Назад в СССР 1986. Книга 6 - Максим Гаусс
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Что это вообще за место? — поинтересовался я.
— Одноклассник помог. Дом ему по наследству остался, больше года пустовал. Позвонил ему, попросил помочь. Ну вот мы с Андреем здесь и обосновались.
— Неплохое место.
— Эх, знал бы ты, в каких только местах мне не приходилось ночевать, аж вспоминать тошно, — вздохнул Гриша. — Было время, когда я в бегах был... За шкурой моей охотились. Я и на золотых приисках был, и в степях Монголии. По всему Союзу довелось поездить. Даже на острове Котельный был... Ну, рассказывай, что нового?
Вообще, при разговоре с отцом курсанта предстояло быть аккуратным. В том, что он союзник — я уже давно не сомневался. Вот только нужно было выбирать слова так, чтобы случайно не спалиться. Например, мы с Андреем знали дату — двадцать шестое апреля. Но по понятным причинам, называть ее в присутствии Гриши было нельзя. Так же нельзя было обмолвиться о том, что Союз рухнет. Конечно, может и не рухнет — вдруг спасенный Чернобыль сыграет огромную роль и СССР устоит.
Я много раз читал, что некоторые аналитики из девяностых годов считали Чернобыльскую аварию одним из звеньев цепи, что привела к развалу Союза Социалистических Республик. Конечно, тут львиная доля зависела от генсека Горбачева и вполне возможно, что ровным счетом ничего не изменится. Вот заодно и проверим, правы ли аналитики или нет. Сам я не склонялся ни к тому, ни к другому.
— Ну... — протянул я, отхлебнув чая. — Что нам уже известно? Во-первых, мы твердо уверены, что несмотря на потерю контакта с куратором, Клык от своих целей не отступился. Это он запустил процесс, из-за которого меня так коварно выперли со службы. Он знает меня в лицо, по какой-то причине не захотел меня убивать, хотя мог это сделать неоднократно. Похоже на какую-то одностороннюю игру и ее мотивы мне совершенно непонятны. Также он знает о тебе, Григорий. Уж не знаю, чем ты его так зацепил...
— Я и сам толком не знаю. Пока я вел расследование по радиационным авариям, что произошли в СССР, и о том, что на АЭС могут быть диверсанты, я написал статью в газете. Вот только она в печать не пошла. Перед тем, как меня похитили, мне позвонил какой-то человек, спросил, известно ли мне, кто такой Клык и что я знаю о диверсии на атомной станции. Я только и успел написать на бумажке два слова — ЧАЭС и Клык.
— Андрей об этом говорил… — кивнул я и тут же нахмурился. — Только я не пойму, что это был за звонок такой? Кто мог тебе звонить? Может из КГБ? Блин, мутная история, в которой ничего не понятно. Слушай, а может, тебя видели в каком-то архиве?
— Не знаю. Я много думал об этом, пока валялся в темном подвале, но так и не пришел ни к какому выводу.
— Так, ну ладно, — продолжил я. — С другой стороны, рискну предположить, что об Андрюхе диверсанты ничего не знают. И нужно постараться, чтобы так все и оставалось. А вот о самом Клыке, мы по-прежнему практически ничего о нем не знаем. Есть фоторобот с твоих слов. Понятно, что он не идеален, но все-таки это довольно серьезная зацепка и ее нужно держать на контроле. Есть предполагаемое имя и фамилия — Виктор Клыков. Нам известно, что в имеющихся документах нет ни одной реальной фотографии этого человека, потому что он умер в восемьдесят четвертом году от сердечного приступа. Так?
— Ну да, — кивнул журналист. — Только фотографий нет не по причине смерти. Просто наш покойник жив, здоров и вовремя методично замел за собой все следы. Вот только меня не отпускает мысль, что где-то он все-таки мог ошибиться и оставить свой след.
И верно, каким бы умным и расчётливым ни был человек, контролировать все просто невозможно, от ошибок никто не застрахован. Знать бы еще где Акела промахнулся...
— Предполагаю, что диверсию они устроят весной, возможно в апреле. — задумчиво произнес я, тщательно подбирая аргументы. — Или даже в начале мая.
— Почему?
— Сам подумай. Майские праздники на носу. Это отличная возможность знатно нагадить всему Союзу, да и бдительность у людей будет ниже. У всех праздники на уме, дача, картошка.
— Логично, — кивнул тот. — Меня тут посещала мысль... Пока я выискивал материалы по авариям, предположил, что если подбирать время и дату для совершения диверсии, они должны будут учитывать прогноз погоды. При сильном ветре радиоактивную пыль может сдуть ветром куда угодно, в худшем случае пыль может накрыть территорию всей Киевской области.
Я едва унял дрожь.
Эх, как же далек он был от реальности — одной областью дело тут ну никак не ограничится. Радиоактивное облако дважды облетит всю планету, зараженные осадки выпадут дождем аж тридцати семи странах, но больше всего достанется территории Беларусии и Центральной Европе. А все потому, что вмешалась «Роза Ветров», которую в расчет просто не взяли...
— Ты прав. Они должны будут учитывать этот момент.
— Только я не пойму... — вдруг добавил Гриша, сбив меня с толку. — Это что же получается, авария должна быть настолько серьезной, что разрушится крыша энергоблока?
— Выходит так. А почему ты спрашиваешь?
— Пытаюсь представить себе масштабы, — пробормотал журналист, думая о чем-то своем. — И еще... Как ни крути, а мы не знаем, на каком блоке они запланировали аварию.
— Знаем. По первоначальному плану им нужен был именно четвертый блок. Куратор косвенно проговорился. Еще с осени они начали проводить кадровую рокировку сотрудников. Мы с Андреем выяснили, что сейчас на четвертом энергоблоке больше шестидесяти процентов личного состава — молодые и неопытные специалисты. Это не просто так происходит. К тому же, Донченко тоже работал на четвертом.
— Допустим... Кстати, а ведь электрику и автоматику мы проверить никак не можем!
Я сразу понял, что он имеет в виду шкаф КИП. Видимо, Андрей ему уже про это рассказал.
— Не можем, потому что не разбираемся в этом. Поэтому, нам нужен толковый инженер.
— Зачем?
— Чтобы он заглянул в шкаф и... — я понял, что идея хоть и рациональная, но глупая. Сколько времени и сил
