Боцман с «Тумана» - Николай Панов

Теперь перед ним была плоская лощина, похожая на высохшее океанское дно. Ни деревьев, ни высокого кустарника. Тот же пейзаж, как и всюду, в этой области вечной мерзлоты: гранитные валуны, нагроможденные друг на друга, остробокие шиферные плиты… Кое-где желтоватые ветви ползучей березы плотно прижимались к камням.

За этой лощиной, охватывая ее полукольцом, вилась далекая линия горной автострады — той самой дороги, что вела к заброшенным никелевым рудникам.

Боцман лежал за большим, обточенным ветром валуном; от камней шел легкий морской аромат: запах водорослей и соли. Сверху грело солнце, но снизу ледяной холод уже проникал сквозь одежду.

Успел ли он перерезать врагу дорогу, преградить ему путь? Агеев взглянул на циферблат плоских ручных часов — эти часы подарил ему адмирал за одну из разведочных операций…

После того как диверсант, вырвавшись, скрылся за скалой, боцман не стал преследовать его по пятам, а бросился наперерез, по одному ему известному кратчайшему пути.

И вот теперь он лежал за большим валуном, просматривая всю лощину. Знал, если враг не добрался еще сюда — а по времени не мог добраться: боцман прошел к валуну прямиком, по обрывистым оленьим тропам, — не сможет, гад, пересечь лощину, не подставив под выстрел свое большое тело.

Агеев лежал задыхающийся, потный, держа наготове гранату и тяжелый пистолет.

Солнце сверкало над камнями, вися в бледно-голубом небе.

Великая тишина пустыни стояла кругом.

И вот Агеев снова увидел врага.

Тот полз по краю лощины, распластавшись так, что почти не выделялся за линией шиферных глыб. Полз метрах в сорока от боцмана, и всего десяток шагов отделял его от дальнего края лощины.

Агеев выстрелил три раза подряд и, приподнявшись, тут же метнул гранату.

Он промахнулся. Диверсант вильнул в сторону скользким, торопливым движением змеи. Промахнулся!.. Бешеный бег по камням, волнение, усталость от бессонных ночей сделали свое дело.

Агеев взглянул на часы. Улегся ничком. Высоко в небе стояло солнце, спина была теплой, но живот леденел, легкий озноб пробегал по телу… Что ж, он будет ждать, пока враг не выглянет из-за камня, сколько бы времени ни ушло на это ожидание.

На это ожидание ушло почти восемь часов…

Уже солнце пересекло небосвод, уже не раз Агеевым овладевала неодолимая дремота, голова опускалась к камням. Боцман взял остроконечный осколок, поставил острием вверх… И когда голова падала сама собой, резкая боль укола снова приводила его в себя, прогоняла дремоту.

Из-за зеленоватого камня выставилось круглое кожаное плечо.

Боцман не стрелял.

Плечо шевельнулось, исчезло, высунулось снова. Агеев хмуро смотрел. Усмехнулся, выстрелил. Дернувшись, плечо скрылось за скалой.

Агеев не вставал из-за камня.

Он знал все тысячу и одну хитрость первобытной горной войны. Ставкой в этом поединке была не только его собственная жизнь.

Он поднял ветвистый желто-бурый, будто отшлифованный рог оленя, лежавший среди камней. Засунул рог стоймя полунаклонно между двумя камнями. Привязал к нему длинный и тонкий шкертик, который всегда носил с собой в кармане. Снял свой круглый шерстяной подшлемник, расправил, надел на верхние развилки рога.

Разматывая шкерт, он отползал в сторону, плотно прижавшись к земле, не показываясь из-за укрытий. И только отползши шагов на десять, взял на прицел дальнюю скалу, где исчезло плечо врага, и осторожно потянул бечевку.

Испытанная хитрость северных снайперов!

Рог шевельнулся. Подшлемник, как живая голова, высунулся, кивнул из-за камня. Агеев увидел: из-за скалы взметнулась рука с пистолетом — подшлемник дернулся, пробитый навылет.

Пистолет разведчика громыхнул дважды. Оружие врага взлетело в воздух, упало на плоские плиты.

— Вот ты какой хитрый! — пробормотал Агеев. — Вместо плеча пустой комбинезон подставил! А теперь что будешь делать с простреленной лапой?

Сонливость прошла, сердце колотилось, сразу заострились все чувства. Теперь гибель врага — решенное дело.

Перележал фашиста, перехитрил его, нужно ждать результатов.

Но он радовался недолго. Из-за скалы, где лежал раненый диверсант, потянулась тонкая, нерешительная струйка дыма.

Она расширялась, густела; изогнутый бурый столб вырастал, медленно качался над камнями.

— Своих подзываешь, гад?! — удивленно, с яростью пробормотал Агеев.

