Забвение пахнет корицей - Кристин Хармель

Привет, Хоуп.

Я вот решил переслать тебе адреса организаций, о которых говорил: www.yadvashem.org и www.jewishgen.org – тебе лучше всего начать поиск с них. После этого ты могла бы обратиться в Mémorial de la Shoah – Мемориал холокоста в Париже. Думаю, там должны быть подробные данные по жертвам гитлеровского режима и холокоста во Франции. Дай знать, если понадобится моя помощь.

Удачи,

Гэвин.

Я сижу, уставившись в экран, глубоко дыша и пытаясь собраться с мыслями. Потом щелкаю по первой ссылке и попадаю в базу данных с именами жертв холокоста. Вот окно поиска – а под ним сообщение, что в базе данных собраны имена половины из шести миллионов евреев, уничтоженных во время Второй мировой войны. У меня екает внутри: я и раньше слышала эту цифру, но сейчас она относится непосредственно ко мне. Шесть миллионов. Бог мой. Я напоминаю себе, что Гэвин может ошибаться насчет Мами. Почти наверняка ошибается.

Текст на главной странице сайта гласит, что имена миллионов жертв так и остались неизвестными. Меня поражает, как это возможно через семьдесят лет. Как случилось, что столько людей навеки канули в неизвестность?

Я делаю еще один глубокий вдох, впечатываю «Пикар» и «Париж» и нажимаю на кнопку «Поиск».

Появляется восемнадцать результатов, и, пока я изучаю список, сердце тяжело бухает в груди. Ни одно из имен не совпадает с написанными Мами. Я не знаю, радоваться этому или огорчаться. Но в списке есть Анни, и мне становится не по себе. Трясущейся рукой я щелкаю по этому имени. Читаю появившийся на экране отсканированный текст: эта девочка родилась в декабре 1934 года, гласит он. Жила в Париже и Марселе, умерла 20 июля 1943 года в Освенциме. Я считаю в уме. Она не дожила даже до своего девятого дня рождения.

Я думаю о своей Анни. На ее девятый день рождения мы с Робом возили ее и трех ее подруг в бостонскую «Парк Плазу» на чайную вечеринку. Все девчонки были расфуфырены, точно принцессы, и хихикали над своими крохотными сэндвичами со срезанными корками. На снимке, который я тогда сделала, Анни в нежно-розовом платьице, с распущенными длинными волосами, дует на свечу на розовом торте – это до сих пор одна из моих самых любимых фотографий.

Но у малышки Анни Пикар из Парижа так и не было девятого дня рождения. Она не стала подростком, не воевала с матерью из-за подкрашенных глаз, не волновалась из-за несделанных уроков, не влюблялась, не дожила до того времени, когда всерьез задумываются, кем хотят стать.

Я вдруг понимаю, что реву в три ручья. Не заметила даже, когда начала. Закрыв страницу, я вытираю глаза и отхожу от компьютера. Но приходится еще минут пятнадцать походить по кухне из угла в угол, чтобы унять слезы.

Еще полчаса я разбираюсь с первым сайтом из присланных Гэвином, приходя в ужас от каждой новой находки. Я припоминаю, как в школе читала дневник Анны Франк, как в старших классах мы проходили холокост по истории. Но, когда узнаешь обо всем этом сейчас, уже взрослым человеком, ощущения совершенно другие.

Кошмарные факты и цифры плывут у меня перед глазами. В 1939 году, когда началась война, в Париже жило двести тысяч евреев. Из них погибло пятьдесят тысяч. Нацисты начали массовые аресты парижских евреев в мае 1941 года: тогда 3700 человек было схвачено и отправлено в лагеря для перемещенных лиц. С июня 1942 года всем евреям Парижа приказали носить на одежде желтые шестиконечные звезды и надпись juif – «еврей» по-французски.

Через месяц, 16 июля 1942 года началась новая волна повальных арестов – было задержано двенадцать тысяч евреев, преимущественно тех, кто родился не во Франции. Их согнали на стадион Vélodrome d’Hiver, а оттуда увезли в Освенцим. В 1943 году нацисты обшаривали сиротские приюты, дома престарелых, больницы, забирая самых слабых и беспомощных. От мысли об этом меня начинает мутить.

Я впечатываю фамилию Пикар во вторую базу данных. Обнаруживаю трех выживших Пикаров в списке из мюнхенской газеты и трех других – включая еще одну Анни Пикар, – живущих в Италии. Еще три Пикара упомянуты среди погибших в концентрационном лагере Маутхаузен в Австрии и одиннадцать человек – в немецком Дахау. Тридцать семь раз фамилия Пикар упоминается в списке из 7346 депортированных и пропавших без вести француженок. Я снова нахожу здесь восьмилетнюю Анни Пикар, и опять наворачиваются слезы. Перед глазами все расплывается, и я не сразу замечаю на экране два знакомых имени. Сесиль Пикар – второе из имен в списке Мами – и Даниэль Пикар, последнее.

С бьющимся сердцем читаю подробности. Сначала первое имя.

Сесиль Пикар. Урожденная Сесиль Пачинская, родилась 30 мая 1901 года в Кракове, Польша. Проживала: Париж, Франция. Депортирована в Освенцим, 1942. Погибла осенью 1942 года.

Я с трудом глотаю. Сесили Пикар, когда она умерла, был сорок один год. Всего на пять лет больше, чем мне сейчас. Мами, как мне известно, родилась в 1925 году, значит, в 1942-м ей шел восемнадцатый год. Возможно, Сесиль – ее мать? Моя прабабушка? Но почему тогда Мами никогда об этом не упоминала?

Проморгавшись, я знакомлюсь с информацией о Даниэль, сердце бешено колотится.

Даниэль Пикар. Родилась 4 апреля 1937 года. Проживала: Париж, Франция. Депортирована в Освенцим, 1942. Погибла в 1942 году.

Ей было всего пять лет.

Я прикрываю глаза и пытаюсь успокоиться. Посидев с минуту, открываю сайт третьей организации, упомянутой Гэвином, Mem´ orial de la Shoah. Щелкаю мышью и набираю первое имя из списка Мами, Альбер Пикар, в окне поиска. Когда я вижу ответ, глаза у меня округляются.

Monsieur Albert PICARD né le 26/03/1897. Déporté à Auschwitz par le convoi n° 58 au départ de Drancy le 31/07/1942. De profession medecin.

Я поспешно копирую текст и, вставив в компьютерный переводчик, впиваюсь в строчки. Альбер Пикар. Родился 26 марта 1897 года. Депортирован в Освенцим в колонне номер 58 из Дранси 31 июля 1942 года. По профессии врач.

Ошарашенная, я одно за другим набираю оставшиеся имена. Здесь не сообщается, что с кем случилось, указана только дата депортации. Всех их угнали в Освенцим в колоннах 57 или 58, в конце июля 1942 года. Я нахожу все имена, кроме Алена, которому, судя по списку Мами, было одиннадцать лет, когда всю его семью схватили нацисты. Озадаченная, ничего не понимая, я еще долго гляжу на экран.

Смотрю на часы. Здесь у нас половина шестого утра. В Франции утро наступило на шесть часов раньше, так что сейчас в офисе мемориала наверняка кто-то должен быть. Стараясь не думать о счете за телефон, я набираю переписанный с экрана номер.