Право на возвращение - Павел (Песах) Амнуэль

— Гинзбург действительно так важен для вашего проекта? — спросил Анисимов, помолчав. — Я это к тому, что даже если он захочет отсюда уехать, сейчас — до суда — его просто не выпустят.

Карпухин не стал отвечать на этот вопрос. Он не знал, смогут ли «Грозы» обойтись без идей и опыта Гинзбурга, но думал, что смогут — нет незаменимых, в этом он успел убедиться, весь опыт его жизни говорил о том, что незаменимых нет и быть не может: то, что придумал один человек, может придумать и другой. Журавлев, например, чем он хуже? О том, что Журавлев гений, в ОКБ говорили все, и как бы ни изображал из себя скромника и «простого конструктора» Константин Алексеевич, даже в управлении, достаточно далеком от научных изысканий и технических новшеств, прекрасно знали, что Журавлев — это не голова, это три головы, а то и четыре. А Гинзбург? Одна голова или пять? Чем могли бы стать для «Гроз» его идеи?

— Ну вот, — сказал Анисимов.

В кафе быстрым шагом вошел молодой человек — если не брат-близнец того, что сидел за соседним столиком, то его дальний родственник, — нащупал взглядом Карпухина и, подойдя к столику, сказал, глядя одновременно и на Анисимова:

— Все готово, Александр Никитич. Компьютер принесут, как только скажете.

— Не советую, — подал голос Анисимов, — ходить с ним по городу, до вечера много времени. Если хотите, лэптоп принесут домой к Гинзбургу в… ну, скажем, в семь, вам ведь на это время назначено?

— Да, — кивнул Карпухин. — Это будет лучше всего. Но тогда зачем…

— На всякий случай, — покосился на парня за соседним столиком Анисимов. — Он ведь вам не мешает?

— Пока нет.

— И не будет. А мне спокойнее.

— Папа, — сказала Сима, — там за углом та-а-кой магазин дисков! Отпад!

— Пошли, — согласился Карпухин.

— Значит, договорились, — закончил разговор Анисимов. — Вы мне потом расскажете?..

Карпухин кивнул. Он не был уверен, что Анисимову нужно знать все.

— Александр Никитич, — сказал Гинзбург, — если не возражаете, давайте пройдем в мою комнату и немного поговорим?

— Конечно, — согласился Карпухин. Застольная беседа продолжалась уже больше часа, была съедена до последней косточки курица, запеченная с кабачками и обложенная жареной картошкой, такой вкусной, что даже Симочка взяла вторую порцию, и салаты тоже съели, на блюдах ничего не осталось, сейчас даже сказать было невозможно, какие именно салаты успели приготовить Юля с Машей до прихода гостей, водку выпили тоже, хотя сколько ее там было, маленький графинчик, пили только Карпухин с Гинзбургом, да и то Михаил пригубил чуть и отставил, Карпухин же освоил содержимое с удовольствием, расслабился, наконец, и на предложение поговорить ответил «конечно», хотя и не было у него сейчас желания разговаривать на серьезные темы.

Лэптоп из посольства принесли сразу после того, как Юля впустила гостей и с тревогой посмотрела на Карпухина, явившегося с пустыми руками. Тут-то из-за его спины и выдвинулся неизвестно откуда взявшийся молодой человек, молча протянул лэптоп Юле и исчез, не дождавшись даже быстрого «спасибо». Сейчас компьютер стоял на полу между кроватью и столиком, и, похоже, Гинзбург не собирался к нему сегодня притрагиваться.

— Знаете, — начал Гинзбург, усмехаясь, — здешняя тюрьма — это нечто. В камере со мной было еще трое — один наркоман, а двое сидели, как и я, по подозрению в убийстве. Как по-вашему, о чем мы все время спорили?

— Н-не представляю, — сказал Карпухин, ожидавший совсем другого разговора.

— О том, что если Ольмерта все-таки скинуть, то это будет не очень хорошо, хотя премьер он никакой и толку от него мало.

