Великая фальшивка февраля - Иван Солоневич

Восток и Запад

В реакционную эпоху истории, закончившуюся 1914 годом, Европа имела время думать. Немецкий бюргер, французский ситуайен, русский интеллигент за кружкой пива, стаканом вина или рюмкой водки имели возможность обсуждать и даже обдумывать факты, идеи и программы. Вы можете сказать, что этой свободой Европа воспользовалась плохо, и вы будете правы. Но, во всяком случае, в Европе были люди, которые пользовались своей головой не только для ношения головного убора. Кое-какие остатки этих людей прозябают, вероятно, и сейчас, смятые победоносным маршем. Не знаю, есть ли у них время думать сейчас. Боюсь, что нет.

Европа переживает полосу хронических землетрясений. Во время землетрясения думать, вероятно, очень трудно. Homo sapiens, ныне населяющий европейские территории, если и думает, то только узко практически, где достать кусок хлеба, вязанку дров и окурок папиросы. Да и это примитивное мышление заглушается ревом всяческих пропаганд, а также слухами, вносящими кое-какую, в общем все-таки здоровую поправку, в эти пропаганды. В катастрофические периоды личной и общественной жизни действуют не призывы к рассудку, действует вопль: то ли «ура», то ли «караул». Действует психология паники.

Из всей сложности психических и всяких иных стимулов, свойственных человеческому существу, остались почти исключительно хватательные инстинкты. Причем некоторая анемия мозгов приводит к тому, что люди хватают и то, что следовало бы хватать, и то, чего хватать вовсе не следовало бы. Польша хватает Штеттин, не дожидаясь «мирного договора». Советы нацеливаются на Северную Африку, Югославия – на Каринтию, Торез – на Рурский бассейн, бельгийцы, датчане, голландцы – на какое-то «исправление границ». Немецкий мужик ворует по ночам союзное военное имущество, от которого никакого толку нет, но за которое можно угодить в тюрьму. Европа действует по правилам вольно-американской борьбы catch as catch can – хватай, что можно, потом разберемся. Разбираться будет очень трудно.

По тому же принципу – «хватай, что можно» люди ухватываются и за какие-то теории, идеи, термины и слова. Вероятно, не вполне отдавая себе отчет в том, что за эту «захватническую политику» потом придется кое-чем расплачиваться. Особенным разумом Европа не блистала и раньше, иначе нынешнего социалистического рая она не пережила бы. Но сейчас обращение с мыслью и словом приобрело такой характер, как если бы писатели, публицисты и ораторы считали бы свои аудитории состоящими из сплошных кретинов, людей безнадежно больных не только анемией мозгов, но и анестезией памяти.

Лидер германских социал-демократов д-р Шумахер в речах и статьях развивает такую мысль: предоставим Востоку свойственный ему тоталитарный режим. Мы же, европейцы, люди западной культуры, рождены демократами, а мы, немцы, передовой отряд западной культуры на Востоке, должны стоять на страже где-то то ли на Эльбе, то ли на Одере, то ли, может быть, на Висле – д-р Шумахер предпочитает не выдавать военной тайны стратегической дислокации своих идей. Была германская «Wacht am Rhein», теперь будет что-то вроде «Wacht am Weichsel». Та же «культурная миссия на Востоке», которою оперировали и Вильгельм, и Гитлер, только средактированная на потребу эпохи разгрома, бессилия и унижения.

Эта тема варьируется не только на германских выгонах и пастбищах. Всеядное двуногое пережевывает эту тему и в других странах: «демократия по западному образцу» и демократия – по восточному, славянство и германо-романский мир. Почти по Р. Киплингу: «Запад есть Запад и Восток есть Восток, и никогда им друг с другом не сойтись». Люди с анестезированными мозгами глотают все это даже и без пережевывания, целыми глыбами.

Тоталитарный режим действительно существует и в СССР, хотя в 1914 году его так не называли ни немцы, ни союзники. Он существовал и на Западе: нельзя же считать Германию Востоком, Италию – Азией, Испанию и Португалию – выразительницей истинно славянского мировоззрения. Тоталитарная Франция Робеспьера и Наполеона стояла в центре, а никак не на границах тогдашнего культурного мира. И Сталин, и Гитлер строили свои режимы на принципе «государство – это я». Принцип этот был средактирован никак не на Востоке. Марксистская философия, ныне безраздельно свирепствующая в России, была создана в Германии и Англии. Левиафан государственности, питающийся человеческой кровью, был обнаружен англичанином Гоббсом. Политическая техника тоталитарных режимов была разработана итальянцем Макиавелли. Самое умное, что по этому поводу можно было бы сказать, что всех нас во грецех родили матери наши и что все мы мазаны приблизительно одним миром. И болеем приблизительно одними и теми же болезнями, и что от тоталитарного сифилиса не застрахован никто.

