Измени меня (СИ) - Рей Полина

Перспектива оказаться пьяным в хлам оказалась на удивление привлекательной, и Стёпа буквально помчался в сторону дома, покинув палату Поли. Сейчас было неважно всё, кроме желания спрятаться. Всё остальное было призрачным.

Часы и дни летели быстро, мелькая калейдоскопом серого цвета. И было неважно, какое время года за окном — лето, осень или же лето, похожее на осень — Степану было всё равно. Только сейчас, потеряв то, что так быстро исчезло из его жизни по глупости, он понял, насколько неинтересным и пресным было его существование до этого. То, что казалось настоящим, дорогим и важным, теперь стало настолько ненужным, что он удивлялся, как раньше ему хотелось находиться в этом всём. Заниматься какими-то делами, испытывать к ним интерес.

Поначалу он вообще впал в некоторое подобие душевной комы, когда все рецепторы чувств души умерли за ненадобностью. Секунды превращались в минуты, а те в часы, но Стёпа не замечал этого, вполне комфортно существуя в своём мирке, который он называл про себя «конура».

Гостиная загородного дома — в ней были удобный диван, большой телевизор фоном, полумрак и много выпивки. А большего Стёпе было и не нужно. Лето промчалось быстро, став одним вечером, вместившим в себя чуть более девяноста суток. Часто приезжал Влад, что-то говорил, грозился, но Степану не было никакого дела до друга. Пока однажды тот не приехал и не заявил, что так больше продолжаться не может. Вместе с ярким солнцем, ворвавшимся в окно, которое распахнул Владислав, в жизнь Степана вошёл стыд за то, что он творил, а ещё Борис Ефимович, которого друг привёз с собой в качестве спасательного круга для Стёпы.

С этого момента для него начался тяжёлый период, когда приходилось бороться прежде всего с самим собой. Порой он понимал, что убивает сам себя, и тогда ему хотелось выбраться из этой трясины, а порой желалось лишь послать всё к чертям. И Влада, и Бориса Ефимовича с их желанием помочь.

Труднее всего было не бросить напиваться до поросячьего визга, ибо это никогда не было для Степана проблемой. Сложнее было снова увидеть хоть что-то в беспросветности своей жизни, что стало бы причиной для возможности вернуться в неё и стать её частью. Борис Ефимович стал тем, кто медленно, по крупицам, собирал для Степана это желание, несмотря на то, что самому Стёпе это представлялось утопичным. Потом он понял, что это делает вовсе не врач, а он сам, и когда понял это, жизнь из серой превратилась в светло-серую. А за окном уже был октябрь.

24

Наконец-то Поля обрела спокойствие, которого так не хватало ей всё это время. Пусть оно было сопряжено с потерей Стёпы, но разве жизнь не учила её, что для того, чтобы что-то обрести, нужно что-то потерять? Это был своего рода равноценный обмен, и Полина готова была «меняться» с жизнью тем, что та у неё требовала. Вступать с ней в эти товарно-денежные отношения, главной единицей оплаты в которых были купюры эквивалентом в человеческие чувства и эмоции. Её жизнь до этого словно была под прессом, и им жали, жали, и жали на неё ровно до тех пор, пока обстоятельства не нанесли прессу контрудар, заставляя отступить. Тогда невидимая пружина разжалась, выстреливая, и Поля поняла, что это спокойствие и свобода, которые последовали за этим, были единственно желанными.

Спокойствие пронизывало собой лето, мягко перетекая в начавшуюся осень, потом окуталось первыми морозами и листопадом. Но у Полины был тот якорь, за который она держалась в своём одиноком штиле. Малыш рос, став центром её мыслей и дел. А Полине больше ничего было и не нужно. Осень заканчивалась, в конце ноября разразившись самым настоящим снегопадом.

— Нет, Артик, я доеду сама, тут сорок километров, не переживай. — Поля смахнула с лица влажные липкие снежинки, распахивая дверцу большого джипа и забрасывая в салон сумочку. — Да, всё будет хорошо, да, я больше не поеду за город, буду дожидаться родов в Питере.

Полина поправила «дворники», помахав экономке, стоящей на крыльце, и усаживаясь за руль, потом включила музыку, продолжая прижимать плечом телефонную трубку к уху.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})

— Да, я сразу же позвоню, как приеду и жду тебя вечером, идёт, Артик, — подождала, пока ей ответят, притворно закатив глаза. — До встречи, и я тебя люблю.