— Ну, — сказал Карпухин, — Израиль — страна политизированная…

— Если это называется политикой, — буркнул Гинзбург и изменил тему так неожиданно, что Карпухин не сразу и разобрал, о чем пошла речь. — Вы что-нибудь поняли из того, что прочитали?

— Не очень, — признался Карпухин. — Я ведь финансист, в «Грозах» не ракетами занимаюсь…

— Значит, вы не поняли того, что я написал… Нет, это совершенно неважно, я и не рассчитывал, что вы поймете, для меня главное было, чтобы не поняли те, к кому информация попадет после вас.

— После…

— Ну, — сказал Гинзбург, взмахнув руками, — не настолько я наивен, Александр Никитич, чтобы не подумать о посольских…

— Вы хотите сказать…

— Статью эту я написал довольно давно, — улыбнулся Гинзбург. — Именно с ней ходил в свое время по разным конторам. Проект «Башан», программа «Камея» — это для новых репатриантов, а потом еще в «Рафаэл», «Таасия авирит», я вам рассказывал… Сейчас для меня эта идея — пройденный этап.

— А что же тогда…

И тут Гинзбург опять круто изменил направление разговора.

— Жаль, — сказал он, — что до суда я не смогу побывать в России, очень хотел бы обсудить все с одним человеком… С Костей Журавлевым. Вы говорите, он в «Грозах»? С ним — и только с ним — я бы поговорил, да…

— Скажите, Михаил Янович…

— Просто Миша, — перебил Гинзбург.

— Скажите, Миша, — произнес Карпухин, помедлив, — объясните мне, ради Бога… Если вы действительно знали этого электрика, если знали, что он не взрывать школу пришел… то зачем…

— Зачем стрелял? Меня сто раз об этом спрашивал следователь. И я сто раз говорил, что знаю я человека или нет, но если он не подчиняется требованию охранника и начинает от него убегать…

— А зачем он бежал? Если знал вас? Не понимаю.

— Об этом меня тоже сто раз спрашивали. И я честно отвечал: не знаю. Хотя есть определенные соображения…

— Послушайте, Миша, что все-таки стоит за этой историей? Ведь за ней наверняка стоит еще что-то!

— Конечно, — кивнул Гинзбург. — И я вам скажу, Александр. Берману не говорил, потому что не знал, как это отразится… Скажу и ему, конечно, нам еще много раз встречаться.

Он выпрямился в кресле, прислушался к голосам в гостиной, громче всех слышен был голос Маши, рассказывавшей веселую историю, прерывавшуюся взрывами смеха. Никто, судя по всему, не собирался мешать разговору Карпухина с Гинзбургом, наверняка о них не забыли, но дали возможность пообщаться.

— Электрик этот, — начал Гинзбург, — появился в школе месяца два назад. По вызову: в коридоре первого этажа искрила внутренняя проводка. Честно предъявил на входе сумку — обычный рюкзак с инструментами, а когда уходил, вежливо попрощался, все нормально. Через несколько дней пришел опять — без вызова уже, вроде для проверки сделанной работы. А уходя, спросил меня вдруг, как мне тут работается, типа того, что у него родственник тоже в охране, так ему, мол, не нравится, платят мало, хочет уходить… Разговор о зарплате — самый распространенный в Израиле, как о футболе или погоде. Разговорились. Сначала таки о работе, потом о политике… Он пригласил меня посидеть в кафе, ему, мол, стало интересно, он хочет послушать о том, каково мне было в России, и вообще… Мне тоже было интересно… У меня ведь почти нет практики в иврите. В общем, встретились мы после моего дежурства, Маше я позвонил, предупредил… Интересно поговорили — действительно. Я поразился, знаете… Такой кругозор… Простой электрик. Нет, я уже видел здесь и простых таксистов, знающих восемь языков, и простых дворников с дипломом доктора наук… Он мне такие удивительные вещи рассказывал из истории и не только… Потом перешли на технику, и оказалось, что он интересуется космосом… Как-то это естественно выяснилось, мне даже в голову не пришло, что он специально подводил к теме…