Стрела и солнце - Явдат Ильясов

Кто изломал несчастного солдата, надорвал его сердце?

Она давно забыла об Оресте, сыне Асандра. Гикию неудержимо влекло к этому вот непонятному существу.

Рука молодой женщины дрожала от томительного желания погладить темные вьющиеся волосы чужестранца.

— Бедный. Бедный мой, — чуть, слышно шептала Гикия.

Поскольку фляга не раз кочевала от пояса боспорянина к его рту и обратно, он скоро совсем опьянел и даже забыл, видимо, о женщине, сидевшей с ним рядом на скамье.

— Ты кто? — пробормотал он заплетающимся языком. Гикия встала. — Ух-ходите все, не мешайте. К-коза-стару-ха день и ночь рыдала… — Боспорянин поднял плащ, кое-как свернул его и подложил под голову. — Ах, юность, о тебе з-забыть я не могу!.. Пр-рощайте, люди! Орест, сын и преемник Асандра, наследный царевич и все такое, изволит почивать..

Гикия отшатнулась от боспорянина:

— Орест?!

— Да… м-меня когда-то звали так, будь я проклят! — Метис ударил себя по голове. — Но Ореста больше нет. Он у-умер. Его убили. Гикия, дочь Ламаха, нанесла ему сегодня последнюю рану! Все к-кончено. Ясно тебе? О, с-стать бы вновь мне к-козочкою малой… Ух-ходи, не трогай меня, девушка. Я б целый день б-бодалась на лугу… Люди, вы перестанете меня донимать?

Гикия, как бы защищаясь, выставила руки вперед и попятилась.

Она ничего не видела.

Не помня себя, она добрела до своей комнаты, опустилась на циновку, обхватила колени, уронила голову и застыла так до утра. Клеариста приставала к ней с расспросами, но Гикия велела ей молчать.

Дочь Ламаха не верила себе, не верила тому, что произошло сегодня ночью.

Так не бывает.

Так случается в наивных пастушеских сказках про любовь.

Уж не сон ли это? Невозможно, чтоб, столь диковинное событие приключилось с ней, Гикией! И все же приключилось. Она ясно помнила каждое слово Ореста.

На рассвете женщина поднялась, натянула на плечо сползшее покрывало и ушла.

…Старого архонта разбудило прикосновение холодной ладони.

Он разлепил веки и встретил взгляд устремленных на него глубоко запавших, обведенных синевой, строгих, мученических глаз.

Ламах испугался.

— Что, Гикия?

— Я согласна, отец, — ответила дочь.

Гикия даже не вспомнила, что сегодня — шестое число средней декады месяца; по приметам, женщина, родившаяся или вышедшая замуж в этот день, будет несчастной.

Знать бы ей наперед, что принесет эта любовь.

Поликрат нашел Ореста у бассейна.

Глашатаю пришлось потратить немало усилий, чтоб разбудить его, сын Асандра крепко спал, подложив под голому свернутый плащ.

— Проклятье! — выругался Орест, с трудом разодрав заплывшие веки. — К-кто это?

— Я Поликрат. Друг, вставай.

— З-зачем?

— Радуйся, Орест! Киприда обратила на тебя свой благосклонный взор. Благодарение олимпийцам…

— К-короче, — оборвал Орест велеречивого посла. — Чего надо?

Поликрат отступил на два шага, оправил хитон и торжественно возвестил:

— Она согласна!!!

Лицо Ореста выразило недоумение.

— К-кто она? — спросил он сердито. — На что согласна?

Поликрат опешил.

— Гикия, — сказал глашатай растерянно. — Гикия согласна быть твоей женой.

Орест потер висок, облизал сухие губы.

— Г-гикия? А! Гикия… Согласна, говоришь? Хм…

Орест уставился пустыми глазами в одну точку.

Кто поймет людей?

Вчера Гикия отказалась, сегодня согласилась. Почему? Как все это вертится? Почему люди хитрят, приглядываются, принюхиваются, тянут, приноравливаются?. Кого боятся? Самих себя? Странно устроен мир.

Он прислушался к голосу сердца и не ощутил волнения.

Вчера Орест с тревогой ждал слова «согласна», однако услышал обратное; сегодня он уже ничего не ждал, но его пытаются обрадовать.

И на кой бес это все? Не один ли черт, согласен там кто-то на что-то или не согласен? Пусть Ореста оставят в покое.

Свое желание он не замедлил высказать Поликрату:

— У-убирайся, болван. Не трогай меня.

— Ты думаешь, о чем говоришь? — возмутился рыжий посол. — Нас ждет Ламах. Асандр, наверное, уже потерял терпение. А ты… о боже! Быстрей собирайся, иначе мы будем опозорены навек. Подумай — ты не дома, ты в Херсонесе!

— П-проваливай отсюда, — посоветовал Орест, не повышая голоса. — Я не хочу ж-жениться.

— Вот как? — вспылил Поликрат. — Хорошо! Мы возвращаемся в Пантикапей. Держи ответ перед Асандром, если так храбр.

