Батыево нашествие. Повесть о погибели Русской Земли - Виктор Поротников

– Этот не заплутает! – уверенно проговорил Глеб Михайлович, снимая сапоги, чтобы дать отдых ногам. – У этого нюх и хватка, как у волка!

– Сколько всего всадников под стягами братьев Ингваревичей? – обратился Всеволод Михайлович к Юрию Игоревичу.

Тот в этот момент пил медовую сыту из глиняной кружки и не расслышал вопроса.

На вопрос пронского князя ответил гридничий Супрун, находившийся тут же:

– Около девяти сотен конников, княже. Дружина покойного Федора Юрьевича ушла с ними же.

– Эти будут мстить мунгалам лютой местью! – развалившись на скамье, заметил Глеб Михайлович. – У князя Федора все гридни как на подбор! С такими воинами и сам черт не страшен!

На какое-то время в горнице повисло молчание, нарушаемое лишь треском горящих лучин и лязганьем бруска о клинок. Это Супрун точил свой кинжал.

– Интересно, гонец рязанский уже добрался до Владимира? – задумчиво произнес юный Кир Михайлович, взглянув на старшего брата.

Поймав этот взгляд, Всеволод Михайлович вновь обратился к Юрию Игоревичу:

– Скажи, брат, кого ты направил посланцем ко князю Георгию?

– Оверьяна, старшего сына моего тысяцкого Веринея Дерновича, – ответил Юрий Игоревич. – Он и смел, и расторопен, за словом в карман не полезет.

Скрипнула дверь, и в горницу вошел здешний воевода Яробор. На нем был короткий полушубок из волчьего меха, на голове шапка с бобровой опушкой, на ногах – мягкие половецкие сапоги.

– Снегопад прекратился, княже, – сказал воевода, обращаясь к рязанскому князю.

Каждодневно общаясь с ханом Кюльканом, Моисей как-то незаметно вошел в близкое его окружение. Он уже запросто общался с начальником телохранителей Кюлькана, длинноволосым крепышом Боролдаем. По-приятельски относился к Моисею и Хоилдар, глава всех ханских слуг. Свел Моисей знакомство и с Тулусун-хатун, любимой из жен хана Кюлькана. Именно ее хан Кюлькан взял с собой в этот поход, оставив остальной свой гарем в своем родовом улусе близ истоков Черного Иртыша.

Тулусун-хатун по вечерам частенько развлекала хана Кюлькана игрой на трехструнном хуре и пением монгольских песен. У нее был приятный негромкий голос, в интонации которого несколько смягчались грубые и резкие звуки языка монголов.

По монгольским меркам, Тулусун-хатун считалась красавицей. У нее было круглое лицо с пухлыми щеками и округлым подбородком, небольшой, чуть приплюснутый нос, раскосые темно-карие глаза и красиво очерченные алые уста. Свои длинные черные волосы Тулусун-хатун заплетала в две длинных косы, которые она укладывала в дугообразные берестяные футляры, украшенные цветной материей, когда выходила из юрты прогуляться на свежем воздухе. Эти берестяные дуги крепились к круглой шапочке из плотной кожи, поверх которой одевалась другая, из войлока и меха. Этот необычный женский головной убор имели право носить только знатные монголки, жены ханов и нойонов.

Хан Кюлькан настолько был привязан к Тулусун-хатун, что позволял ей присутствовать при беседах с лазутчиками и наблюдать за тем, как на его секретную карту раз за разом наносятся все новые города и деревни юго-восточной окраины Руси, обозначаются притоки Оки, лесные чащи и болота.

Тулусун-хатун видела, что Моисей старательно осваивает монгольский язык, поэтому в общении с ним она старалась четче выговаривать наиболее трудные слова и повторяла по нескольку раз различные фразеологические обороты. Владела Тулусун-хатун и языком половцев, вернее, одним из его диалектов, на котором разговаривали подвластные монголам карлуки. Воинов из этого племени было довольно много в туменах хана Кюлькана и хана Бури.

Иногда, когда рядом никого не было, Тулусун-хатун начинала заигрывать с Моисеем. Она либо толкала его локтем, либо легонько щипала за шею. Эта юная монголка была непоседлива и проказлива, как мальчишка-сорванец. Ей было всего-то шестнадцать лет. Она обожала сладости и виноградное вино, была любопытна и смешлива.

Хан Кюлькан, который был всего на три года старше Тулусун-хатун, по своей натуре ничем не отличался от нее. Он был так же легок на подъем, любил пошутить и посмеяться. Эти двое часто понимали друг друга без слов, порой начиная давиться от смеха, едва обменявшись взглядами, или употребляя никому не понятные жесты.

Тулусун-хатун обучила Моисея правилам китайской игры боа, суть которой заключалась в том, что два игрока, разложив перед собой сорок маленьких палочек в четыре ряда, должны были поочередно убирать из любого ряда одну или две палочки, но можно было убрать и сразу целый ряд палочек. Побеждал тот, кто заканчивал игру последним, то есть убирал либо последнюю палочку, либо последний ряд.

