Под грузом улик. Неестественная смерть - Дороти Ли Сэйерс

а Питер внезапно подумал, что сестра говорит словно героиня кроваво-мелодраматического романа. — Ладно, Питер, — продолжила она обыденным тоном. — Все хорошо, вот только с головой беда. Сама не знаю, что делаю. Что ты тут затеял? Так гремишь, что я вышла. Мне показалось, хлопнула дверь.

— Ложись-ка лучше обратно в постель, — посоветовал брат. — Замерзнешь. Не понимаю, почему женщины носят такие тонкие пижамы в этом холодном климате? Ни о чем не волнуйся. Я заскочу к тебе позже, и мы приятно поболтаем, как в старые времена. Договорились?

— Не сегодня, Питер. Я сама не своя. (Опять что-то из сентиментальной литературы, подумал брат.) Джеральда судят сегодня?

— Не то чтобы судят — формальности. — Питер мягко подталкивал сестру к ее комнате. — Старый сыч судья выслушивает обвинения, затем вскакивает старина Мерблс и требует свидетельских показаний, данных строго официально, поскольку обязан проинструктировать адвоката, ну вот того Бигги, ты его знаешь. Далее зачитывают показания, на основании которых был произведен арест, а Мерблс заявляет, что старина Джеральд оставляет за собой право на защиту. И так до выездной сессии большой коллегии присяжных. Сплошная ерунда. Коллегия, вероятно, соберется в начале следующего месяца. К тому времени ты должна прийти в себя.

Мэри поежилась.

— Нет и нет! Неужели обязательно меня туда тащить? Не могу переживать все это заново. Я больна. Я ужасно себя чувствую. Нет, не входи! Обойдусь без твоей помощи. Вызови ко мне Эллен, вот колокольчик. Хотя нет, уходи! Убирайся прочь. Ты мне не нужен, Питер.

Питер, слегка обеспокоенный, колебался у ее порога.

— Простите, милорд, но лучше не надо, — услышал он над ухом тихий голос Бантера. — Только вызовет лишнюю истерику, — добавил дворецкий, мягко уводя господина от двери. — Очень болезненно для обеих сторон и совершенно бесперспективно. Лучше дождаться приезда ее светлости вдовствующей герцогини.

— Пожалуй, верно, — согласился Питер и повернулся собрать свои умывальные принадлежности, но Бантер ловко его опередил. Тогда, еще раз подняв крышку сундука, Уимзи задумчиво заглянул внутрь.

— Так что вы нашли на той юбке, Бантер?

— Мелкие крошки гравия, милорд, и белый песок.

— Белый песок…

За охотничьей усадьбой Риддлсдейл вдаль и вширь простиралась болотистая вересковая пустошь с холмами. Вереск был бурым и мокрым, ручейки в нем не имели определенного цвета. В шесть часов солнце еще не садилось, и лишь белесая пелена весь день ползла с востока на запад по тусклому небу. Возвращаясь с долгих и бесполезных поисков других следов человека с мотоциклом, лорд Питер озвучивал тяжкие страдания своей общительной души.

— Вот бы старина Паркер был здесь, — бормотал он, шлепая ногами по раскисшей овечьей тропе.

Он возвращался к усадьбе не напрямую, а через фермерский дом, расположенный от нее примерно в двух с половиной милях и известный под названием «Нора Грайдера». Он располагался у северной окраины деревни Риддлсдейл — одинокий аванпост на участке плодородной земли у края болота, между двумя возвышенностями с обширными зарослями вереска. Тропа вилась с холма Уэммелинг-Фелл, шла по краю неприятной топи и за полмили до фермы пересекала речушку Рид. Питер не надеялся услышать что-нибудь новое в «Норе Грайдера», но руководствовался внезапно возникшим намерением не оставлять неперевернутым ни одного камня. Сам он внутренне был убежден, что, несмотря на изыскания Паркера, мотоциклист воспользовался главной дорогой и, вероятно, проехал через Кингс-Фентон, не останавливаясь и не привлекая внимания. Но Уимзи все равно сказал себе, что должен исследовать окрестности, а «Нора Грайдера» находилась как раз в окрестностях.

Питер остановился раскурить трубку и снова упорно пошлепал по грязи. Здесь, в низине, тропу через равные промежутки отмечали крепкие белые колья, кое-где стояла плетеная изгородь. Ее назначение было очевидным: всего в нескольких ярдах слева начиналась черная трясина с редкими кочками, поросшими камышом. Попади в нее кто-нибудь тяжелее трясогузки, и быстро превратится в россыпь пузырьков на поверхности. Уимзи подобрал растоптанную банку из-под сардин и бездумно зашвырнул ее в болото. Она упала с чавкающим звуком, напоминающим поцелуй, и тут же исчезла.

Охваченный тем чувством, которое заставляет человека в депрессии думать обо всяких грустных вещах, Питер облокотился на изгородь и праздно размышлял о: 1. Тщетности человеческих желаний; 2. Непостоянстве; 3. Первой любви; 4. Упадке идеализма; 5. Последствиях Великой войны; 6. Контроле над рождаемостью и 7. Обманчивости свободы воли. Он находился в самой низшей точке своего настроения. Но тут, почувствовав, что ноги замерзли, в желудке пусто, а идти предстоит еще несколько миль, перебрался по скользким камням через ручей и оказался у ворот, сколоченных не из обычных жердей, а из крепких, неприступных брусьев. На них опирался человек, он жевал соломинку и при приближении Уимзи не двинулся с места.

— Добрый вечер! — радостно поздоровался Питер, положив ладонь на задвижку. — Не правда ли, свежо?

Человек не ответил, только грузнее навалился на ворота и вздохнул. На нем было грубое пальто и гетры, покрытые навозом.

— По сезону, — продолжал Питер. — Хорошо для овец. Завивается шерсть, и все такое.

Человек вынул изо рта соломинку и сплюнул в сторону правого ботинка гостя.

— Много животных потеряли в трясине? — не отступал Питер, небрежно отпирая ворота и наваливаясь на них со своей стороны. — Я вижу, у вас крепкий забор вокруг дома. В темноте, наверное, немного опасно. Вдруг вы заболтаетесь с приятелем во время вечерней прогулки да и налетите лбом?

Человек снова сплюнул, натянул на лоб шляпу и коротко спросил:

— Чего надо?

— Хотел нанести небольшой