Друг-апрель - Эдуард Веркин

– Здравствуйте, – Аксён вежливо поприветствовал гостью.

Сел на стул, сложил руки, некоторое время молчал, затем прогундел:

– Падет небо на землю, и станет вода кровью, и воссияет звезда полынь, и спасутся только сорок тысяч праведных. Или сорок пять?

– Не знаю… – растерялась девушка.

– Вы что, не свидетель Иеговы?

– Нет, я соцработник.

– Да что вы говорите! А по виду точь-в-точь… А у вас сестры родной в свидетелях нет?

Девушка слегка покраснела.

– Я так и знал, – сокрушенно вздохнул Аксён.

– Аксён, ты чего придуриваешься? – Тюлька остановил мылоход.

– Ладно, не буду больше. Значит, вы соцработница?

– Да. Я недавно работаю… Это мой первый обход. А где ваша мама?

– А кто ее знает, – Аксён потянулся. – Наверное, за грибами отправилась.

– Куда? Ведь весна…

– Вру, – Аксён уселся в кресло. – Вру, не за грибами. Она на парашютном заводе. Работает испытательницей. У нее вес подходящий.

Социальная работница хихикнула.

– Значит, ты Иван?

Аксён понял, что шутить с гостьей бесполезно, чувство юмора у нее присутствует.

– Иван. А вы зачем пришли?

– Проверяем состояние… – Девушка повертела руками в воздухе. – У вас ведь мама не работает? Ну, если исключить парашютный завод?

Аксён промолчал.

– Мама не работает. На что же вы живете?

– А мы… – начал было Тюлька, но Аксён пихнул его локтем.

– Подсобным хозяйством живем, – ответил Аксён. – Выращиваем черемшу, репу, капусту. Ну а потом ими и питаемся.

– Понятно… – Девушка достала блокнот, но ничего не записывала. – А в школу? Вы в школу ведь не ходите?

– Ему, – Аксён кивнул на Тюльку, – еще рано, а я уже закончил. Восемь классов.

– А девятый?

– На девятый у меня денег нет. То есть на поезд. А пешком не находишься…

– Но можно было в санаторную школу, там у них есть интернат…

– В батор? – поморщился Аксён. – Мне здоровье не позволяет, они все больные там, а у меня иммунитет ослабленный. Короче, нельзя. Любой врач вам подтвердит, у нас тут, в Ломах, ведь ни одного здорового-то нет, у нас тут цистерна с ртутью опрокинулась. Прямо рядом с нашим домом. У нас в подвале этой ртути на пять сантиметров стояло!

Соцработница с испугом поглядела под ноги.

– Да-да, а мать как раз мимо проходила, когда цистерна опрокидывалась. Она тогда Чугуна ожидала, вот он такой кривой и получился. Черномазый…

Аксён замолчал. На девятый класс у него действительно денег не было. Вообще, денег у него не было и на восьмой, однако в восьмой он еще ходил. Вернее, бегал. Выходил за два часа и бежал. Иногда по дороге, а иногда по лесу, по тропинкам. Он являлся в город рано и пробирался на вокзал, а оттуда уже шагал в школу, чтобы никто не думал, что он пешком.

Они встречались возле «Дружбы» и добирались до школы вместе. Он нес ее рюкзак…

А на девятый класс сил уже не хватило.

Хотя нет, некоторое время он еще пытался…

Что касается батора… В баторе действительно был интернат, однако Аксён туда никак не мог, и так жизнь несладкая, а если еще и в батор…

– Хватит врать, Ванька, – в зал заглянул Савельев, – человек новый к вам приехал, а вы на него накинулись. Людмила Сергеевна, вы не обращайте внимания, они все такие. Известное семейство, Аксентьевы. Отец их рыжий хрен… Мы еще маленькие с ним были, а от него житья никому уже не… Где он, не знаешь?

– Чернобылем убило, – ответил Аксён.

– Во! – Савельев указал пальцем. – Во она, аксентьевская натура! Они тут с девятнадцатого века баламутят. И все всегда одно и то же… Мать где?

– Не знаю…

– Понятно. Людмила Сергеевна, тут нечего нам делать. Вы же сами видите… Старшие уже привыкли, младший…

Савельев указал на Тюльку, дрессировавшего мылоход.

– С младшим надо что-то решать. Он у них тут погибнет.

– Я не погибну, – буркнул Тюлька.

– Старший уже… – Савельев махнул рукой. – Средний… он и так и сяк.

– Младший вовсе был дурак, – закончил Аксён. – Знаем, читали в школе.

– Я не дурак, – буркнул Тюлька.

– Вы видели, где они спят? – Савельев начал злиться. – Вы были в их комнате?

Людмила Сергеевна кивнула.

– Там же крысы у них как бультерьеры! В стенах щели! Младший с собакой из одной миски…

– Не надо врать! – вмешался Аксён. – Он не ест из одной миски…

– Не знаю, как вы. – Савельев стал спокойным. – Не знаю, я не специалист. Я бы подавал на лишение. Даже телевизор не работает!

