Назугум (СИ) - Рави Ивар

Решетчатый забор был под напряжением — обесточив его, нас провели внутрь, затем подачу тока возобновили. Из первого здания вышли трое человек — двое в форменной одежде охранников, третьим был уже седоватый доктор. Китаец обратился к охранникам на уйгурском, в автономии на нем говорят даже сами китайцы. Фатима попыталась вмешаться, доктор говорил, чтобы истерзанную девушку забрали из моих рук и сделали ей инъекцию. Проигнорировав мои просьбы, девушку укололи, ее тело обмякло на руках охранников.

— Несите ее в операционную,- распорядился врач. Заглянув в свой планшет, он посмотрел на Демирель.

— Фатима Демирель? Хотела увидеть лагерь Сяодун и узнать, что здесь творится? — Не дав ответить девушке, доктор громко позвал охранников:

— Ее тоже в операционную, мы ей покажем наше гостеприимство. — Попытку девушки сопротивляться пресекли ударом в живот. Пока, согнувшаяся от боли Фатима хватала ртом воздух, ее грубо потащили в здание. В предоперационной охранники сорвали с нее одежду, грубо хватая за груди и ягодицы, отпуская пошлые реплики. Заведя девушку в операционную, ее положили на стол, крепко зафиксировав руки и ноги кожаными ремнями. Слева находился еще один операционный стол, на котором была растянута девушка, вырванная из ее рук. Прошло не менее получаса, прежде чем девушка слева, подала признаки жизни.

— Ты американка?- спросила Фатима. Надеясь, что так и окажется. Американцы готовы рискнуть многим, чтобы вызволить своих соотечественников. Но сказанное девушкой ошеломило, для Фатимы эта нация ассоциировалась только швырянием денег и легкой жизнью.

— Нет, я русская, зовут Александра. Какого хера мы голые, нас что, насиловать собираются?

Глава 14

Геноцид

— Уйгуры — тюркская этническая группа, проживающая в Синьцзян-Уйгурском автономном районе. Уйгуры являются второй по величине преимущественно мусульманской этнической группой в Китае, и ислам является важным аспектом уйгурской идентичности. Около тринадцати миллионов человек говорят на уйгурском языке, и он используется совместно с другими языками меньшинств региона. Некоторые исследователи считают, что уйгуры являются предками всех тюркоязычных этносов. Мы, тюрки, самая разделенная нация в мире, — правильным голосом, словно читая лекцию студентам, Фатима просвещала меня, по-видимому, оседлав своего любимого конька.

— Насчет самой разделенной нации я бы поспорила, но продолжай, — спохватился, видя, как девушка смотрит недоуменно.

— Так вот, отрывочная информация, что в отношении уйгурского меньшинства проводятся репрессии, была давно. Но китайское общество очень закрытое, власть контролирует все — от газет до социальных сетей и мессенджеров, не говоря уже о интернете.

Шел уже пятый день нашего пребывания в лагере Сяодун. За это время нас еще дважды водили на УЗИ, и оба раза, мне предварительно делали инъекцию. После инъекции, в сознание я приходил довольно быстро, но по телу разливалась слабость, ноги подкашивались. Спустя всего день после последней инъекции, почувствовал, как возвращаются силы. В нашу камеру нас приводили неизменно под конвоем — два охранника спереди и двое сзади, держа в руках электрошокеры. Кроме нас, из камеры периодически забирали и других женщин, но их обычно уводил один охранник с электрошокером.

— Кто ты, Александра? — вопрос Фатимы вырвал меня из задумчивости, я как раз обдумывал как совершить побег.

— Помощник Генерального директора одного из наших ТВ каналов,- отвечаю на автомате, наблюдая за прищуренным взглядом глаз Фатимы.

— Ты врешь! — Не дав мне опомниться, девушка продолжает, — всех уводит один охранник, а именно нас ведут четверо, при чем тебе делают инъекцию. Они тебя боятся, но почему? Ты выглядишь слабее меня, но мне лекарства не вводят. И как так получилось. Что тебя, русскую, держат в этом лагере? Ваши страны ведь союзники, вы даже в ООН голосуете одинаково.

