Развеянные чары - Эльза Вернер

В эту минуту на террасе действительно показался его брат, и для маэстро представился новый повод возмущаться тем, что «обожание общества доходит до смешного», ибо при появлении Рейнгольда сразу смолкли все разговоры, все взоры обратились к нему и во всем обществе произошло заметное движение.

Рейнгольд сильно изменился за прошедшие годы, стал совсем другим. Молодой талант, когда-то со страстным нетерпением боровшийся против тесных рамок и предрассудков своей среды, получил всеобщее признание. Имя знаменитого артиста прогремело далеко за пределами Италии и его собственного отечества, произведения композитора исполнялись на всех столичных сценах, к нему рекой текли слава, почести и деньги. Поразительная перемена произошла и в наружности Рейнгольда Альмбаха, и нельзя сказать, чтобы к худшему. Теперь это был не прежний бледный, серьезный юноша с глубоким и мрачным взглядом, а зрелый человек, по-видимому, знающий свет и много переживший, человек в полном расцвете своей красоты, отличающийся каким-то особым, притягательным обаянием. Ему удивительно шло гордое сознание собственного достоинства, сквозившее во всех его чертах и в осанке. Но на идеально очерченном лбу залегли морщинки, совсем не говорившие о счастье, на губах застыла горькая усмешка, а глаза не искрились по-прежнему, в них горело всепожирающее пламя, демонически вспыхивавшее при каждом волнении. Сколько бы ни выиграло внешне это лицо, мира оно не выражало…

Рейнгольд вел под руку синьору Бьянкону. То была уже не юная примадонна второстепенной итальянской оперной труппы, странствовавшая по городам севера, но европейская знаменитость, пожинающая лавры на всех больших сценах и теперь занявшая первое место в оперном театре своего родного города.

Маркиз Тортони был прав: Беатриче Бьянкона до сих пор оставалась ослепительной красавицей. У нее был все тот же пламенный взор, некогда волновавший «спокойную патрицианскую кровь жителей ганзейского города», казалось, он стал еще более знойным. Ее лицо дышало все тем же демоническим очарованием; фигура не утратила гибкости, ее благородные формы стали только еще роскошнее. Красота артистки достигла расцвета, хотя, может быть, через год или два ей предстояло перешагнуть роковую черту, за которой начинается неизбежное увядание.

Как только Рейнгольд и Бьянкона вошли, их тотчас окружили со всех сторон, в особенности Рейнгольда; все старались быть возле него, говорить с ним. Через несколько минут он уже стал центром общества, и прошло немало времени, пока ему удалось избавиться от всевозможных знаков внимания и комплиментов и подойти к брату, стоявшему в стороне от всех.

— Наконец я вижу тебя, Гуго! — подходя к нему, сказал Рейнгольд. — Я уже соскучился по тебе. Неужели ты всегда заставляешь искать себя?

— Да ведь было просто невозможно пробиться через густую толпу поклонников, окруживших тебя словно китайской стеной, — пошутил Гуго. — Я и не решился на такую дерзость, а предпочел погрузиться в размышления о том, какое счастье иметь столь знаменитого брата.

— Да, эта постоянная толчея в самом деле утомительна, — заметил Рейнгольд, и выражение его лица вовсе не говорило об удовлетворенном тщеславии, а скорее выдавало действительное утомление. — Пойдем, я представлю тебя Беатриче.

— Беатриче? — изумленно повторил капитан. — Ах, да, синьоре певице. Разве это необходимо, Рейнгольд?

Взор его брата омрачился.

— Разумеется, необходимо. Тебе часто придется встречаться с нею, ведь я всегда сопровождаю ее. Она уже и так удивляется, и вполне справедливо, что ты до сих пор не знаком с ней… В чем дело, Гуго? Ты, кажется, всерьез уклоняешься от этого знакомства? Но ты же совершенно не знаешь Беатриче.

— Вовсе нет, — коротко возразил капитан, — я видел ее в Г., на концерте, в обществе и на сцене.

— Но ни разу не говорил с ней. Странно, что тебя приходится принуждать к тому, что каждый другой счел бы за честь! Прежде ты всегда был впереди других, когда дело касалось знакомства с красивой женщиной.

Гуго не ответил ни слова и без дальнейших возражений последовал за братом.

Синьора Бьянкона, как всегда, была окружена толпой мужчин и вела оживленный разговор, но тотчас же прервала его при приближении Рейнгольда и Гуго. Рейнгольд представил ей своего брата. Беатриче с величайшей любезностью обратилась к нему.

— Знаете ли вы, капитан, что, еще не будучи с вами знакома, я уже сердилась на вас? — начала она. — Получив известие о вашем приезде, Ринальдо стал просто невыносим. Он самым нелюбезным образом покинул меня в М., чтобы поспешить к вам навстречу. Мне пришлось возвращаться сюда одной.

Гуго поклонился учтиво, но значительно холоднее, чем обыкновенно делал это перед дамой, по-видимому, вовсе не заметил, что Беатриче дружески протянула ему свою красивую руку, и воздержался от поцелуя, которого певица, несомненно, ожидала.

— Я очень несчастлив, что возбудил ваше неудовольствие, синьора, — сухо ответил он. — Но, кто так исключительно завладел Рейнгольдом, тот должен быть великодушным и уступить его на короткое время брату.

Гуго оглянулся в сторону брата, но тот уже снова был окружен толпой.

— Я покорилась этому, — с очаровательной любезностью ответила Беатриче — или, лучше сказать, покоряюсь еще и теперь, потому что со дня вашего приезда очень мало вижу Ринальдо. Не представляю себе другого выхода, как просить вас о том, чтобы вы сопровождали его, когда он приходит ко мне.

Гуго довольно сдержанно поблагодарил:

— Вы слишком добры, синьора. Я, конечно, с радостью воспользуюсь случаем поближе узнать знаменитую музу своего брата.

Синьора Бьянкона улыбнулась.

— Разве он так называл вам меня? Правда, это название в ходу в нашем интимном кружке. Ринальдо сам дал мне его, когда я руководила его первыми шагами на артистическом поприще. Несколько романтическое прозвище, в особенности по немецким понятиям, не правда ли? У вас, на севере, едва ли возможны музы.

— Почему же? — спокойно возразил капитан. — Напротив, они существуют, только есть незначительная разница. У нас музы идеальны, они парят на недосягаемой высоте, здесь они — прекрасные женщины, и только. Неоспоримая выгода для артистов.

Эти слова были сказаны в виде комплимента и тем же шутливым тоном, который приняла сама Беатриче; тем не менее она скользнула по лицу капитана пытливым взглядом, заподозрив насмешку, и ответила довольно резко:

— Признаюсь откровенно, лично я не питаю ни малейшей симпатии к северу. Только в силу необходимости я пробыла там некоторое время и свободно вздохнула лишь тогда, когда надо мной вновь развернулось небо Италии. Мы, южане, совершенно не в силах подчиняться педантически строгим правилам, сковывающим ваше общество и налагающим цепи даже на артистов.