«Я, эвпатрид, должен уговаривать этого грязного полу-варвара! — подумал глашатай с ненавистью. — Если б не Асандр… Тьфу, дерьмо!»

Он сплюнул.

Сын Раматавы сокрушенно вздохнул, поднялся, откинул со лба спутанные волосы.

— И Асандр опять бросит меня в т-темницу? — проговорил он с мрачной усмешкой. — Мне снова будут п-прижигать спину раскаленным железом? — Лицо Ореста потемнело. Глаза сверкнули на одно мгновение, но тут же потускнели. — К-какая разница? — пробормотал он, отвечая на свои мысли. — П-пойдем, архонт петухов. Где Ламах?

— Прежде всего, тебе надо привести себя в надлежащий вид, — заметил глашатай. — Потом… я должен поставить тебя в известность об одном обстоятельстве.

Глашатай замялся.

— К-какое там еще обстоятельство?

— Ламах выдвигает одно важное условие.

— Опять у-условия.

— Он требует, чтоб ты на три года остался здесь, в Херсонесе. Как почетный заложник, на всякий случай. Понимаешь? Как на это смотришь?

— Как с-смотрю? — Орест усмехнулся. — Допустим, не согласен…

— Тогда будешь держать ответ перед Асандром!

— Держать о-ответ? — Орест побледнел, схватил глашатая за шиворот, рывком, с неожиданной силой, притянул к себе и зарычал ему в округлившиеся от ужаса глаза: — Слушай, ты, с-скотина! Будь я немного глупей, чем есть, я б выпустил тебе сейчас кишки и намотал на твою же шею. И сделал бы доброе дело. Но я, на свою беду, слишком умен. Понимаю, что совершенно напрасно у-убивать такого пса: твое поганое место тут же займут сто мерзких щенков, более гнусных, чем ты. Поэтому я не снесу т-тебе гнилую башку, хотя она этого давно заслуживает. Я лишь скажу кое-что… Запомни сам и передай с-старому мерзавцу Асандру: я не просился обратно в Белый дворец. Вы сами приволокли меня туда. Так? Я не требовал от старика, чтоб он меня женил. Так? Я не рвался в Херсонес. Так? Все это вы затеяли с-сами. Моя женитьба вам для чего-то нужна… Для чего — я не знаю и знать не хочу. Вы принуждаете меня назваться мужем дочери Ламаха? Хорошо, я им назовусь. Мне не хочется, но я устал, не могу сопротивляться. Мне все равно. Но… я тоже выдвигаю свои у-условия! Во-первых, п-пусть Асандр больше ничего не требует от меня. Во-вторых, пусть Ламах не вздумает впутывать меня в свои дела. В-третьих, пусть Гикия, которая то не с-соглашается, то вдруг соглашается выйти замуж, ограничится высокой честью именоваться женой боспорского царевича. Я лично ей н-ничего не должен. Вертите моим именем, как хотите, раз уж оно понадобилось вам для каких-то ваших пакостных целей, но меня самого не трогайте. Главное — пусть дают вина, сколько захочу! Иначе сбегу к одноглазым киклопам. Попробуйте к ним сунуться… П-понимаешь?

Он взял перетрусившего царедворца за плечи, повернул и дал ему крепкого пинка:

— Идем, п-приятель! Может быть, и тебя ж-женить заодно на какой-нибудь херсонеситке? Я видел тут ночью одну смазливую девчонку. Только она не рыжая, вот беда…

Утро. Косой луч пронзил, словно пика, слабо колеблющиеся кроны смаковниц и достал горячим острием статую Гермеса.

На мраморном затылке бога вспыхнул блик, подобный серебряной монете.

Затем сразу, будто начищенный до блеска медный диск, подброшенный кверху участником олимпийских игр, над рощей возникло, точно выкатилось в небо, знойное таврское солнце.

Перед каменным столбом, увенчанным головой купеческого заступника, до самой воды легла полоса прозрачно-синей тени. Сквозь тень проступала светлая охра берегового песка.

Пологая дуга Каламитского залива. Степь. Плоский берег. Огромные соленые озера. Целебная грязь. Хлебный край. Страна пшеницы, овощей, винограда.

— Артемида! — Дион засмеялся от радости, переполнявшей грудь. Смуглый, тонконогий, он стоял на берегу лимана и думал о дочери Ламаха.

Впереди, в бухте, кружились, будто чайки, белопарусные суда рыбаков. Слева звучала мягкая, как вздох, утренняя песня женщин, полоскавших белье. Они с задумчивой грустью вспоминали о золотистом померанце, который кто-то сорвал и тайно унес из сада.

За спиной раскинулась Керкинитида — чистый, зеленый, тихий городок, где Дион родился и вырос.

Но юнец ничего не различал. Он видел только Гикию. Она живет совсем недалеко, вон там, прямо на юге. Диону было так хорошо ощущать ее существование на земле, волнующую близость.

Он скоро встретит Гикию!