Пурпур - Вибеке Леккеберг

Андрополус так и не появился в поместье, и Анна, прождав несколько дней, отправилась в Корсиньяно что-нибудь разузнать о нем. Ее сопровождал Лиам. Возле церкви Святого Франциска баронесса спешилась, велела прохлаждавшемуся у храма конюху постеречь коня, пока она будет у мессы, и заодно поинтересовалась, не видел ли он где Андрополуса.

– Спросили бы лучше у водоносов, – прозвучал неопределенный ответ.

Анна вышла из церкви вслед за Бернардо Росселино, еще до конца службы. Площадь, раскинувшаяся между церковью и папским дворцом, была почти безлюдна. Свет делил ее пополам – южная часть купалась в утренних лучах, а восточная лежала в тени: высокая башня ратуши загораживала солнце. Там, где тень, у стены дворца, рядом со своими лошадьми, жадно пьющими воду из известняковых чаш, стоял архитектор. Заметив, что он смотрит на нее, Анна отвернулась. Бездельничающие у колодца водоносы с любопытством поглядывали то на баронессу, то на Росселино. Она решила, что с расспросами об Андрополусе можно немного и подождать; застыв посреди площади, Анна ждала, когда же наконец Бернардо подойдет к ней. Лиам и его собака присоединились к пялящимся водоносам. Росселино выбирал подходящее седло, словно не знал дела важнее, и больше на Анну не смотрел. А ведь во время мессы их глаза не раз мимолетно встречались.

Она разглядывала стены дивных зданий, высившихся по сторонам. На площади было непривычно тихо: визг пил и стук молотков умолк – строительство закончилось. Новая церковь ожидала своего освящения Папой Римским.

Корсиньяно изменился, и прежним не быть ему никогда. Люди тоже стали не такими, как раньше, подумала Анна. Отныне они – экспонаты волшебного музея, рожденного воображением Папы Римского, необходимый декор лучшей в Италии архитектуры. Город построен. Строители и подмастерья разъехались кто куда. Теперь к отъезду готовится и Росселино. Он, кажется, рад – неудивительно: за время работ корсиньянцы не слишком старались скрыть недружелюбие к мастерам-флорентийцам.

Неужели он не подойдет попрощаться? Собака Лиама неспешно исследовала окрестности, обнюхивая камни.

Рядом с Анной прошумела стая голубей, села на рыбообразные терракотовые плитки, которыми выложили площадь. Раньше здесь была глинистая земля. Что же ты застыла, как статуя, баронесса, с нетерпением ожидая, когда едва знакомый мужчина посмотрит на тебя? Ей будет не хватать его.

Четкая черта, отделявшая солнечную сторону площади от теневой, легла прямо под ноги Анне. Солнце медленно наползало на башню ратуши. Над головой архитектора вспыхнул золотистый нимб. Из-за слепящих глаза лучей лицо Бернардо стало неразличимым для баронессы. Она сделала несколько шажков, перейдя на его, теневую сторону. Слуги Росселино седлали коней. Нетерпеливые удары копыт звучали по-своему весело.

– Как видите, намереваюсь уехать до окончания мессы, – негромко сказал архитектор, – иначе, боюсь, прощание может оказаться слишком горячим.

– Вы правы, – так же тихо ответила она. Он сказал «уехать», не «бежать». Гордый человек.

– Дурные предчувствия делают людей опасными. А местные жители опасаются, что огромные деньги, ушедшие на перестройку города, о которой они не просили, теперь выжмут из них новыми налогами, – вздохнул Бернардо.

– Чем вы собираетесь заняться? – спросила Анна и подумала: «Надеюсь, он не сочтет меня излишне любопытной».

– Попробую договориться с флорентийскими банкирами. Надеюсь получить кредит. Суммы, потраченные сверх оговоренной сметы, архитектор обязан возвратить из собственных средств, так уж водится. Я должен Ватикану целое состояние. Получу заем и буду ждать, пока Его Святейшество не призовет меня.

Он отвечал так спокойно и открыто, как будто речь шла не о крахе. А ведь ему прекрасно известно, что болтают и думают о нем в Корсиньяно.

– Все обойдется, – успокаивающе промолвила Анна и улыбнулась. – Папа Римский забудет про деньги, когда увидит, какое чудо выстроили вы для него. Я уверена.

Росселино помедлил, словно испытывая сомнения – говорить или не говорить? – а потом произнес напряженным голосом:

– Есть еще некоторые обстоятельства. Они до поры покрыты пологом тайны, рано или поздно она всплывет на поверхность.

– Пусть это случится сейчас, – попросила Анна.

Она видела перед собой достойнейшего человека, потерявшего уверенность в себе. Очевидно, он не знает, что Пий Второй приказал ей окрасить пурпуром бархатный плащ, который возложат на плечи архитектору – в том случае, конечно, если перестроенный город удовлетворит Его Святейшество.