– Он только со вчерашнего вечера не работает! – встрял Тюлька. – Аксён на него чай пролил!

– Чай пролил… – усмехнулся Савельев. – Чай… Я ему сколько раз говорил… Подавайте на лишение, ничем хорошим это не кончится!

– Но… – попыталась возразить Людмила Сергеевна.

Дверь злобно распахнулась, ударила в вешалку. В зал ворвалась мать.

– Я тебя, пень лохматый, сама всего лишу! – рявкнула она. – Я тебе сколько раз говорила, чтобы ты не приходил?!

– Успокойся, Вероника…

– Я сейчас вас всех успокою! Ты чего приволокся?! Ты зачем эту кочергу тощую припер?! Я сейчас вас…

Мать огляделась в поисках тяжелого, Тюлька спрятал мылоход за спину.

В прошлый раз, когда приходили социальные работники, мать вела себя по-другому. Равнодушно сидела на диване, лузгала семечки и слушала телевизор про экстрасенсов. А сейчас чего-то раскочегарилась.

– Я тебя, кобель драканый…

Мать могучим рывком выдрала из спинки койки железный прут. Социальный работник прикрыла голову руками, Савельев прыгнул к матери, выдернул у нее прут, зашвырнул под диван.

Тюлька ойкнул.

Савельев и мать стали ругаться, Тюлька залез между диваном и телевизором и стал что-то крутить в мылоходе, девушка-соцработник с перепуганным лицом прижалась к стене, стало уже совсем тошно, и Аксён удалился.

Дядя Гиляй волновался на карачках в ельнике.

– Ты что палец не показал?! – набросился он на Аксёна.

– Я показывал, да вы не видели… Да это не менты вообще, а соцработница…

– Это в форме которая? Что ты мне лепишь…

– В форме – это Савельев, наш участковый, он ее сопровождает, я же говорил вам. А сама она внутри…

– Савельев? Это Мишка, что ли?

Дядя Гиляй приложился к биноклю.

– Растолстел… Хорошо живет, наверное… Все менты хорошо живут… Помню, когда мы… с твоим отцом еще гуляли… А он всегда был правильный. Что там этому надо?

– Я же говорю, соцработники…

– Соцработники, братья Карамазовы, волки зеленые… Обходят неблагополучные семьи, что ли?

– Ага.

– Гуманитарную помощь привезли?

– Не…

– Жаль, иногда хорошая бывает. Что за вопли?

– Верка злится чего-то. Они вроде как Тюльку хотят отобрать, а она вроде как против.

– Зря. – Дядя Гиляй закурил. – Зря. Тюльке лучше будет. Подальше от вас.

– Почему это?

Дядя Гиляй не ответил. Отряхнул колени.

– Пойдем, кастрюлю подержишь… Хотя нет, подождем, пока эти уйдут.

Со стороны дома послышался крик, особенно громкий и яростный.

– Посмотрю, – сказал Аксён. – Вдруг убили кого…

– Посмотри-посмотри… Хотя нет, не смотри. У Мишки чутье, как у мангуста, он меня учует… Ты лучше мне помоги, будем поднимать цветную металлургию, хрен с ними.

Они вернулись на поляну. Дядя стукал аккумуляторные пластины о кирпич, выбивал лишнее, а сетки швырял в кастрюлю. Аксён возрождал костер. Скучная работа.

Появился Тюлька. Он жевал гематоген и выглядел вполне счастливо.

– Что там? – поинтересовался дядя Гиляй.

– Нормально все. Савельев решил проверить, есть ли у меня вши, а Верка его укусила.

– Как укусила? – удивился Гиляй.

– За ногу. А он ее пистолетом стукнул. Подрались они. А эта Людмила испугалась и на крыльцо выскочила, ну мне пришлось ее успокаивать. Я ей говорю: вы не волнуйтесь, мать с дядей Мишей все время дерутся, еще с детства. Они учились вместе, даже дружили. А она расплакалась вдруг…

Тюлька замолчал.

– А потом ирисок мне дала… А потом они уехали.

– Девочка верит в добро, – изрек дядя. – Это похвальное качество сейчас почти не встречается. Верка тоже. Помню, притащила пса – всего две лапы, товарняком переехало…

Дядя Гиляй замолчал.

Свинец в кастрюле начал плавиться, и дядя принялся размешивать его палкой, приговаривая:

– И душа… его из тени… в мир, где ночь царит всегда… не пробьется, не восстанет… не заплачет…

– Ну, вот вы опять, – перебил Аксён. – Опять про ворона! Это же про ворона стихотворение!

– Я ни слова не сказал ни про какого ворона, – дядя булькнул свинцом.

– Да, не сказали, но это ведь те самые стихи, я их узнал ведь! Вы тогда их вслух читали…

– Знаешь, Иван, я в жизни много разных стихов прочитал, – сказал дядя Гиляй. – Может, про ворона тоже. Но поскольку меня очень часто били по голове, у меня там все перепуталось. Такой коктейль сделался, шейк-шерри. И иногда как всплывет, так хоть о баню стучись…

– У нас баня сгнила давно, – напомнил Тюлька.