Америкен бой - Юрий Рогоза

— Петро! — обеспокоенно позвал он. — Эй! — он пихнул товарища в бок, отчего тот забурчал полусонно и завозился на своей половине кровати. — Проснись, падла! Мы дело проспали…

— Отвали, поспать дай, — зло ответил Петро, пытаясь перевернуться на другой брк.

— Ты припух что ли, падла? Нам с тобой яйца повыкручивают, если дело не сделаем…

Зяма выпрастал бледные конечности из-под одеяла, вылез из постели и, почесываясь, прошлепал босиком к окну. Приоткрыв занавеску, которую они с Петро никое гда не отдергивали полностью, предпочитая дневному свету электрический, он выглянул на улицу. Как назло, погода была великолепная.

Он надеялся, что, несмотря на не раннее уже утро, народу у ларька будет не много и операцию по запугиванию можно будет провести сейчас. Но отсутствие дождя нарушило и эти планы.

—Слушай, — все так же рассматривая улицу за окном, обратился Зяма к Петро. — Может, завтра сходим? Погодка — класс. Народу будет уйма.

— Пасть заткни, сплю я.

— Да спи… Тюфяк тоже.

Он прошел, зябко поджимая ноги в ванную и начал там шумно плескаться, охая и причитая. Он поливал себе на пульсирующую голову водой из душа и не слышал телефонного звонка, поэтому крупно вздрогнул, когда в ванную ввалился Петро, ошалело вращая налитыми кровью глазами. Заметив, как шарахнулся Зяма, он хрипло рассмеялся:

— Играет очко-то, когда страшно? Это правильно… Подвинь маслы, — он пихнул Зяму от крана и тоже стал споласкивать лицо.

— Лепчик звонил. Ехать надо, а то хана нам… Пожрать там намечи…

— Че ты пихаешься-то, кобел?

— Пошел, сказал! — прикрикнул Петро строго и продолжил умывание.

На завтрак разносолов не было. Позавчерашний хлеб и подсохший плавленый сыр. Запивали, правда, настоящим «Липтоном» — на днях громили палатку и кое-чего захватили, хотя Лепчик постоянно предупреждал, чтобы ничего не брали, а только портили, но на эти предупреждения блатные «клали с прибором» и багажник своей «девятки» набивали регулярно.

В качестве десерта выступил недопитый вчера коньяк. Блатные повеселели и пошли к машине.

Зяма надел ту куртку, которую прихватил в какой-то квартире. Он уж и не помнил, в какой.

Ларек стоял на отшибе, около пожарной каланчи, поэтому пешеходы к нему подходили редко: между остановками, никаких магазинов поблизости нет, сзади парк. Но точка была выгодная: тут было легко припарковаться, легко развернуться в другую сторону, а кроме того работал он круглосуточно. Поэтому не хирел, а напротив, расправлял крылья.

Вначале это был просто столик с прохладительными напитками да жевачкой, потом перекупленный у «Союзпечати» ларек, потом станционарный павильончик. И все это время владелец его исправно отстегивал от выручки Близнецам. А тут вдруг решил еще покруче обосноваться, сделал на перекрестке светящуюся рекламу, к павильончику пристройку соорудил, купил два холодильника, потому что лето, и напитки должны быть холодными.

После этого бросился Близнецам челом бить, дескать, увлекся, подрядчики подвели, потратил много очень. Повремените, а за мной не заржавеет, потом отдам. Короче, сам сунул голову в пасть.

Близнецы, — не сами, конечно, — согласились, но назначили такой процент, что по всему выходило, через месяц или полтора вся торговая точка переходит в их полное владение.

Хозяин тут запаниковал, попытался ссуду взять, занять у кого-нибудь. Но ссуды просто так не давали, а в долг боялись, все уже знали, что Близнецы на это местечко глаз положили.

Поняв, что обложили его плотно, хозяин стал хвататься за соломинки и даже обратился в милицию. Тут с ним вовсе общаться перестали, даже оптовики шарахались от него, как от чумного. Милиция же пообещала охранять и вменила в обязанности патрульной машине к нему заворачивать и проверять — жив ли? Патруль заворачивал регулярно, менты бесплатно брали сигареты и вообще кому что нравится. Хозяин даже как-то вздохнул с облегчением, потому что у патрульных аппетиты были примитивные и вообще люди оказались не в пример приятнее, чем близнецовские бандюги.

Но рано радовался: дурной пример может быть заразителен, и Близнецы совершенно закономерно решили его наказать.

Ну, во-первых, потому что деньги не платит. А во-вторых, потому что подрывает уверенность во всесильности мафии.

Тут и появились Зяма с Петро — как двое из ларца, одинаковы с лица:

— Что, старый хозяин, надо?

