Ленинград в борьбе за выживание в блокаде. Книга третья. Январь 1943 – январь 1944 - Геннадий Леонтьевич Соболев
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Высокая смертность рабочих даже на оборонных предприятиях побуждала руководство искать чрезвычайные меры по спасению их кадрового ядра. Начавшие создаваться с конца декабря 1941 г. в районах стационары при действующих крупных предприятиях получили поддержку городского комитета партии. Хотя в январе 1942 г. общее числе заводских стационаров значительно увеличилось, число так называемых койко-мест было недостаточным: во второй половине января 1942 г. в них находилось около 20 тыс. человек. Помещенные на 2-3 недели в стационары получали питание со 100 % вырезки талонов из хлебных карточек и 50 % на мясо, жиры, крупы и сахар. Организация и работа заводских стационаров была сопряжена с преодолением громадных трудностей. «15 января получили указание от райкома партии об организации при заводе стационара на 80 человек, – вспоминал заместитель директора Сталепрокатного завода Г. Я. Соколов. – Приступаем к оборудованию помещения поликлиники… Начинают поступать больные. Положили первую партию в 50 человек, но народ уже был настолько слаб, что в первую же ночь три человека умирают. Их кровати занимаются немедленно…»[291] «Теперь на заводе оборудован специальный стационар, – писал в январе 1942 г. работник Кировского завода. – Сюда ложатся по особому ходатайству цеховых организаций люди, опухшие и требующие поддержки питанием и отдыхом. Лежа в стационаре, они сдают свои продкарточки, по которым получают в день три раза пищу: обед, завтрак и ужин в течение 8-10 дней, а затем поступают новые обессиленные товарищи»[292]. В январе 1942 г. в гостинице «Астория» был открыт стационар на 200 коек для ослабевших от голода работников науки и культуры. За период зимы и весны 1942 г. стационары спасли жизнь десяткам тысяч ленинградцев. Но еще больше ленинградцев такой возможности не имели: число койко-мест, как уже отмечалось ранее, было ограничено из-за недостатка отпущенного стационарам продовольствия.
Оставшиеся в осажденном Ленинграде ученые, за исключением их небольшой части, связанной непосредственно с оборонным производством, в январские дни 1942 г. оказались перед страшным лицом голодной смерти. Но все они, независимо от того, какими научными проблемами занимались, работали на оборону города. 5 января 1942 г. Комиссия по делам ленинградских учреждений АН СССР обсуждала доклад профессора Физиологического института B. C. Садикова «Новый метод комплексного использования дрожжей как промышленное задание в условиях военного времени». В результате обсуждения Комиссия высказала мнение, что предложенный В. С. Садиковым метод «может явиться научным открытием, имеющим весьма важное практическое значение, давая возможность замены мясных белков равноценным дрожжевым белком», о чем она сочла необходимым информировать все заинтересованные ведомства и организации[293]. К сожалению, В. С. Садикову не довелось заниматься внедрением в производство своего метода: весной 1942 г. он умер от алиментарной дистрофии, которой заболел в январе 1942 г.
Январь 1942 г., помимо того, что стал «самым смертным» месяцем голодной блокады, для значительной группы ученых останется в памяти сфабрикованными против них обвинениями в антисоветской деятельности. В 1995 г. на международной конференции историков блокады впервые с документами о политических процессах над ленинградскими учеными в годы блокады выступил известный специалист, профессор Санкт-Петербургского университета В. А. Кутузов[294]. В последующие годы об этом писали и другие исследователи[295]. Только теперь, спустя многие годы после неправедной расправы над ленинградскими учеными, стала известна чудовищная история так называемого «Комитета общественного спасения», выдуманного и созданного примитивной фантазией сотрудников комитета по борьбе с контрреволюцией в УНКВД ЛО[296]. Самое страшное в этой истории заключалось в том, что в разработку органов НКВД попали известные ученые, так или иначе связанные с оборонным производством, которые, будучи арестованными по доносам и ложным обвинениям, затем под пытками давали признательные показания, оговаривая себя и своих коллег. Помимо незаконно репрессированных членов так называемого «Комитета общественного спасения» во главе с видным физиком, профессором Ленинградского университета В. С. Игнатовским сотрудники отдела по борьбе с контрреволюцией добыли в «ходе следствия» компрометирующие сведения еще на 126 ученых! «Складывается впечатление, – писал в связи с этим профессор В. А. Кутузов, – что часть работников КРО пыталась путем фабрикации дел оправдать свое существование и тем самым избежать фронта»[297]. И с этим нельзя не согласиться.
В то время как ретивые сотрудники отдела по борьбе с контрреволюцией «искореняли» выдуманные ими же антисоветские организации ученых в ленинградских вузах, в ряде из них (Университете, Политехническом, Химико-Технологическом, Горном, Электротехническом институтах, Институте инженеров железнодорожного транспорта и др.) проходили не только текущие экзаменационные сессии, но и государственные экзамены и защиты дипломных проектов. Несмотря на строгие требования, предъявлявшиеся к студентам, результаты прошедших в январские дни 1942 г. экзаменов оказались успешными. Чрезвычайными усилиями ленинградские вузы подготовили и выпустили в первую блокадную зиму 2500 молодых специалистов. Свыше 500 человек окончили Институт инженеров железнодорожного транспорта, более 200 инженеров дал стране Горный институт, более 100 питомцев выпустил Электротехнический институт инженеров сигнализации и связи, Институт физической культуры им. П. Ф. Лесгафта подготовил 250 высококвалифицированных военно-физкультурных работников, многие из которых были направлены на фронт и в госпитали[298].
Усиливавшееся с каждым днем блокады противоборство между жизнью и смертью в осажденном городе в январе 1942 г. достигло своего апогея. Трагедия Ленинграда стала в первую очередь трагедией его мирного населения – рабочих, служащих, работников науки и культуры, домохозяек, детей. Неся огромные жертвы, они до последнего дыхания боролись за свою жизнь и жизни свои родных и близких и потому выживали даже тогда, когда, казалось, шансов на спасение уже не