Убейте меня - Велор Сильвер

— Странные у тебя знакомые.

Я лишь удивленно приподнял правую бровь.

— Странные? Про меня тоже можно сказать «странный». Однако тебе это не мешает общаться со мной. А колдунья, совершенно обычная женщина, готовая помочь любому нуждающемуся в ее помощи человеку. Если ты захочешь, я познакомлю вас, и ты сама убедишься в этом.

— Она умеет гадать и предсказывать?

Я заметил в ее глазах любопытство.

— Да, умеет.

— И она что-нибудь предсказывала тебе?

Я лишь кивнул, но обсуждать не стал. Ведь это предсказание касалось только меня, и я не был уверен, что все сбудется. Ведь из всего, что колдунья говорила тогда, еще ничего не исполнилось.

Берта задумалась.

— Мне очень интересно знать свое будущее, что ждет впереди, но я жутко боюсь идти к ведьме в лес. Вдруг она напустит порчу или еще хуже, проклятье.

Я чуть не поперхнулся. Что за бабские выдумки? Паучиха была не способна причинить вред подобным образом неповинному человеку. Это я знал совершенно точно.

— Она сделает это, если ты сама придешь к ней со злом. Но она на ровном месте не причинит вреда. Я знаю это абсолютно точно, потому как знаю ее с лучшей стороны, ведь колдунья спасла мне жизнь.

Сказав это, я прикусил язык, ведь взболтнул лишнего, но поздно. Удивлению Берты не было предела, и она поспешила спросить:

— Как это? Ты был ранен?

Я решил сказать неправду, дабы усмирить ее любопытство, которое сам возбудил ненароком.

— Меня укусила оса в горло, и я чуть не задохнулся. Она быстро сняла опухоль, и я смог дышать.

— Значит, это из-за этого ты почти год не разговаривал? Да и сейчас твой голос хриплый и глухой.

Кивнув, я отломил кусок хлеба и отправил его в рот. Берта не унималась:

— Я и не знала, что ведьма твой друг. В деревне всякие ходят слухи, одни невероятнее других. Но, слушая тебя, я понимаю, что все неправда. И все-таки я побаиваюсь колдунью.

— Так же как и все, ты страшишься неизвестного, — ответил я.

— Меня поражает, как ты спокойно ко всему относишься.

— Просто я не слушаю, что говорят другие, а доверяю лишь своим глазам и ушам. Поверь мне, так живется намного спокойнее.

Она глубоко задумалась над моими словами. Я доел уху и помыл посуду. Время клонилось к вечеру. Нас могли потерять домашние, по крайней мере, ее.

Я потушил костер, собрал котелок, тарелки и нож. С удочкой в руках направился по тропинке в сторону деревни. Берта шла рядом.

— Когда в следующий раз соберешься на рыбалку, возьми меня с собой. Я хочу научиться рыбачить.

— Конечно, возьму.

Так мы с Бертой подружились. Я был просто счастлив. Об этом и мечтать, не смел.

22 июля 1993 года

Во дворе стояла сухая, безветренная погода. Это было то, что мне нужно, ведь я закончил постройку арочного моста. Остался последний штрих. Нужно было выкрасить его в темно-серый цвет. Я поставил мост на подставку и стал красить. Получалось очень симпатично и аккуратно. Когда все было закончено, я вздохнул удовлетворенно, ведь когда краска высохнет, мост можно будет упаковать в коробку и везти на ярмарку.

Позади меня, на полке, вдоль сарая выстроились две небольшие мечети. Я решил разнообразить постройки, ведь не один раз меня спрашивали о них. И наконец, я построил. Получилось довольно-таки неплохо. Я сам не ожидал. Кажется, все было готово к поездке. Уже послезавтра мы будем стоять на ярмарочной площади. От предвкушения я потирал руки.

За воротами послышался шум мотора. К дому подъехал пикап. Первым делом я убрал готовый арочный мост и поспешил распахнуть ворота.

Отцовский автомобиль медленно въехал во двор. Когда мать выходила из пикапа, я краем уха услышал их с отцом разговор. Кажется, они обсуждали последние деревенские новости.

— Боже мой, — говорила мать, захлопывая дверцу, — сто лет будет жить. Только вчера про него вспоминала.

Отец заглушил двигатель, через мгновение вышел из машины и направился к багажнику, за сумками.

— Признаться, я его недолюбливаю. Уж очень он замкнут и скрытен.

— Элл говорит, что когда он вернулся в деревню, то был невероятно любезен. Словно местные жители — родные братья и сестры для него.

— Как он воспринял смерть матери? Надеюсь, не расплакался?

Мать приняла из его рук увесистую сумку с продуктами.

— Нильс, ты весьма жесток. Ведь если бы он и заплакал, его никто не осудил. Ведь, как известно, для каждого из нас мать является самым близким и родным человеком.

Таская сумки в дом, я мучился в догадках, о ком идет речь. Мне становилось ужасно интересно, кого так презрительно осмеивает мой отец. Кто должен заплакать? Чья мать умерла?

Тем временем отец захлопнул багажник и с полными корзинами зерна направился в сарай.

— Уж очень долго он отсутствовал, уже в деревне про него успели позабыть.

Мать вернулась из дома и направилась за последней сумкой, что стояла на скамейке под окном.

— Поверь моему слову, — отозвалась она, — про таких, как он, не забывают. Уж кто, а наш Альф, не из тех людей.

При упоминании этого имени у меня все оборвалось внутри. Я застыл на месте как вкопанный. Сердце перестало биться, ноги подкосились. Чтобы не упасть, я вовремя зацепился за дверной косяк.

Мать шла в дом с сумками в руках, когда увидела меня.

— Что с тобой? Ты побледнел!

Я смотрел на нее, но не видел. Пред глазами стояло насмешливое лицо Альфа. Глубоко внутри сердце быстро затрепеталось. Тупая боль пронизывала грудь. Становилось трудно дышать.

Мне казалось, что все плывет перед глазами. Я слышал перепуганный голос матери, но думал только об одном. Чтобы все это было лишь сном, ничего не значащим и пустым.

Ноги не слушались меня, как не старался удержаться, я падал вниз. Оседая, я чувствовал, как меня подхватывает на руки мать. Как кричит что-то отцу. Последним, что запомнил, так это острую боль в груди.

Сколько прошло времени или, может быть, дней, я не знал. Я приходил в себя несколько раз. Каждый раз картинка менялась.

То на меня смотрел незнакомый мужчина в белой шапочке и халате. Его руки, что ощупывали меня, были невероятно холодными.

В следующий раз я видел белые стены и потолок. Резкий запах лекарств и спирта. Незнакомые люди у моей кровати, их озабоченные лица и тихие разговоры.

Помню, как у моей кровати стояла мать и тихонько плакала, утирая слезы платком. Ее пальцы бережно гладили мою руку. Она что-то тихо шептала, но я не слышал слов.

27 августа 1993 года

Прошел месяц с тех пор, как я попал в госпиталь. Нас в палате было двое. Я и толстый парень лет шестнадцати. Раскрасневшееся лицо с мелкими прыщиками на пухлых щеках. Кажется, его звали Герман.