Продана - Вера Эфрон

Радик завел двигатель, и я была вынуждена прыгнуть в машину. Мы выкатились на набережную и пристроились в очередь за другими машинами. У дальнобойщиков была своя очередь. Вообще-то я была рада, что мне не пришлось выяснять отношения с шофером, заплатившим мне вчера пятьсот крон. Сверх таксы он дал еще пятьдесят крон и сказал «дрикс». Что означало «дрикс», я не понимала. По-видимому, он имел в виду, чтобы я купила чего-нибудь попить. Сейчас мне как раз это и было нужно. Во рту пересохло, возможно, сказывалось похмелье.

Радик остановил машину у КПП и опустил боковое стекло. Пограничники были одеты в желтые жилеты. Один из них по-английски потребовал наши паспорта. Марат кивнул и достал наши паспорта из барсетки. Никакого подозрения они не вызвали. Осматривать машину пограничник не стал, хотя в багажнике лежало немного гашиша. Он даже не спросил, куда мы направляемся. Пожелав нам приятного путешествия, он дал знак, чтобы мы отъезжали.

Честно говоря, я надеялась, что паспортный контроль мы будем проходить сами, как в Клайпеде. Тогда, может быть, я и осмелилась бы заявить, что еду по фальшивому документу. Хотя… я плохо соображала с похмелья и вряд ли решилась бы на кардинальные действия.

Как только мы пересекли границу, Радик позвонил кому-то по мобильному телефону. Вероятно, он сообщил, что мы едем. Потом он что-то непонятное буркнул Марату. Но мне было не до этого. Я устала и хотела спать. Часы показывали начало одиннадцатого, а мы в бане после ночной работы обыкновенно спали до двух-трех дня. Так рано я уже давно не вставала.

Татьяна давно уже спала. Я положила голову на ее плечо и задремала, уснуть по-настоящему я не могла. Мне было плохо, я боялась. Что меня ожидало в Швеции? Неизвестность мучила. В бане я, по крайней мере, знала, что со мной могло произойти. Но что будет с нами здесь, в совершенно чужой стране?

Я открыла глаза и стала смотреть в окно. Вдоль дороги тянулся лес. От этого страх только увеличился. Я стала прислушиваться к тому, о чем говорили мужчины. К счастью, они говорили по-русски. Я узнала, что у Марата был свой человек в Стокгольме, который держал квартиру специально для проституток. Для таких, как я и Татьяна. Так что впереди меня ждало то же самое: постель.

Эвелина когда-то говорила нам, что мужчины в Швеции не такие грубые. Может, и так, но без тычков вряд ли обойдется. Я уже и не представляла, что может быть по-другому. Эвелина также рассказывала, что на Западе есть люксовые проститутки. У них якобы всего несколько клиентов, и им платят больше тысячи евро за сеанс. И никаких сутенеров у них нет. «Люксовые шлюхи» – так назвала их Эвелина. Я посмаковала про себя это слово. Куда лучше, чем слово «блядь», от которого во рту оставалось неприятное послевкусие, как после вчерашнего алкоголя. Фу, не рот, а помойка…

Я начала думать об Эвелине. Она была обычной девушкой – ни хорошей, ни плохой, но, конечно, не самой умной из тех, кого я встретила на своем пути. Ей бы и в голову не пришло учиться в институте, хотя это не означало, что она была глупой. Почему же она выбрала профессию проститутки? Ведь, пользуясь относительной свободой, она сто раз могла сбежать. И кстати, где она теперь? Если она вернется в баню, Оксане будет не так одиноко. Бедный ребенок, как она все это переживет?..

Радик свернул на заправочную станцию. Над ней висела вывеска с симпатичным зеленым медведем. Мы вышли из машины немного размяться. Пока Радик заправлял бак, Марат звонил по телефону.

Погода в Швеции была прекрасной. Светило солнце, было тепло, около пятнадцати градусов. Что меня удивило, так это чистый воздух, которым приятно было дышать. Возможно, это объяснялось тем, что рядом был лес. Высоченные сосны и ели теснились у самой дороги. А вообще лес от дороги отделял стальной забор. Я подумала, что лес тут частный и владелец не хочет, чтобы кто-то заходил на его территорию. Вот ведь странные люди!

Марат зашел в магазинчик и купил две банки кока-колы. Я взглянула на запотевшие жестянки, и у меня от жажды закружилась голова. Горло совсем пересохло. Мне было больно глотать, но я боялась попросить у Марата даже глоток. А Татьяна попросила.

– Я тоже хочу пить, – произнесла она.

Я молча уставилась на землю, зная, что ничего не получу. Может, в туалете была вода?

– Мне нужно в туалет, – сказала я.

– Выпей да отлей, – загоготал Радик. – Из-за такой мелочи так много возни.