— Ребят, проблемы какие? — хозяин наклонился к окошку и получил суховатым остреньким кулачком в глаз. Он отлетел к задней стене и порушил спиной полки с припасами. Сверху на него попадали банки, бутылки, пакетики…

Чего-то подобного он давно ждал. Но уж никак не мог представить, что займутся им вот так, внаглую, среди дня. Однако дверь в павильончик была заперта крепко, на окнах решетки. Никак до него было не добраться. Тут нужен был автоген.

Это блатные и сами поняли, пока кололи стекла и, матерясь, как голодные волки ходили вокруг магазинчика.

— Что, суки, взяли? — вопил хозяин в припадке вызванной шоком отваги, зажимая ладонью кровоточащий глаз. — Сейчас патруль подъедет и сядете у меня!..

— Пока мы сядем, ты сдохнешь! — хорохорились блатные, но оружия у них с собой не было и до хозяина добраться они явно не могли. И товар полноценно попортить тоже. Из всей вылазки получилось полное безобразие и срам, за который, они это знали, отвечать придется по самому высокому счету. Близнецы терпеть не могли, когда их, по их мнению, позорили шестерки.

По улице тем временем сновали машины. Некоторые притормаживали, но останавливаться никто не хотел. Пешеходы, углядев прямо по курсу такие красоты, спешно форсировали проезжую часть и торопились по своим делам по другой стороне улицы.

Но блатные знали, что подленький народец только тут трусит, а добежит до первого мента и заложит их, как, пить дать заложит…

Так что времени было не так много. На все про все минут пятнадцать.

— Ах, сука, — бесновался Петро, тряся ручищами неподатливые решетки. — Упаковался? Думаешь, не доберусь!..

Зяма тем временем пытался достать сквозь разбитые окна сигарет и не порезаться. Но хозяин, заметив маневр, осмелел настолько, что подлетел изнутри коршуном и что есть силы жахнул по алкающей руке палкой. Зяма дернулся, пропорол осколками кожу и завертелся на месте, подвывая от страха — вида своей крови он не переносил.

— Петро, Петро! — хотел жаловаться он, но заметив, что порез пустяковый, вены не задеты, даже опьянел со злости.

— Петро! — дико завопил он, бросаясь к машине. — Дверь ему там подопри чем-нибудь!

А сам уже тянул из багажника канистру с бензином.

— Чего? — не понял Петро стратегического хода.

— Дверь подопри, пидер!

— Ага! — Петро бросился выполнять приказ младшенького, а тот, вихляясь всем телом от тяжести в руке, подплыл к павильончику и стал плескать на его стенки бензин.

— Сейчас ты у меня маму вспомнишь, — приговаривал тон, — Сука, ты у меня будешь знать…

Заметив, что дело пахнет жареным; причем в прямом смысле, хозяин струхнул и заметался по своему магазинчику:

— Ребят, вы что? Вы в своем уме-то? Эй, ребят? Вы чего это задумали-то?

— Ща узнаешь! — визгливо вопил Зяма.-Петро, заводи тачку, он мне руку порезал!

Петре полез в машину, с завистью наблюдая, как его любовничек чиркает спичками.

Пламя лупануло неожиданно сильно, так что Зама отскочил в страхе и бросился к машине. Та сорвалась с места и через секунду скрылась в переулках.

Хозяин носился по магазинчику, как огромная крыса. Он голосил и бился в дверь, которую открыть не мог.

Тут у пожара стали останавливаться машины и кто-то догадался сбегать в пожарную часть.

Пожарные проявили себя как высокие профессионалы: они подъехали меньше чем через минуту и весело залили палаточку сверху до низу. А потом топориками отомкнули дверь и выволокли на свет божий хозяина, на котором ожогов не было, но трясся он здорово.

А еще через сорок минут подъехала милиция.

Договорились, что Паша уедет утром. Поэтому Ник не слишком торопился: особенно часто мелькать в том районе тоже не следовало. Вообще, выходить на улицу не по делу было теперь Нику заказано.

Сначала его несколько расстроила перспектива просидеть безвылазно в номере всю неделю. Не то, чтобы номер был нехорош, но сидеть взаперти не хотелось, тем более, что погода, кажется, разгуливалась, становилось тепло и хотелось скорее на воздух, когда-нибудь за город, на речку. Костерок, трезвящее купание, впитывание скупого здешнего солнца. Как-то неожиданно для него самого получалось, что поменяв климатический пояс, Ник поменял и пристрастия. В Америке он к солнцу относился спокойно: его там было сколько хочешь и все к твоим услугам. А здесь, где солнечных дней в году три недели, о чем Ник, возможно, и не знал, но помнил подсознательно, солнце в небе рождало внутренний трепет счастья.