Комсомолец 2 (СИ) - Федин Андрей Анатольевич

— Ну как же… Ууу!

Слава скривил губы, помахал перед своим носом рукой.

— Всё понятно, Виктор Феликсович! — сказал он. — Вот, значит, в чём дело!

— В чём? — переспросил Феликс.

— Да вы пьяны! — заявил Слава. — Признавайтесь, сколько выпили? Пол-литра водки? Больше?

Попеленский отпрянул от него — едва ни врезался спиной в стеклянную витрину.

Воскликнул:

— Да я!.. Чуть-чуть! Какие пол-литра?!

Его голос сорвался на жалобный писк.

— Нет, Виктор Феликсович, — сказал Могильный. — От «чуть-чуть» люди обычно так не раскачиваются. И не бросаются ночью на дружинников.

— Пол-литра, не меньше, — заключил Аверин.

— Нет! — настаивал доцент. — Сейчас была зачётная неделя, вы же знаете!..

— Знаем, Виктор Феликсович.

— Конечно.

— Это от усталости!.. — сказал Попеленский. — Шатает… слегка.

— Мы всё понимаем, Виктор Феликсович! — заверил Аверин.

— Конечно, понимаем, — сказал Пашка. — Вам повезло, что вы… устали во время нашего дежурства. Только представьте, что случилось бы, повстречай вы не таких понимающих людей, как мы.

— Что… случилось бы? — спросил Феликс.

— Ооо!.. — протянул Могильный.

— Сперва, вас доставили бы в ближайшее отделение милиции, — сообщил Слава. — Составили бы протокол задержания. Там упомянули бы ваше недостойное советского гражданина поведение…

— Да я только!..

— Мы всё прекрасно понимаем, Виктор Феликсович! — прервал возражения доцента Павел. — Вы сами спросили, что было бы, если бы сегодня около сквера дежурили не мы.

— … Ещё написали бы о нападении на добровольцев народной дружины…

— Я не…

— А после, либо оформили бы протокол задержания, либо отправили бы в вытрезвитель.

— Куда?! — выдохнул доцент.

Слава снова помахал перед своим лицом рукой.

— Тут я не уверен, — признался он. — Это нужно уточнять у милиционеров. Но точно: или заперли бы вас в камере, или отправили бы в вытрезвитель — одно из двух.

— А на работу бы вам послали «письмо счастья» — это без сомнения, — сказал Паша.

— Что… пошлют? — поникшим голосом спросил Попеленский.

— Ничего не пошлют, — сказал Аверин. — Говорю же: повезло вам, что повстречали именно нас.

— Правда?

— Конечно! — заверил Могильный.

Я наблюдал за устроенной парнями разводкой — словно вернулся в девяностые года. Тогда патрулировавшие город милиционеры вот так же приставали по вечерам к подвыпившим прохожим, «сшибая» с тех «малую денежку». Никто не возмущался: признавали за стражами порядка право на подобный заработок. Бывало, люди в форме и с автоматами обчищали и мои карманы — когда забывал побриться и прихватить с собой паспорт. «Дело житейское», — как сказал бы мой любимый мультгерой.

— Кстати, о зачётной неделе… — вдруг словно спохватился Аверин.

Он повернулся ко мне.

— Санёк, давай зачётку и ручку, — велел он.

Я выполнил его распоряжение.

Слава показал мою зачётную книжку Попеленскому.

— Как хорошо, что мы вас встретили, Виктор Феликсович! — сказал он. — Нужно проставить ещё один зачёт. И вашу подпись.

— К…какой зачёт?

— Самый обычный, — сказал Могильный. — Вы сегодня позабыли это сделать. Нет, понимаю: у вас был трудный день, вы устали. Но нам с коллегами кажется, что вы уже слегка отдохнули.

— Вот, возьмите, Виктор Феликсович.

Славка всучил Попеленскому ручку.

Феликс непонимающе хлопал глазами, смотрел на лица парней, на зачётку… поднял взгляд на меня.

— Усик?!

— Вечер добрый, Виктор Феликсович, — произнёс я максимально вежливо.

— Нужно проставить Саньку зачёт, — напомнил Аверин. — Паша, подвинься: заслоняешь свет. Пишите, Виктор Феликсович, пишите. Поторопитесь. Холодно сегодня. Паста в ручке может замёрзнуть.

— Не буду! — заявил вдруг Феликс.

Он встрепенулся, расправил плечи — оттолкнул от себя Славкину руку, что держала мою зачётку. Горделиво приподнял подбородок, точно киношный советский партизан на допросе в гестапо. Его шапка накренилась — это придало доценту лихой, дерзкий вид.

