Анти-Мединский. Опровержение. Как партия власти «правит» историю - Андрей Буровский

Есть ли загадка в русской душе?

Мединский правильно указывает, что о загадочной русской душе, например, заговорили в 1812 году в Пруссии, после того как в России погибла Великая армия Наполеона. 450-тысячная армия под предводительством величайшего полководца вторгается в Россию 23 июня. Разве эта армия не обречена на победу над русскими, которые выставляют армию, втрое меньшую? Наполеон и в меньшинстве-то всё время побеждал, а нередко и громил противников. А тут тройное превосходство. Ввиду этого превосходства русские совершенно рационально начинают отступать в глубь страны. А Наполеон, вовсе не будучи авантюристом, вынужденно оставляет гарнизоны вдоль всего пути следования для защиты коммуникаций и снабжения армии. Когда наконец происходит генеральное сражение (Бородинская битва), численности армий почти равны: 130–135 тысяч у Наполеона и 110–130 тысяч у русских (в зависимости от того, как считать необученное и плохо вооружённое народное ополчение). Обе стороны сражаются героически, но французы выигрывают битву. И здесь всё ещё нет ничего загадочного. Понеся большие потери, русские отказываются от идеи дать ещё одно сражение и 14 сентября оставляют Москву. В тот же день наполеоновская армия вступает в Москву, покинутую жителями. И вот здесь — стоп. Жители-то почему Москву покинули? Ведь все были уверены, что её будут оборонять. Решение оставить Москву без боя было принято только накануне, 13 сентября. Значит, за 1 сутки, бросив всё нажитое добро, которое не было времени уже вывозить, жители ушли. Куда? Где и кто их ждал? Чем они питаться собирались? Наполеон ведь не сдуру ждал депутацию бояр и ключи от города. Так всегда было в Европе, приносили ключи, просили не грабить. А здесь не случилось. Жители Москвы сказали Наполеону «нет» раньше, чем это сделал Александр I. И с этого момента всё пошло наперекосяк. Армия одурела малость. Не то чтобы она так любила грабить. Но тут грабить не надо было. Дома, дворцы стояли пустыми. Подходи — бери, кто первый, тот и прав. И ещё как было, что брать, вот и брали. И прохлопали московский пожар. Неважно, кто и что там поджигал. Стотысячная армия в состоянии противостоять любым поджогам, если она занята именно этим, а не поиском трофеев. 4 дня Москва горела. Потом месяц Наполеон безуспешно пытался вступить в переговоры с Александром I. Не получилось. И 19 октября французская армия оставляет Москву по Старой Калужской дороге. Встретив армию Кутузова, французы переходят на Новую Калужскую дорогу, и 24 октября авангарды армий сталкиваются в Малоярославце. По мере того как подходят основные силы, город несколько раз переходит из рук в руки и в итоге остаётся за французами. Но 26 октября, не принимая нового сражения, французская армия уходит на разорённую Смоленскую дорогу. Теперь вопрос. Наполеон ещё не проиграл ни одного сражения русским. Он что, с его-то опытом, не смог оценить, что ждёт его армию на разорённой дороге? Слова Наполеона — «Мы и так довольно совершили для славы. Теперь подходящее время перестать думать о чём-либо, кроме как о спасении оставшейся армии» — трудно понимать иначе, как уверенность в том, что возможно нормальное отступление. Действительно, а почему Наполеон должен был считать Смоленскую дорогу «разорённой»? В мае и июне, когда сеяли и пахали, Наполеона там ещё не было. А в июле — августе, когда он шёл по Смоленской дороге, старый урожай был почти съеден, а новый вызревал в полях. И в октябре этот новый урожай должен был Наполеона дожидаться в закромах. Должен был. Но не дождался. И на Калужской дороге было бы то же самое, что на Смоленской. Вообще-то, расстояние от Смоленской дороги до Калужской (хоть старой, хоть новой) неизмеримо меньше, чем расстояние от Москвы до Вильно. И если бы Наполеон двигался по Центральной Европе, у него не возникло бы проблем. А он движется по крестьянской стране, и у него абсолютно нет лошадей, нет фуража, нет еды. А у крестьян-то чего не взять? А потому, что нет этих крестьян. Как за века до этого, они забрали с собой всё, что можно забрать, и ушли в глухие леса. Там, на засеках, стоят их партизанские отряды. И выкуривать их оттуда невероятно сложно. У Наполеона на это просто не было времени. А ведь он оставил по всей дороге гарнизоны, численностью почти 300 тысяч человек. Так и они ничего сделать не смогли. К такому поведению русских крестьян французы были абсолютно не готовы. В Смоленске Наполеон приказал расстрелять французского интенданта Сиоффа, который, столкнувшись с сопротивлением крестьян, не сумел организовать сбор продовольствия. И когда Пушкин пишет:

Гроза двенадцатого годаНастала — кто тут нам помог?Ожесточение народа,Барклай, зима иль русский Бог? —

у него на первом месте идёт «ожесточение народа». Доблесть армии не упоминается, но подразумевается. И подразумевается, что её было для победы недостаточно. И тут перед нами небольшой выбор. Если поведение жителей Москвы и русских крестьян мы признаем рациональным, то нужно признать нерациональным поведение жителей городов и крестьян всей Центральной Европы. А если нет, то приходится признать существование «загадочной русской души». Что тогда, в 1812–1815 годах, сделали в Европе все, а вовсе не только пруссаки. Действительно, если ты не можешь объяснить, почему в общеевропейской войне (Наполеоновских войнах) одни побеждают, а другие проигрывают, то что ты вообще можешь объяснить, и кому нужны твои объяснения? И если рациональных объяснений не хватает, то не лучше ли признать существование загадки и принять её как факт? Чтобы потом локти кусать не пришлось? Пройдёт 40 лет, и англо-французская армия, взяв Севастополь, даже и не попытается двинуться в глубь России. («Ходил тут уже один. Знаем мы, чем он кончил».)

Но вот почти век прошёл, появился Гитлер. Он считал арийскую душу загадочной, а не русскую. А русскую душу он «видел насквозь». Поскольку в 30-х годах была коллективизация, за что крестьяне, естественно, благодарны не были, и голод, благодарности за который не бывает, непрочным должно быть такое государство. А люди всей душой должны были мечтать сменить его на любое другое. Поэтому планировал он разгромить армию в приграничных сражениях, после чего СССР — колосс на глиняных ногах — рассыплется. Защищать его никто не станет. Конечно, обстановка была в 1941 году несколько иной, чем в 1812-м. Вот Бешанов в книге «Танковый погром 1941 года» отмечает, что по количеству танков (25 тысяч) СССР превосходил фашистскую Германию более чем в 6 раз. И качество их было хорошим. И даже самых современных КВ-1 и Т-34 было больше, чем у фашистов современных Т-3 и Т-4. Да только из этих 25 тысяч реально едва ли половина была на ходу, а ещё их надо было уметь использовать. И вот уже в конце сентября 1941 года Вермахт перед наступлением на Москву имеет превосходство во всех видах техники над Красной Армией. То есть сгорели и танки и самолёты. Сотни тысяч солдат погибли, а миллионы сдались в плен. Т. е. правительство продемонстрировало немощь полную. Вот тут-то бы и восстать угнетённому народу. Ан нет, как раз тут-то армия начинает стоять насмерть. И мобилизуемые всё новые, новые, новые армии затыкают прорывы во фронте пушечным мясом, если больше нечем. В 1917 году в Петербурге случились 3-дневные перебои с хлебом, и тут же произошла Февральская революция. В 1941 году Ленинград (Петербург), оказавшись в блокаде, умирает от голода молча. Из 3,2 млн жителей в июне 1941-го к декабрю 1945 года в Ленинграде останется 1,4 млн человек. И никаких волнений не будет.

Я подчёркиваю, я не собираюсь здесь разбирать многочисленные промахи Сталина со товарищи, распутицу, мороз или промахи гитлеровских генералов. Речь не о том, почему последние не взяли Москву, Ленинград или Сталинград. Речь о том, почему народ, все промахи видевший, предпочёл смерть отступлению и плену. Вермахт не дошёл 1 км до Ленинграда, 16 км до Москвы, несколько сот метров до последних зданий Сталинграда и 4 км до перевалов Кавказа. Если у Мединского или ещё кого-то есть рациональные объяснения этой фатальной неспособности Вермахта сделать последний шаг, пусть их предъявит. Я же опять вынужден признать существование «загадочной русской души». Собственно, это же сделал и сам Сталин в своём знаменитом послевоенном тосте «за русский народ». И пусть кто-то загадочно молчит, а другой загадочно курит, это их проблемы, и не интересны они никому. Но вот если кто-то загадочно выигрывает мировые войны, первоначально попадая в безнадежную ситуацию, это интересно всем. Я совершенно согласен с Мединским, что не надо пихать загадочную русскую душу во все щели. И когда мы трясёмся по разбитым дорогам Подмосковья, не стоит утешаться тем, что эти же дороги когда-то помешали Гитлеру и Наполеону. Не дороги им помешали, и из нашей души качество этих дорог никак не вытекает. Но когда Мединский пишет: «Нет в истории России решительно ничего, что вразнобой не встречалось бы у других народов», — это явный полемический перехлёст. Не всем дано выигрывать мировые (общеевропейские) войны, находясь изначально в безнадёжной ситуации. И нет второй страны, у которой это качество воспроизводилось бы в веках.