Поля чуть поморщилась, чувствуя как низ живота привычно потягивает. Нужно было съездить к врачу ещё раз, хотя она была у него на прошлой неделе, и тот уверял её, что всё в порядке. Джип выехал из ворот с проворотами на влажном снегу, тут же выправляясь и становясь ровно на дороге. Снегопад был медленным, бросая с неба вальяжно падающие снежные хлопья. Машин на трассе почти не было, а значит, удастся добраться до города максимум за час. Поля свернула на основную трассу, прикусывая губу и начиная волноваться: внизу живота стало ощутимо тянуть, такое было впервые. Она попыталась сосредоточиться на дороге и на том, чтобы начать считать схватки, но через несколько минут поняла, что это невозможно: боль усиливалась, заставляя сжимать зубы. Поля нащупала телефон, который до этого отложила на торпеду, и затормозила, сворачивая на обочину. Сейчас хотелось только одного: выйти из машины, и дождаться, пока боль утихнет. И ещё ей так нужно было, чтобы кто-то был рядом! Страх окутывал пеленой, не давая мыслить здраво, но паниковать было нельзя.

Поля вышла из джипа, опираясь на его полированный бок и делая глубокий вдох, потом быстро нашла в телефоне номер врача и нажала кнопку вызова. Однако через пару секунд вспышка боли сжала спину тисками, и телефон выпал из неслушающихся пальцев. Полина застонала, чуть нагибаясь вперёд. Было страшно, и это ощущение стало главным. А через секунду боль отступила, а вместе с ней ушёл и страх: рядом с её машиной притормозил автомобиль. Поля выдохнула. Теперь ей помогут.

— И что думаешь делать теперь?

Борис Ефимович выпустил в открытое окно машины струйку сигаретного дыма, щурясь от противных липких снежинок, которые так и норовили попасть в лицо. Сегодня был первый снегопад, и всё кругом словно по мановению волшебной палочки окрашивалось в белоснежные цвета.

— Завтра собираюсь снова приступить к работе. Влад открывает второй клуб, ему нужна моя помощь, — пожал плечами Степан, который сосредоточенно вёл машину в сторону города.

Сейчас он чувствовал себя довольно неплохо, разве что внутри так и было ощущение противной пустоты. Но он рассчитывал на то, что дело поможет ему заполнить эту пустоту. Сейчас он возвращался в город из своего многомесячного добровольного заточения в загородном доме, и как раз сегодня погода по-своему поддержала его, начав новый этап, окрашенный белизной снега. Стёпа тоже надеялся на то, что и он начнёт свою жизнь с чистого листа.

— Стёп, гляди, кажется, водителю плохо, — раздался рядом голос Бориса, который вырвал Степана из плена размышлений, а через мгновение он дёрнул руль машины вправо, сворачивая на обочину.

Дышать стало невыносимо, каждый вдох давался через силу, потому что белоснежная жизнь вдруг превратилась в яркий калейдоскоп, который стал вращаться кругом с сумасшедшей скоростью. Вот он выбежал к Полине, безошибочно узнав её в склонившейся фигурке рядом с огромным джипом. Потом что-то кричал Борису о том, что нужно срочно вызывать скорую помощь. Затем в его мозг стрелой влетело осознание того, что Полина рожает, а это означало только, что это был его ребёнок и сейчас ему каким-то чудом довелось стать частью их с Полей жизни. Словно это была трасса, и когда-то разошедшиеся дороги снова стали одним путём.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})

Но сейчас было не до философских мыслей, всё оказалось гораздо прозаичнее и оттого отрезвило мгновенно.

— Я уронила телефон, — прошептала Поля, сжимая зубы и опираясь на руку Степана, пока тот вёл её в сторону своей машины.

— Что? — не понял он, совершенно не усваивая информацию.

— Я уронила телефон, вон там, — указала Поля рукой на джип, и Борис бросился искать мобильник.

Наконец, Степан выдохнул спокойно, когда машину Поли закрыли, предварительно забрав оттуда её вещи, а Борис Ефимович занял место за рулём, дав возможность Стёпе и Поле спокойно усесться сзади. Полина молчала, иногда с силой сжимая руку Степана в своих прохладных ладонях и прикрывая глаза. Она ничего не говорила ему, просто доверчиво прижималась, да он и не хотел никаких слов. Сегодня всё начиналось заново, а значит, слова о том, что было в прошлом, были не нужны.