Сравнительная социология - Коллектив авторов

Анализ результатов другого крупномасштабного сравнительного проекта – «Всемирного исследования рождаемости» (World Fertility Survey) [Cleland et al., 1985] – поставил под сомнение универсальность еще одного положения теории демографического перехода, в соответствии с которым снижение рождаемости в развивающихся странах связано с изменением экономической роли детей в семье. Столь серьезные расхождения между теорией и результатами ее эмпирической проверки привели многих исследователей к выводу о том, что теория демографического перехода находится «при смерти» [Hirschman, 1994].

Чувствительный удар по ТДП нанесли и успехи «политики одного ребенка» в Китае. ТДП близка к социологическим теориям, жестко связывающим модернизацию (в том числе демографическую) с освобождением индивида от контроля государства и/или местной общины над семейной жизнью. Китайская «политика одного ребенка», осуществляемая под жестким контролем государства и местных общин, продемонстрировала, что постулируемая ТДП связка «рост автономии личности – снижение рождаемости» действует далеко не во всех типах обществ, и снижение рождаемости может быть результатом не только уменьшения, но и усиления «государственного контроля» над личной жизнью.

Выяснилось также, что ТДП мало чем может помочь в объяснении демографических бед во многих регионах Земли. Критика ТДП в этом случае опять-таки опирается на сравнительный анализ, позволяющий сформулировать ряд вопросов. Почему эпидемия СПИДа нанесла страшный удар по странам тропической Африки, сократив продолжительность жизни в некоторых из них на 10 лет, но практически не затронула арабские страны Северной Африки? Почему в СССР и европейских странах советского блока продолжительность жизни в последние десятилетия его существования либо не росла, либо снижалась, тогда как в КНР, Вьетнаме и на Кубе, где у власти также находились коммунистические партии, этого феномена не наблюдалось? Почему в странах «запаздывающей модернизации» – Италии, Испании, Греции, Южной Корее, Японии – снижение рождаемости оказалось более сильным, чем в наиболее развитых странах мира? По мнению сторонников ТДП, она не предназначена для ответа на них, ибо представляет собой «ключ от другого замка» [Вишневский, 2005].

Предварительные итоги развития ТДП. На первый взгляд, эти итоги неутешительны не только для ТДП, но и для обществоведческих теорий в целом. Многообещающая теоретическая конструкция вызвала повсеместное разочарование, не выдержав проверки методами сравнительного анализа. Правда, четырехфазная схема демографического перехода вошла в энциклопедии и учебники, но, по общему признанию, это лишь описательная модель, а не теория, способная объяснять и предсказывать.

Представляется, однако, что из истории развития ТДП можно сделать более оптимистичные для развития теоретического знания выводы. Несостоятельной оказалась не теория вообще, а определенный ее тип – однолинейный и «западноцентристский», согласно которому проводится мысль о том, что демографическое настоящее сегодняшнего Запада непременно станет демографическим будущим незападных стран. Выяснилось, что демографическая политика в конкретной стране не может быть выведена дедуктивным путем из некоей общей теории, описывающей глобальные закономерности.

«Сравнительные жизнеописания» плодотворны не только в истории людей, как у Плутарха (ок. 45 – ок. 127), но и в истории теорий. В судьбе ТДП прослеживается немало параллелей со структурным функционализмом Т. Парсонса. В обоих случаях идея целенаправленного движения системы к некоторой цели оказалась эмпирически недоказуемой. ТДП, как и структурный функционализм, подвергалась критике за излишнее спокойствие перед лицом грозящих опасностей, переоценку способности социальной системы к саморегулированию. Непосредственное использование всеобъемлющих теоретических схем для объяснения процессов, происходящих в конкретных условиях, оказалось невозможным.

В то же время полемика вокруг ТДП, как и критика структурного функционализма, явилась теоретически плодотворной. С одной стороны, она постепенно превратила ТДП из однолинейной схемы в пучок нарративов [Van de Kaa, 1996], а по сути «теорий среднего уровня», описывающих и объясняющих разные аспекты всемирного снижения рождаемости – культурный, экономический, институциональный и т. д. С другой стороны, споры о ТДП породили ряд новых теоретических подходов.