Тулусун-хатун так наловчилась играть в эту старинную китайскую игру, что Моисей, как ни старался, никак не мог ее обыграть.

Вот и в этот зимний вечер Моисей проиграл в боа Тулусун-хатун семь раз подряд. После каждого проигрыша Моисей становился на четвереньки, а Тулусун-хатун садилась ему на спину и со смехом ездила верхом на Моисее по юрте от одной войлочной стенки до другой.

Хан Кюлькан сидел, скрестив ноги, возле очага и, попивая айран из круглой пиалы, с улыбкой наблюдал за развлечениями своей юной жены.

Но вот в ханской юрте появился Бадал, начальник кебтеулов, ночных дозорных, в тумене хана Кюлькана.

Поклонившись молодому хану, Бадал произнес с тревогой в голосе:

– Уже три часа прошло, как ушли на разведку в лесное село урусов пятеро моих кебтеулов. Путь туда недалек, а они все еще не вернулись. Заплутать они не могли, так как в село ведет одна-единственная просека. Похоже, с моими воинами стряслось что-то неладное. – Сутулый кривоногий Бадал вновь отвесил поклон. – Повелитель, позволь выслать по следам ушедшей в дозор пятерки десяток других кебтеулов.

Кюлькан лениво зевнул и поставил пиалу на низенький круглый стол.

– Может, снегопад задержал тех пятерых дозорных? – проговорил он.

– Снегопад уже кончился, повелитель, – сказал Бадал, косясь на Тулусун-хатун, которая слезла со спины Моисея и со смехом глядела, как тот с кряхтеньем распрямляет натруженную спину и растирает руками стертые колени.

– Хорошо, Бадал, – кивнул хан Кюлькан. – Отправь к тому лесному селу другой дозор, да воинов отбери поопытнее.

Бадал отвесил низкий поклон и, пятясь спиной к выходу, исчез за тяжелым дверным пологом.

Повелев слуге расстелить ему постель, хан Кюлькан хотел было лечь спать. Но тут появился гонец от хана Бури, стан которого находился в степи, в трех перестрелах из лука от лагеря хана Кюлькана.

Хан Бури спешно звал Кюлькана к себе на совет.

– Что случилось? – Хан Кюлькан недовольно взглянул на гонца. – До утра нельзя подождать?

– Нельзя, господин, – ответил гонец, почтительно прижав ладонь к груди. – В степи, к югу от стана Бату-хана, появилась конница урусов. Урусы подкрались, как волки, и напали на становище хана Байдара, убили многих его людей, разогнали табуны его. Хан Байдар просит о помощи.

Кюлькан мигом вскочил с ложа, его сонливости как ни бывало! Рявкая на слугу, он стал торопливо облачаться в боевой наряд. Другого слугу Кюлькан послал к своим конюхам: пусть готовят лошадей ему и его телохранителям.

– Куда ты, мой бесстрашный? – Тулусун-хатун подскочила к хану Кюлькану. – В такую темень!

– Слышала, урусы напали на лагерь хана Байдара? – промолвил Кюлькан, не глядя на жену. Он затягивал на талии пояс с пристегнутой к нему саблей. – Бури зовет меня на совет. Надо что-то делать, а не сидеть сложа руки!

– Я понимаю, хан Байдар доводится Бури родным дядей, но ты и Бури находитесь в головном отряде всего монгольского войска, – сказала Тулусун-хатун, уперев руки в бока. – Не ваше дело беспокоиться о том, что творится в тыловых туменах. Для этого есть ханы правого и левого крыла. Это их забота! Если Гуюк-хан проспал появление урусов, пусть он и исправляет свою оплошность! Там же неподалеку становище хана Менгу. Уж ему-то гораздо сподручнее оказать помощь хану Байдару, нежели тебе и Бури.

Тулусун-хатун в дневное время любила покататься верхом на коне между разбросанными по степи татарскими становищами, поэтому она прекрасно знала, где какой тумен находится. Знала Тулусун-хатун и всех ханов наперечет, поскольку была дружна со многими ханскими женами.

– Я знаю, что делаю, – сухо обронил Кюлькан, взглянув на жену, перед тем как покрыть голову высокой монгольской шапкой с меховой опушкой.

Кюлькан вышел из юрты, в спешке даже не обняв супругу.

Тулусун-хатун это не понравилось.

– Хан Бури слишком много себе позволяет, вызывая к себе моего мужа посреди ночи! – ворчала она, глядя на то, как Моисей вновь раскладывает на ковре палочки в четыре ряда. Он был полон решимости отыграться.

– А ты упорен, Мосха! – с одобрительной улыбкой промолвила Тулусун-хатун, усаживаясь на ковер напротив Моисея. – Это мне нравится в тебе. Мужчина и должен быть таким!