли дверь камеры Снежной ведьмы. Снежная ведьма растерялась.

— Почему сейчас? — спросила она Грентула. — Почему, после стольких лет, он вдруг решил приговорить меня к смерти вместе с остальными пленниками?

Ответа — или по крайней мере ответа, который она могла бы понять, — она не получила, поэтому она вышла из камеры, сказав Марте:

— Помни. Никакого страха, человеческое дитя.

Марта кивнула, но ничего не могла поделать со страхом, взметнувшимся внутри нее, когда Вжпп отпер дверь и подошел ближе. Он вложил меч в ножны и нагнулся к Марте, поднеся горящий факел прямо к ее лицу, так что она съежилась от его жара. Затем он облизал губы синим языком, словно Марта была восхитительным кушаньем.

В тюрьме хюльдр никогда прежде не сидел человек, поэтому Марта была для них чем-то вроде экзотической находки.

Затем к Вжппу обратился другой хюльдр. Это был Грентул, который, похоже, его поторапливал.

Марту выпихнули из камеры и потащили вниз по коридору. Вжпп крепко держал ее руку, хотя это было совершенно необязательно. Они поднялись по темной лестнице и вышли наружу, в свежий ночной воздух, где их ожидали четыре белых жеребца и повозка.

На повозке была установлена большая клетка. Когда туда швырнули Марту, внутри уже находились Снежная ведьма, томте и двухголовый тролль.

Один из стражников-хюльдр — самый старый, судя по его морщинистому лицу и высохшему, потрепанному хвосту, — взобрался на деревянное сиденье, установленное в передней части повозки. Повозка двинулась вперед. У возницы был длинный хлыст, которым он неустанно подгонял лошадей.

Остальные хюльдры шагали рядом с повозкой, замахиваясь на узников факелами, когда те подходили слишком близко к прутьям клетки.

— Оггуп флимп, — поминутно кричали они. — Оггуп флимп! Оггуп флимп!

Марта, скрестив ноги, села в середине клетки. Рядом с ней уселся томте, мурлыкающий себе под нос веселые песенки.

Снежная ведьма села на пол в передней части клетки, отдельно от всех остальных. Мягкий ветерок сдувал ей на лицо ее седые волосы, но она не делала никаких попыток отбросить их назад.

Марта посмотрела вперед, на четырех белых жеребцов. В свете факелов ей были видны тонкие шрамы на их спинах, и она вздрагивала каждый раз, когда раздавался свист хлыста.