Кащей и Ягда, или небесные яблоки - Марина Вишневецкая
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Ягда? — крикнул он голосом. — С ней что-то случилось?
В рыжих, горящих глазах был ответ. И тогда Кащей закружил по плато:
«Симаргл!»
Взял свой меч. Добежал до самого края:
«Симаргл!»
И уже со зверьком на плечах, потому что короткой дороги вниз Фефила не знала, — снова горлом и голосом — пусть хоть эхо до него донесет:
— Симаргл! Прости меня!
А эхо, как будто его не расслышав, носилось среди вершин и кричало:
«Расти меня! Симаргл! Расти меня!»
«Ты уже вырос!» — улыбнулся Симаргл. Он умывался снегом на самой дальней вершине, и все-таки, чуть прищурившись, разглядел бегущего вниз по каменной тропке Кащея.
5
К свадьбе Жар обложил каждый двор данью — но какой? — уполовинить в каждом дворе зерно и скотину решил, а шкурок лисьих, беличьих, заячьих, столько снести назначил, сколько охотник и за год не принесет. И даже про украшение золотые припомнил, которые Родовит с дружиной добыл — в тот год, когда Жара еще и на свете не было, когда его только еще носила княгиня Лиска. Все их Ягде в подарок принести повелел.
А волю его по Селищу Утка с Зайцем носили. Про Утку что сказать? У него день с того начинался: увидит он Ягду сегодня хоть мельком, хоть сажей, хоть мукою присыпанную, или зря день пройдет? И кончался день тоже так: если не видел он Ягды, то и понять не мог, а зачем просыпался. А что он у Жара во всем был левой рукой, — потому что правой рукой был все-таки Заяц, — и что он Ягду этим только против себя распалял, Утка знал, всякий день в глазах ее это видел… И плакал от этого по ночам. А днем его снова камень огромный манил. Не потому что тот богом Велесом станет. А потому что он, Утка, может такое придумать, что и взрослому не под силу уму.
А Заяц нет, Заяц мало что выдумать мог. А взрослых собой удивлять ему еще больше Утки хотелось. Вот он и стал у Жара правой рукой. Утка в землю смотрел, когда говорил: «С вашего двора Жар на свадьбу назначил три овцы, десять кур…» — и конопушки на нем разгорались, как ягоды на рябине. А Заяц — тот важно вперед выступал. «И смотрите мне, — так говорил, — Жар не любит шутить!»
А к Лясу за новой песней идти Утка и совсем застеснялся. Семь лет как Ляс песен не пел. Старые петь ему Жар запретил. А новые песни не прилетали.
А теперь Жар сказал так: «Дух из старика вон, а чтобы свадебная песня была!» — Утке и Зайцу сказал. И к Лясу отправил. А только Утка с полдороги сбежал. Сказал, что он лучше столы пойдет строить. На высоком берегу Сныпяти столы уже для свадьбы сбивали. Вот туда и ринулся Утка. Один Заяц к Лясу пришел.
Возле дома старик сидел. Жар на крыше ему сидеть запретил. Увидел он Зайца, струны рукою тронул, чтобы Зайцу неловко было под стройную музыку слова нестройные говорить. А только Зайцу и музыка была не помеха, если его молодой князь послал! Всё сказал Лясу, что Жар велел. А старик на это вдруг так по струнам ударил — и как не порвал? и сила откуда взялась? — а запел высоко, звонко — до Сныпяти слышно было:
— Улетели все слова на небо,Упорхнули за черным дымом вслед!Присели слова на белое облако.Сами буду слова себе песни петь.Что им люди, стыд потерявшие?
Вздрогнули от этого люди — и те, что столы на берегу сбивали, и те, что скотину свою к Жару на двор вели. Те, что столы сбивали, молотки уже бросить хотели. А те, что скотину вели, уже обратно ее разворачивать стали. Вот такое над Селищем мгновение повисло. И в тишине слышно стало, как Жар на Мамушку за что-то рычит — может, она червей ему не тех принесла… Страшен был этот рык. И снова молотки на берегу застучали. И скотина тоже на княжеский двор продолжила путь.
— Завтра опять приду, — это Заяц Лясу сказал. — Да не всё ли тебе равно, старик, Перун или Велес? Правильно? Лишь бы скотина бы не падала! Да дождь бы шел! Да в поход бы скорей!
Правым глазом своим Ляс по небу порыскал, а потом опять струны пальцами подцепил:
— И гнев падет! И дождь пойдет!И скотина падет! И беда придет!
Схватился Заяц за гусли, вырвать у старика их хотел:
— Дай мне! Пусть ко мне слова прилетают!
А только жилистый старик оказался, на землю с Зайцем упал, а гусли не отпустил. Так Заяц ни с чем от него и ушел. С царапиной на руке и с репьями в рубахе.
И словно бы ничего не случилось, не сдвинулось в Селище. А только ночью достали люди из горшков угольки, которые они с капища третьего дня принесли, и снова стали им слова говорить. И в словах этих было: Перун, Мокошь, мы — ваши люди!
Кащей возвращается
1
Что знала Мокошь о том, как люди с угольками среди ночи шептались, если она и гребня ни разу не вынула из волос? А так — всё больше возле пещеры бродила, смотрела, как Коловул волком носится — отставших овец к стаду гонит, как Лихо штаны ему костяною иголкою чинит, как рыба в озере круги ртом пускает, а над водою стрекозы виснут, на рыб пучеглазо глядят — даже забавней еще, чем в небесном саду! Нет, не могла знать Мокошь о том, как люди с угольками шептались. А только и волосы ее медвяные снова кольцами собрались, и одежды опять стройными складками вокруг ног заходили. И даже стало казаться богине, что снова сможет она смерчем над землей закружить. А все-таки пробу эту отложила до ночи. Улягутся дети, вот тогда и рискнет.
А пока вечер был. Мокошь с близнецами возле костра сидела. Но рыбы снова не ела, снова морщилась — не нравился Мокоши ее дух. А близнецы опять между собой переглядывались. Два дня прожила у них мать, а зачем заявилась, так и не обмолвилась словом. Печеная, вкусная рыба карп изо рта у Лихо торчала, когда Мокошь спросила вдруг:
— Вы Симаргла давно не видели?
И подавилась рыбою Лихо, надолго закашлялась: значит, вот зачем мать к ним явилась — за загривки их да за волосы трепать — раз они не убили тогда чужого детеныша. А Коловул, хотя и человеком сидел, рыбу с прутика зубами снимал, — зарычал, только имя Симаргла услышал.
— Надо богов на совет собирать! — так вдруг Мокошь сказала. — А не то нас людишки, глядишь, и со света сживут!
Округлился у Лихо глаз: как такое быть может? И на брата взглянула, а он и не слушал уже разговора. Он на кусты с тревогой смотрел. Что-то там в черноте шевелилось. И ринулся на четвереньках, на бегу уже волком делаясь…
— Зайца сейчас принесет, — догадалась вдруг Лихо.
Затрещали кусты. И пропал Коловул. Точно, зайца погнал.
— Мама, может, хоть зайца поешь? — и, увидев, как снова Мокошь морщит лицо, насупилась великанша: — Конечно! Яблок небесных у нас здесь нету! А за зайцем еще полночи побегать надо! — и даже заплакать хотела, потому что опять лишь одною собою была полна и довольна их мать.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