— То, что вы от меня требуете — злоупотребление должностными обязанностями! — заявил Попеленский. — Я раньше подобным не занимался. И не собираюсь этого делать — никогда!

К последнему слову доцент добавил жест — взмахнул оттопыренным указательным пальцем.

Пашка всплеснул руками.

— Не преувеличивайте, Виктор Феликсович, — сказал Аверин. — Вы можете принимать зачёты в любое время, хоть ночью. Вот как сейчас. Если это и злоупотребление — то только временем и здоровьем.

Он поправил на голове доцента головой убор.

— А вот закрывать глаза на такие вопиющие правонарушения, как нападение на добровольцев народной дружины — настоящее преступление, — сказал Слава. — Пойти на него мы собирались лишь ради вас…

Покачал головой.

Я не видел выражение его лица. Но почти не сомневался, что Аверин вновь изобразил строгого представителя закона. Потому что Попеленский снова побледнел.

— Эээ… но мы ведь можем и выполнить… свои «должностные обязанности», — сказал староста. — Доставим вас в отделение, составим протокол… Вы уже бывали в камере предварительного заключения, Виктор Феликсович? Нет? А в вытрезвителе? Тоже не были? Этой ночью у вас состоится интересное и познавательное предновогоднее приключение! Не обещаю, что оно вам понравится. Но вам точно будет, что вспомнить!

Он похлопал доцента по плечу — повторил излюбленный жест Могильного.

— Оно может повториться и в следующую ночь с пятницы на субботу, — сказал Слава. — А потом снова и снова. Еженедельно! Потому что территорию возле ресторана «Заречье» теперь патрулируем мы. И мы знаем, что вы уже не первый год еженедельно посещаете этот ресторан. Если не избавитесь от такой привычки, Виктор Феликсович, то КПЗ и вытрезвитель скоро станут для вас родным домом…

После каждой Славкиной фразу Феликс едва заметно вздрагивал, будто получал слабенькие пощёчины.

— Хххорошо! — воскликнул он, после слов Аверина о «родном доме». — Дддавайте зззачётку.

Мне в лицо Попеленский не взглянул.

Я наблюдал за тем, как доцент замёрзшими пальцами листал страницы.

Феликс подышал на шарик ручки, чиркнул в моей зачётной книжке.

— Вввот.

Он протянул зачётку Аверину.

— Спасибо вам огромное, Виктор Феликсович! — сказал староста. — С наступающим вас Новым годом! Если вам что-то понадобится — обращайтесь: помните, что мы по вечерам… поблизости.

Слава указал рукой в сторону сквера.

Феликс вздохнул.

— Я могу идти? — спросил он.

— Разумеется! — сказал Аверин. — И не забудьте отметить зачёт Усика в ведомости… Виктор Феликсович.

— Не забуду.

Славка протянул мне зачётку.

— Ну, вот и всё, — сказал староста, когда почти протрезвевший Попеленский отошёл от нас на два десятка шагов. — Хвостов ни у кого из нас не осталось. Мы молодцы.

— Молодцы, — согласился я.

— С учёбой в этом году покончено, — заявил Паша Могильный. — Об экзаменах мы будем думать уже в следующем. Теперь можно спокойно готовиться к встрече Нового года.

Глава 26

Я хорошо запомнил ту новогоднюю фотографию, где Комсомолец стоял в своей дурацкой будёновке на фоне ёлки рядом со Светой Пимочкиной, Пашей Могильным, Славой Авериным и Надей Бобровой. Процентов на девяносто был уверен, что фотографировались тогда студенты не в общежитии горного института. Потому что помнил: видел на новогоднем фото не только людей и ёлку, но и вполне приличную по нынешним временам мебель — не убогие общажные кровати и шкафы. Фон, что был за спинами студентов, сохранился в моей памяти лишь в виде отдельных образов: светлые стены, стеклянные дверцы шкафов, посуда, полки с книгами, пузатая ваза и… большеглазая тряпичная кукла.

Не спрашивал у Людмилы Сергеевны Гомоновой, где именно её сестра встречала ставший для неё последним Новый год. Потому что не предполагал, что подобное знание мне пригодится. Но даже теперь почти не сомневался: сделали фото не в комнате общежития (уж точно, фотографировались студенты не в нашей комнате и не у девчонок, где мы отмечали день рождения Ольги Фролович). Тем удивительней было слышать слова Пашки Могильного о том, что мы будем накрывать новогодний стол в первом корпусе. Отметил, что в нынешней реальности события пошли не по прежнему пути, где Комсомолец в будёновке фотографировался на фоне наряженной ёлки.