Все это нужно бы считать совершеннейшей очевидностью: ни Сталин, ни Гитлер, ни Муссолини, ни Наполеон решительно ничего общего не имеют ни с Востоком, ни с Западом, ни с таинственной славянской душой грузинского происхождения, ни с норманнской душой австрийского, ни с французской душой корсиканского. И высказывания д-ра Шумахера есть абсолютный вздор. Но есть вещи несколько менее очевидные.

Тоталитарный режим в России возник в 1917 году. И так как воспоминания о Робеспьере уже исчезли из памяти просвещенной Европы, то можно сказать, что этот режим был нов и что люди, которые его строили или помогали строить, еще не знали, чем именно все это кончится.

Тоталитарный режим в Германии возник на 16 лет позже; русский опыт уже был налицо. И Ленин, и Гитлер ликвидировали не «старые реакционные режимы» – оба они проломили черепа новорожденным демократиям – русской и германской. Так вот, в защиту русской демократии много лет подряд велась жесточайшая в истории страны гражданская война. В защиту германской демократии не поднялся ни один штык.

Были ли белые русские генералы «реакцией» или не были, сейчас ответить на это нелегко. Но против Ленина восставали не только белые генералы: восстали кронштадтские матросы, ярославские и уральские рабочие, пытался восстать Всероссийский союз железнодорожников, и по всему пространству России в разное время и в разных местах восставало почти все русское крестьянство. Больше трех миллионов людей бросили свою родину, бежали в эмиграцию, где сидят и до сих пор вот уже тридцать лет.

Так русский ВОСТОК ответил на насилие над демократией. А как ответил германский ЗАПАД?

Принцы крови, в том числе и наследник престола; социал-демократы, в том числе и герр Лебе; коммунисты, в том числе и те из них, которые из рядов компартии перешли в ряды СС, а теперь вернулись обратно, – почти вся Германия сказала Гитлеру zum Befehl! вся Германия защищала Гитлера – до последней капли крови в последнем подвале рейхсканцелярии. Красная Армия стала защищать Россию, а следовательно, и СССР, а следовательно, и Сталина, только с того момента, когда выяснились цели Германии. Германская армия пыталась воткнуть нож в спину Гитлера только в момент, когда выяснился провал целей Германии.

Д-р Шумахер не имеет никакой возможности знать все это. Если предполагать, что докторский чин д-ра Шумахера не окончательно анестезировал его умственные способности, то можно было бы утверждать, что д-р Шумахер не имеет никакой возможности отделять тоталитарный режим от демократического географическими, национальными или расовыми границами. Но он это делает. Почти то же делал и Гитлер: на Востоке живет раса, привыкшая лобызать кнут. Сейчас в Берлине живет раса, устами Пика и Гротеволя лобызающая серп и молот. В Париже – раса, руками Тореза загребающая московские чеки. Что есть Запад и что есть Восток? И какою границей мы можем отделить вздор от вздора, по крайней мере, не совершенно очевидного?

Сейчас, когда германский тоталитарный режим вопреки истинно героическому сопротивлению всей нации разгромлен из вне, участники и наследники этого режима делают демократические постные лица и говорят, они тут ни при чем. Если бы они не вступили в партию, то они были бы обойдены очередным чином какого-нибудь рептилинрата или доктора блудословия. Они, эти люди, совершенно искренни: если бы они не пошли в партию, их чины, карманы, гельтунгстриб и прочее, конечно, пострадали бы. Как же можно было поступить иначе? Я, Иван Солоневич, сидел восемь раз в тюрьме советского тоталитарного режима и два раза в тюрьме германского. Пойдя в компартию, я, вероятно, мог бы получить чин какого-нибудь рептилин-пресс-шефа, – я не пошел. Миллионы и миллионы других русских тоже не пошли. Десятки миллионов заплатили не только чином или карманом, но и жизнью. Какие выводы можно сделать отсюда о «расе рабов» и о «народе господ», о славянской склонности к тоталитарному режиму и о германской верности демократии?