Барабаны зомби - Джим Батчер
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Дурацкая рука болела как черт-те что. У меня имелось с полдюжины — один другого краше — поводов бояться, что я и делал. Тошнее всего мне делалось при мысли о том, что допусти я ошибку, и за нее может поплатиться Мёрфи. А уж если случится такое, я даже не знаю, что делать.
Я впитывал все это — хорошее, плохое, безумное, то негромкое жужжание, от которого дрожали мелкой дрожью идолы, и свечи, и курильницы на окружавших меня полках. В стеклянной двери я видел свое отражение: на месте левой руки пульсировал, плюясь сердитыми брызгами, клубок голубого огня. Я собирал воедино окружавшую меня энергию, накапливал ее в заряд для обороны — или для нападения. Я не знал, чего хотели от меня эти две фигуры в черном, но если они искали драки... что ж, я не собирался их разочаровывать.
Завернувшись в энергию как в плащ, я вышел на улицу и направился к тем, кто ждали меня на тротуаре напротив. Я не спешил, шагая медленно и ровно, и следил за теми двумя, но лишь краем глаза. Со стороны казалось, наверное, что я смотрю себе под ноги, и я шел так, пока голубой свет моего оберега не коснулся темных ряс, окрасив черную ткань синим, и провалив тени в складках еще глубже. Только тогда я остановился и медленно поднял глаза, встретившись с ними взглядом.
Возможно, мне только показалось, но эти двое чуть отшатнулись как от порыва ветра. Октябрьский ветер, и правда, завывал вокруг нас, обжигая кожу ледяным холодом с озера Мичиган.
— Что вам нужно? — спросил я, стараясь, чтобы голос мой не уступал холодом ветру.
— Книгу, — отозвался тот, что выше.
Какую еще книгу? Занятно...
— Гм... Судя по вашему виду, вы большой поклонник Шуберта, — предположил я.
— Скорее, Гёте, — возразил он. — Отдай ее мне.
Что ж, значит, его определенно интересовал der Erlking. Голос его звучал как-то... странно, что ли. Несомненно мужской, но не совсем человеческий. Какое-то в нем слышалось вибрирующее жужжание, отчего слова казались едва заметно искаженными. Говорил он медленно, размеренно. Впрочем, иначе вышло бы и вовсе неразборчиво.
— Поцелуйте меня знаете куда, — ответил я. — Ищите себе книгу сами, прихвостни Кеммлеровы.
— К безумцу Кеммлеру я не испытываю ничего, кроме отвращения, — возразил тот. — И оскорбления твои меня не задевают. Это дело вообще тебя не касается, Дрезден.
Это заставило меня, как бы это сказать, призадуматься. Одно дело, разбираться с надменными, пусть и сильными, но не имеющими представления о том, на что способны вы, чернокнижниками. Совсем другое дело справляться с теми, кто хорошо подготовился к встрече и кто знает, кто вы такой. В общем, настал мой черед переходить в оборону.
Это не укрылось от внимания фигуры в черном. Его не совсем человеческий голос сделался громче, и он рассмеялся.
— Туше, о повелитель темных халатиков, — произнес я. — Тем не менее, своего экземпляра книги я вам не отдам.
— Меня зовут Коул, — сообщил он. Что это послышалось в его голосе — уж не усмешка ли? Возможно... — И нынче вечером я терпелив. И еще раз прошу тебя: отдай мне книгу.
Die Lied der Erlking хлопала меня по ноге,болтаясь в кармане моей ветровки.
— И еще раз отвечаю: поцелуйте меня сами знаете куда.
— И в третий, и последний раз прошу тебя о том же, — произнес тип в черном уже более угрожающе.
— Эй, дайте подумать. Как мне лучше ответить на этот раз?.. — хмыкнул я, расставив ноги пошире.
Коул испустил шипящий звук и чуть развел руки, не поднимая их. Холодный ветер с озера задул сильнее.
— В третий и последний раз прошу тебя о том же, — повторил Коул негромко, но уже с нескрываемой злобой. — Отдай... мне... книгу.
Неожиданно вторая фигура сделала шаг вперед и заговорила. Голос у нее оказался таким же странным, искаженным, как у первой, только в женском, так сказать, исполнении.
— Пожалуйста, — произнесла она.
Последовала секунда потрясенного молчания, потом Коул очнулся.
— Кумори. Придержи язык! — прорычал он.
— Вежливость денег не стоит, — возразила Кумори. Бесформенная ряса не давала представления о ее фигуре, но жест рукой не оставлял сомнения в ее женственности. Она снова повернулась ко мне.
— Знания, заключенные в der Erlking, могут представлять опасность, Дрезден, — сказала она. — Вам не обязательно отдавать книгу нам. Вы можете просто уничтожить ее здесь. Так даже лучше. Я прошу вас, ну пожалуйста.
Мгновение-другое я молча смотрел на них, переводя взгляд с одного на другого.
— Я вас видел уже раз, — произнес я наконец.
Они не пошевелились.
— На маскараде у Бьянки. Вы были с ней на помосте, — по мере того, как я говорил, уверенность моя все крепла. Оба не открывали лиц, но что-то в их манере двигаться было мне хорошо знакомо. — Это вы тогда вручали Леанансидхе тот сувенирчик.
— Возможно, — произнесла Кумори, чуть наклонив голову, что в лишний раз подтвердило мои догадки.
— Вечер тогда пошел на редкость наперекосяк. Мне этот кошмар вот уже который год все снится.
— И будет сниться еще не год, — кивнул Коул. — Много такого, что определило ход событий, произошло в тот вечер. И большая часть этого неведома тебе пока.
— Блин-тарарам, — заметил я. — Пусть я чародей, но до сих пор меня тошнит от штучек типа "я знаю, а ты нет". Если честно, это бесит меня даже больше всего другого.
Коул с Кумори переглянулись.
— Дрезден, — обратилась ко мне Кумори. — Если вы хотите избавить себя и других от боли и страданий, уничтожьте книгу.
— Это у вас работа такая? — поинтересовался я. — Разгуливать по белу свету и уничтожать тираж?
— Их напечатали меньше тысячи, — подтвердила Кумори. — Время уничтожило большую их часть. За последний месяц мы разделались с остальными кроме этих двух, в Чикаго.
— Зачем? — удивился я.
Коул едва заметно пожал плечами.
— Разве мало того, что последователи Кеммлера могут использовать эти знания во зло?
— Вы что, на Совет работаете? — спросил я.
— Разумеется, нет, — ответила Кумори из-под капюшона.
— Ну-ну, — сказал я. — Сдается мне, если бы вы так заботились о предотвращении зла, вы работали бы с Советом, а не просто разыгрывали бы "451 по Фаренгейту".
— А мне кажется, — отозвалась Кумори, — что если бы вы так верили в чистоту их помыслов, вы бы сами известили их о происходящем.
Здрасьте-пожалуйста. Это выходил уже новый мотив: типа того, что Совет — бяка, а я белый и пушистый. Не знаю, к чему клонила Кумори, но грех был не разыграть эту партию дальше — посмотреть, что она еще такого скажет.
— А кто сказал, что я не сделал этого?
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});