— Ты много смотришь телевизор, зомбоящик может свести с ума,- холодно констатирую, отодвигаясь от девушки. Телевизор в камере есть — укреплен на металлическом стержне, вмонтированном в потолок. С утра до самой поздней ночи по нему идет китайская белиберда, показывают различные репортажи. Все хлопают, натужно приветливые дети и улыбающиеся взрослые с печальными глазами. Репортажи однотипные — сельская местность, школы, фермы, где трудящиеся счастливо машут руками на камеру. Фатима говорит, что это часть китайской пропаганды — все эти репортажи про уйгуров, которые «перевоспитались». Под перевоспитанием, китайские власти понимают отказ от религии, отказ от народных обычаев, соблюдение политики ограничения рождаемости и еще массу разных отказов.

Хотя официально политика «одна семья-один ребенок» отменена, но власти пытаются сдержать рождаемость. Особенно сильно борются с рождаемостью в автономном округе Синьцзян, населенном уйгурами. Пятый день в лагере идет под монотонно бубнящий телевизор и пояснения Фатимы.

Вот и сегодня после обеда из отварного риса, девушка снова подсела ко мне, вырывая меня из своих планов по побегу.

— Сотни тысяч уйгурских женщин проходят через лагеря, где их стерилизуют. Такими темпами этот народ скоро вымрет.

— Слушай, Фатима, а ты не слишком много знаешь для обычного репортера? — Мой вопрос застал девушку врасплох, но она быстро справилась:

— Я занималась этой проблемой, много читала. Кроме того, как уже говорила, я была на специальном репортерском расследовании по ущемлению прав уйгурского этноса. И я набрала столько материала, чтобы проклятый Китай стал изгоем в мировом сообществе. — Последнюю фразу девушка сказала довольно громко, на нее зашикали женщины, призывая к осторожности. Не знаю, то ли охранники читали по губам, то ли микрофоны в камеры стояли чувствительные, но дверь камеры отворилась и ворвались трое охранников в униформе.

Не говоря ни слова, мужчины начали избивать Фатиму, сжавшуюся в углу.

— Вы что, уроды делаете? — Первого охранника я отшвырнул, второму заломил руку, когда получил мощный разряд электрошокера. Вскрикнув от боли, выпустил охранника, что оказалось ошибкой. Выхватив свой шокер, эта тварь ткнула мне его прямо в шею, вызывая пляску звезд в глазах и потерю сознания.

Очнулся в темноте, глаза привыкали к темноте довольно долго. Это был карцер — каменный мешок, в котором даже нельзя было вытянуться во весь рост. Топчана или нар не было от слова совсем. В углу стояло оцинкованное ведро для справления нужды. Воды, как и следовало ожидать не было.

Время тянулось бесконечно долго — в камеру не проникал свет, а освещения не было. Трижды мне в открытую полку, куда со стороны коридора падал слабый свет, ставили миску с рисом и пластиковую бутылку с водой емкостью в треть литра. Когда лязгнули запоры двери, а в лицо ударил ослепительный свет фонаря, я вскрикнул от боли.

— Пошли сука, одно движение и ты труп, — на довольно внятном английском произнес невидимый собеседник. Вытянув руки, чтобы нащупать выход, шагнул вперед и лишь потом боязливо рискнул открыть глаза. Мы находились в узком коридоре, освещенным лампами красного цвета.

— Руки! — последовала команда. Заведя руки за спину, почувствовал холод металла и щелканье замка наручников.

— Вперед,- последовал сильный толчок в спину. Мы прошли по коридору до конца, поднялись на один этаж, освещенный стандартными лампами. Меня завели в нишу, отгороженную от коридора железной решёткой.

— Руки! — послушно протянув руки, почувствовал облегчение, после снятия наручников.

— Снимай одежду, от тебя несет как от свиньи, — теперь, при нормальном освещении, я видел говорившего. Это был довольно высокий китаец в военной форме в чине лейтенанта. Рядом с ним стоял китаец пониже с пожарным брандспойтом в руках, скаля зубы гнусной ухмылке.

— Поторапливайся, с тобой хочет поговорить господин Си,- лейтенант начал проявлять нетерпение. Негнущимися пальцами стащил с себя робу, лифчик в этом лагере заключенным не давали. Немного поколебавшись, снял брюки, оставшись в допотопных трусах серого цвета, выданных здесь.