Пиратские утопии. Мавританские корсары и европейцы-ренегаты - Питер Ламборн Уилсон

Учитывая это, он сменил тактику и принялся с большой скоростью подавать гражданские и уголовные иски против отдельных колонистов. Будучи магистратом города Корк с большим стажем, сэр Уолтер, должно быть, и впрямь был назойливым оппонентом.

Сэр Томас Крук умер в 1624 году, в его лице колония Болтимора потеряла своего главного руководителя и патрона. В 1626 году срок аренды подошёл к концу, и земля вместе с постройками, занятая англичанами в Болтиморе, могла оказаться во владении закоренелого противника новоприбывших англичан – сэра Уолтера Коппингера. Колонисты обратились в палату лордов за помощью. Это был хитроумный ход, поскольку английские власти, разумеется, вовсе не собирались спокойно наблюдать, как колония англичан-протестантов, так стратегически выгодно расположенная в отдалённой юго-западной части Ирландии, попадёт в лапы джентльмена католического вероисповедания с сомнительной лояльностью. Начались переговоры. Неизвестно, какую они приняли форму, однако принесли некоторые результаты. 14 апреля 1629 года сэром Финином и сэром Уолтером был подписан аннулирующий акт. По его результатам английские колонисты на прежних правах оставались арендаторами собственности в Болтиморе, но при этом сэр Уолтер получал во владение крепость Дунашед9.

Итак, подведём итоги – в 1629 году кредитор сэр Уолтер Коппингер был обведён вокруг пальца и не получил Болтимор во владение. Сэр Уолтер ненавидел англичан и неоднократно прибегал к насилию против них. Он ненавидел жителей Болтимора, потому что они успешно противостояли его экспансии, а также потому что они были империалистами-протестантами. У сэра Уолтера было два весьма веских мотива – по крайней мере, по его мнению, – чтобы причинить урон этой небольшой колонии: патриотизм и прибыль. Двумя годами позже на Болтимор действительно обрушилось великое бедствие. Cui bono?[25] — как говорят юристы.

В конце апреля или начале мая 1631 года Мурат-рейс отплыл из Алжира на двух хорошо вооружённых кораблях, вероятно, голландской постройки. Сообщалось, что на борту было «9 португальцев, 3 паллийцев (?) и 17 французов…», и перед тем как войти в британские воды, они ограбили и потопили два французских корабля. Затем, 17 июня, между мысом Ленде-Энд и побережьем Ирландии был захвачен английский корабль водоизмещением около 60 тонн. Его шкипера звали Эдвард Фолетт, в команде с ним было ещё девять человек. С этим судном Мурат обошёлся точно так же, как и ранее с французскими каботажными судами. На первый взгляд, их потопление кажется вопиющей растратой ценных кораблей. Но североафриканские корсары отлично понимали ценность вещей и у них определённо был веский повод избавляться от столь нелегко доставшегося им имущества. Эти три небольших судёнышка, возможно, были уже старыми и находились в плохом состоянии, а может, были слишком медлительными, чтобы поспевать за быстрыми голландскими парусниками. Также, возможно, их посчитали чересчур утлыми, чтобы иметь реальные шансы без сопровождения достичь Алжира. Призовая команда из ренегатов и турецких солдат, попытавшаяся идти назад в Алжир на судах такого класса, имела немалые шансы нарваться где-нибудь у Гибралтарского пролива на военный корабль католиков и закончить свои дни гребцами, прикованными к вёслам галер.

Два корабля Мурата продолжили свой путь на северо-запад, к ирландским берегам. Его, а также, возможно, и некоторых членов его экипажа всё ещё преследовали горькие воспоминания о том, как их помял тот испанский военный корабль у голландских берегов. В Ла-Манше и Северном море в изобилии водились богатые торговые суда, но там не меньше было и боевых кораблей – король Карл I был заинтересован в своих военно-морских силах и снова принялся их отстраивать.

Утром 19 июля оба алжирских корабля пристали к берегу у старого мыса в Кинсейле и именно там они захватили две рыбацкие лодки, вышедшие на промысел из бухты Дунгарван. Сами лодчонки были слишком малы, чтобы представлять интерес для Мурата и его компании в качестве добычи, так что их взяли исключительно ради информации, которую могли выдать рыбаки.

Капитаном одной из этих лодок оказался католик по имени Хакетт. С этого момента будем пристально следить за этим человеком. Всё, что он предпринимает, выглядит подозрительным.

Корабли Мурата, скорее всего, были похожи на сотни других судов, бороздивших прибрежные воды Северной Европы. Поэтому у двух рыболовецких лодок из Дунгарвана ничто не вызвало подозрений. Когда же Хакетт и его люди сообразили, что им грозит, бежать было уже слишком поздно. Красные войлочные колпаки и вышитые красные безрукавки янычар быстро подсказали им, кем оказались их пленители. Их переправили на корабль Мурата, а их собственное судёнышко с призовой командой пустилось в погоню за второй группой добытчиков макрели.

Плаванье алжирцев продолжалось уже около двух месяцев, а вся их добыча, которой они были вознаграждены за все усилия, представляла собой немного макрели, припасы с каких-то незначительных судов и сорок пленных моряков. Этого было мало, если делить между двумястами восьмьюдесятью оголодавшими людьми; и вышло бы ещё меньше, ибо половина должна была отойти владельцам боевого корабля, а ещё от двадцати до двадцати пяти процентов – ополчению и таможенным офицерам в Алжире.

Среди членов команды Мурата могли находиться ренегаты или даже невольники-христиане, знавшие Кинсейл. Эти люди могли также убедить своего капитана направиться в залив Кинсейла ради возможности обнаружить один или два богатых корабля, ставших там на якорь. Но когда Мурат потребовал от Джона Хакетта указать им дорогу к закрытой якорной стоянке, этот житель Дунгарвана сообщил, что Кинсейл будет для них слишком опасен. Взамен он предложил напасть на Болтимор. Возникает вопрос – почему?

Дунгарван располагается к востоку от Кинсейла. Может быть, поэтому Хакетту показалось хорошей идеей убедить алжирцев пойти на запад. А к западу от Кинсейла Болтимор был первой из сколько-нибудь подходящих гаваней. О нём также рассказывали как об укрытии для английских пиратов и, возможно, Хакетту показалось справедливым натравить одну собаку на другую. Но, по всей видимости, главной причиной, по которой Хакетт предложил Болтимор, был тот факт, что это была сравнительно новая английская протестантская колония.

Неожиданно мне пришло в голову – хотя это только гипотеза, – что у Хакетта могла быть «более глубокая» причина такого странного поведения. Всё, что мы знаем о нём, мы знаем из его признания на суде, когда он, очевидно, пытался найти оправдание своим действиям с помощью легенды-прикрытия. А что если «захват» судна Хакетта у Кинсейла был не случайностью, а запланированной встречей? Что если католик Хакетт был агентом католика сэра Уолтера Коппингера? Что если Коппингер контактировал с представителями корсаров – а в графстве Корк это было довольно просто, как можно заметить, – и предложил