– Я куплю банку, – сказал Марат и исчез в киоске. Я пошла в туалет, расположенный немного в стороне.

Странно, но в нем было чисто. Правда, пахло мочой – в точности, как от мужских членов, – но это можно было спокойно снести. Из крана бежала вода. Я плеснула немного воды в лицо, а потом сложила руки ковшиком и напилась. Вода была холодная и вкусная. Я пила и чувствовала, как ко мне возвращается жизнь. Головная боль отпустила, я набрала в легкие воздуха и почувствовала себя намного лучше.

– Поторопись, – крикнул Радик, когда я вышла на улицу.

Таня уже сидела в машине и наслаждалась колой. Весь салон пропах кока-колой. Я почувствовала, как у меня текут слюнки. Вот бы сделать глоточек, хоть самый маленький. Но просить об этом Татьяну я не хотела. Могла бы и сама догадаться предложить. А как бы я повела себя на ее месте – поделилась бы или нет? Не знаю…

Местность, по которой мы проезжали, была красивой, но однообразной. Лес за высоким забором. Лес, как тюрьма. Интересно, как чувствуют себя в таком лесу животные?

Там, где лес кончался, виднелись дома и – реже – деревни. Время от времени мы проезжали мимо небольших городов. Все аккуратно и ухожено. И пустынно.

Как люди могут здесь жить, думала я. И где вообще люди? Пока мы ехали, встречались только машины. Даже в небольших городах, которые мы проезжали за пять минут, людей было мало. Просто пустыня какая-то.

– Смотри-ка, кошка, – сказала Татьяна и показала на большую рыже-полосатую кошку, сидевшую на обочине дороги.

– Откуда она взялась? – удивилась я. – Кругом ни одного дома.

– Наверное, это дикая кошка.

– Не думаю, что тут водятся дикие кошки, – сказала я. Мне ли не знать, что дикими бывают только мужчины.

В два часа Марат захотел есть, и мы остановились в каком-то небольшом городке.

– «Вестервик», – прочитала я название на дорожном указателе. Если верить тому же указателю, до Стокгольма было недалеко.

– Пойдем в кафе и отдохнем, – предложил Радик, обращаясь к Марату. – Ты тоже можешь пойти с нами, – крикнул Марат Татьяне, когда уже вышел из машины.

Ей не надо было повторять дважды. Я наблюдала за ними из машины.

Трио было еще то. Марат и Радик были одеты в яркие тренировочные костюмы, на ногах – незашнурованные кроссовки. Они шли, раскачиваясь из стороны в сторону, и курили. Татьяна семенила сзади в своей короткой юбчонке. Высоченные каблуки подчеркивали кривизну ее ног.

Марат всеми способами пытался продемонстрировать мне, что я должна подчиниться ему, примиряясь со своим положением. Татьяну они уже выдрессировали.

Когда я рассказала об этом докторше, она выразилась по-научному:

– Татьяна является хорошим примером, подтверждающим теорию Филиппа Зимбардо.

– А что это за теория?

– О том, как внешняя среда влияет на поведение человека.

– Не верю я в ваши теории.

– Если хочешь, могу рассказать об экспериментах, которые проводил доктор Зимбардо тридцать лет тому назад.

Филипп Зимбардо – это звучало совсем уж по-иностранному. Докторша сказала, что он работал профессором при Стэнфордском университете. Его эксперименты известны всему миру. Если верить докторше, о Зимбардо не слышал только ленивый. Как будто он Джон Леннон, сказала я назло ей.

Что меня раздражало в докторше, так это то, что она никогда на меня не сердилась, как бы я ни пыталась дразнить ее. Я даже пыталась ругаться матом, но она, не повышая голоса, пресекала меня. Она говорила со мной дружелюбно, смотрела сочувственно, а я ненавидела ее сочувствие. Ей не пришлось пройти через то, через что прошла я, для нее это были всего-навсего грязные рассказы. Моя жизнь, мои переживания были для нее лишь эпизодами из истории болезни.

Но, возвращаясь к Зимбардо, ее рассказ меня напугал. Оказывается, этот хрен проводил свои эксперименты в подвалах Стэнфордского университета. Он выбрал двадцать четыре студента и разбил их на две группы: одна группа играла роль заключенных, а другая – тюремщиков. Зимбардо хотел посмотреть, как среда – или, вернее, навязанная роль – влияет на поведение людей. Эксперимент должен был продолжаться две недели, но был остановлен через шесть дней, потому что все в нем пошло наперекосяк. «Тюремщики» через сутки стали мучить «заключенных» как морально, так и физически. Некоторые из «заключенных» стали доносить на своих товарищей, чтобы заслужить у «тюремщиков» право спокойно сходить в туалет или получить лучшую еду. Их не останавливало даже то, что объекты доноса могли подвергнуться пыткам.