Сжался в комок. Сердце стучало больно и бешено. Нужно пойти на риск, нельзя терять ни минуты! Огромными прыжками, не скрываясь больше, Агеев кинулся к укрытию врага.

Навстречу, крутясь, вылетела граната, брошенная нетвердо, левой рукой. Агеев припал к камням.

Когда громыхнул взрыв и просвистели осколки гранаты, вновь вскочил на ноги. Делая зигзаги, достиг укрытия. Два выстрела миновали его.

Перед ним, без комбинезона, в розовой трикотажной рубахе, обтянувшей жирную грудь, стоял мнимый О'Грэди, поддерживая левой рукой окровавленную кисть правой. Страшная ненависть была на толстом сероватобледном лице, в широко открытых, воспаленных глазах.

Они выстрелили одновременно. Агеев, может быть, на секунду раньше. Диверсант качнулся, выронил пистолет, упал навзничь, головой к дымящемуся костру.

На потрескивающих березовых ветвях тлел обгорелый комбинезон. Враг лежал, готовый, казалось, крикнуть; медные усики топорщились над приоткрытым ртом; белки, испещренные кровяными жилками, смотрели в тускнеющее небо.

Боцман тщательно затоптал костер, огляделся, сунул в кобуру пистолет.

Солнце по-прежнему блестело на камнях, по-прежнему стояли кругом безлюдье и тишина каменной пустыни. После грохота боя эта тишина казалась еще чудеснее и полнее.

Агеев глубоко вздохнул. Сел на камень. Осторожно достал из кармана свою заветную трубку.

Обнажил кинжал и прежде всего сделал на мундштуке последнюю, шестидесятую зарубку. Знал, что должен уходить, но именно сейчас, хоть несколько минут, хотелось насладиться победой.

Он выполнил зарок. Уничтожил убийцу Кульбина, шпиона. Имеет наконец право покурить в свое удовольствие.

Из заднего кармана стеганых штанов он извлек плоскую маленькую жестянку, полную табаку. Как долго, как бесконечно долго носил ее с собой, не раскрыв ни разу! Как бережно набивал теперь полированную чашечку трубки, старался не просыпать ни крошки. С удивлением заметил: широкие узловатые пальцы дрожат мелкой дрожью.

— Эх, боцман, боцман, нервы у тебя подгуляли!

Вложил в рот рубчатый мундштучок, чиркнул зажигалкой, затянулся глубоко, до сладкого головокружения.

Именно тогда наступил миг, рассказывая впоследствии о котором, Агеев сразу терял хорошее настроение и дар речи.

Он охотно, с неостывающим удивлением рассказывал об ощущениях, сопровождавших первую затяжку. Необъяснимо, странно, но ему сразу расхотелось курить. Он сидел с трубкой, зажатой в зубах, чувствуя лишь неожиданную слабость в коленях, боль в теле, избитом камнями.

Табак потерял для него прежний вкус. Может быть, слишком долго и часто мечтал он об этих затяжках… Остро захотелось вернуться на Чайкин клюв, к друзьям, узнать, не произошло ли еще что-нибудь дурное в этот невероятный день. На сегодня приключений достаточно, более чем достаточно для простого человека…

Может быть, этому минутному упадку духа был обязан боцман тем, что его так неожиданно захватили враги.

Они подкрались по горному склону со стороны дороги. Агеев говорил потом, что их было не меньше пяти. «Иначе им бы меня не взять!» — добавлял он с несвойственным ему мрачным хвастовством. Это были горные егеря, здоровые и ловкие парни. Они накинулись на него так быстро, что он даже не успел до конца сдернуть кольцо с ручной гранаты, которую бросил под ноги себе и врагам…

«Живыми в плен не сдаваться!» — это девиз советских военных моряков. А Агеев не успел сдернуть кольца и уже валялся, скрученный по рукам и ногам, на платформе фашистского грузовика. Его встряхивало и швыряло на поворотах… У самого лица видел он тяжелые, подкованные сталью ботинки горных егерей.

Грузовик мчался на вест. Сидя на бензиновых баках, держась друг за друга, егеря взволнованно обсуждали только что совершившееся событие — пленение русского моряка.

Несколько раз были произнесены слова: «майор Эберс». Агеев, знавший по-немецки два десятка слов, понял: речь идет о застреленном им диверсанте. Так, значит, майора Эберса, знаменитого офицера немецкой разведки, удалось ему отправить на тот свет!.. Но такая тоска, такой стыд, что дался в руки врагам!

Платформа взлетала и наклонялась. Иногда пленнику, будто при вспышках в темноте, приоткрывался клочок мчавшегося мимо ландшафта.

Проносились по краю дороги столбы линии высокого напряжения — приземистые, наполовину обложенные грудами камней. Возникал нежданно мшистый курган сторожевого дзота. Ажурные витки колючей проволоки тянулись по склонам, прикрывающим дорогу.