– Дело в ангеле, – смущенно и проникновенно сказал Бернардо.

– В ангеле? В каком еще ангеле? – голос Анны дрогнул.

– В том, о котором бредил приходской священник, принесший мне алтарную картину. Меняющая цвет краска подсказала мне имя ангела. Я ждал встречи с вами.

– Так вы знаете… И знали уже тогда, когда образ святой Агаты рассматривали в алтаре?

– Разумеется. Великомученицу написал некий ангел, залетевший к нам с Севера. – Росселино быстро огляделся, проверяя, не подслушивают ли их. – Берегитесь падре. Он – доносчик и недоброжелательный соглядатай. Ваше творение пугает его – и не только его. Оно слишком смело и, следовательно, опасно для тех, кто всецело предан канону.

– А кому еще известно, что картину написала я?

– Пурпур сосков неизбежно выдает автора. Имя по сию пору не прозвучало только потому, что всем известна близость вашего мужа к Папе Римскому. Но будьте осторожны. Вам следует окружить себя опытными телохранителями.

Анна почувствовала озноб и все-таки, превозмогая себя, засмеялась:

– Не хотелось бы повсюду ходить в толпе до зубов вооруженных громил!

Архитектор ответил легкой улыбкой.

– Прекрасное утро, – сказал он, глядя пристально.

Она не сочла нужным поддержать новую тему. Молчание прервал Росселино:

– Мужчины непостоянны. Сегодня вас принимают за ангела, завтра сочтут сатаной.

Он отвернулся. Лицо его оказалось в тени. На плечах – коричневый бархатный плащ, на сапогах – золотые рыцарские шпоры.

Четыре года назад Лоренцо пригласил в свой замок Бернардо Росселино и Леона Баттисту Альберти. На обед подали stoccafisso. За столом Бернардо поинтересовался, откуда Анна родом. Он никогда не бывал на Севере, a stoccafisso только несколько раз пробовал в Венеции, ему очень понравилось. Как в Норвегии готовят треску для этого блюда? Она с удовольствием рассказала, что рыбу сушат на открытом морском берегу – сначала на камнях, потом подвешивают на специальных распялках; главное, чтобы не грянули морозы, а то вкус будет совсем не тот. Кожу выбеливают на весеннем солнце. Потом пошла беседа о том, как голодают норвежцы в неурожайные годы, когда дожди губят посевы, о зимней стуже, о выносливости местных жителей, о чуме в Бергене, которую, люди говорят, завозят английские матросы на своих шхунах.

Вот что было в их первую встречу.

После застолья Лоренцо сказал ей наедине, что гости хвалили угощение с неприличным восторгом, особенно Бернардо. Что их интерес к ганзейскому городу на гористом севере был неестественным. Что Анна слишком долго толковала с архитектором про сравнительные достоинства улиток нуселла и мурекс. Что она излишне громко смеялась над флорентийскими анекдотами в исполнении Росселино, который, ко всему прочему, еще и заснул прямо за столом, наевшись доброй еды и напившись молодого вина.

Анна возразила, что хозяин мог бы предложить гостю постель для послеобеденного отдыха, но Лоренцо буркнул:

– Ему и так неплохо!

Бернардо проспал в столовой до самого утра и за завтраком неутомимо восторгался вареными яйцами и свежайшим оливковым маслом, лучшего он в жизни не пробовал. А пекорино! Что за сыр! Да уж, долина Орсия богата дарами! А нельзя ли купить усадьбу поблизости? Тут уж Лоренцо едва не вспылил. Только такого соседа ему недоставало!

Больше архитектора в замок не приглашали.

– Однажды вы уже называли меня северным ангелом, – улыбнулась Анна, – в тот день, когда мы ели stoccafisso.

– Я все надеялся быть приглашенным еще хоть раз. Незабываемый вкус! – Он рассмеялся.

Разговор легко приобрел шутливый оттенок, незримая преграда между ними рухнула, снесенная громким беспечным хохотом Бернардо. Пусть водоносы и конюхи видят, что баронесса и архитектор ведут ничего не значащую светскую беседу, меньше будет сплетен.

– К сожалению, мне пора, – прошептал Росселино сквозь смех, – месса вот-вот закончится, и народ, выйдя из церкви, еще вздернет меня, чего доброго, прямо на этих поводьях. Медлить нельзя. А вы берегитесь приходского священника.

Он вскочил в седло, пристально посмотрел на Анну и, прижав руку к сердцу, почтительно поклонился.

– За картиной, созданной вами, – будущее. Видит Бог, я сам хотел бы быть ее автором. Надеюсь, Его Святейшество окажется на вашей стороне. И на моей…