Институты, демографическая политика и рождаемость. Институциональный подход к исследованию рождаемости, как и теория демографического перехода, вырос из межстрановых сравнений и во многом был инициирован двумя однотипными вопросами. Почему столь заметно различается уровень рождаемости в развитых странах, например, во Франции и Германии? В связи с чем в одних развивающихся странах рождаемость снизилась очень быстро, в других – этот процесс является медленным, в третьих – остается на прежнем уровне?

В соответствии с данным подходом первостепенное внимание уделяется специфике институтов, сложившихся в той или иной стране в результате особенностей ее географического положения и исторического развития. В этом отношении он существенно отличается от ТДП и других теорий, в которых незначительно исследуется культурная, политическая и экономическая специфика отдельных стран и регионов. Институциональный подход используется для анализа демографических процессов и демографической политики как в развивающихся, так и в развитых странах.

Развивающиеся страны. Опыт решения демографических проблем в развивающихся странах наиболее ярко показывает, что эффективная демографическая политика не может быть выведена из некоей универсальной и «единственно верной» теории или механически скопирована с других стран.

Развитию институционального подхода к проблемам рождаемости во многом способствовал сравнительный анализ четырех стран, на которые (по оценкам на середину 2012 г.) приходилось 43 % численности жителей Земли: Китая (1350 млн человек), Индии (1260 млн человек), Индонезии (241 млн человек) и Нигерии (170 млн человек).

Демографическую политику КНР часто называют «политикой одного ребенка», поскольку право на рождение второго ребенка в этой стране законодательно регламентировано и предоставляется только определенным категориям населения. Эта политика, наряду с рыночными реформами, способствовала быстрому снижению рождаемости – уменьшению СКР с 3,0 в 1976–1980 гг. до 1,5 в 2012 г. В то же время демографическая политика КНР привела и к ряду негативных последствий. В Китае опорой родителей в старости всегда считались сыновья, поэтому «политика одного ребенка привела» к выборочным абортам (в зависимости от пола плода). По сообщению агентства «Синьхуа», на 100 родившихся девочек в 2010 г. приходилось в среднем 118,6 рожденных мальчиков, тогда как биологически нормальным является нахождение этого показателя в интервале 102–107 [Guanqun, 2011]. Это, в свою очередь, порождает «дефицит невест» в современном Китае.

История индийской демографической политики разительно отличается от китайской. В Индии в 1975–1976 гг. была предпринята попытка прямого наступления на рождаемость путем массовой стерилизации мужчин. Эта политика вызвала протесты влиятельных политических и религиозных сил, считавших, что действия правительства идут вразрез с религиозными и культурными основами жизни страны. После этого демографическая политика Индии была преобразована в программу повышения благосостояния семьи, которая включает 10 целей, причем большинство из них носит медико-социальный характер. Достижение ряда целей, таких как обеспечение доступности контрацептивов и предотвращение браков девушек, не достигших 18 лет, должно способствовать снижению рождаемости. Рождаемость в Индии также снижается, но гораздо медленнее, чем в Китае, и более неравномерно: на юге страны, где женщины традиционно пользовались большими правами, чем на севере, СКР снизился до уровня 1,8–2,0; в наиболее многонаселенных и бедных штатах значение этого показателя составляет около 4, а в среднем по стране – около 2,5.

Сравнительный анализ результатов демографической политики Китая и Индии свидетельствует о том, что методы, оказывающиеся эффективными в одной стране, могут привести к противоположному результату в другой. В Китае, где государство опиралось на партийную «вертикаль власти», а решение социально-экономических проблем с помощью мобилизационных кампаний воспринималось населением как обычная практика, «политика одного ребенка» оказалась эффективной. В Индии, стране с совершенно иной политической культурой, мобилизационная кампания по снижению рождаемости провалилась.

Сравнение Индонезии и Нигерии свидетельствует о том, что демографическое развитие страны тесно вписано в ее общеполитический контекст. В Индонезии демографическая политика стала важным составным элементом нового курса, который проводил президент Сухарто, пришедший к власти после трагических событий 1965–1966 гг. – попытки государственного переворота, его подавления и последовавших за этим массовых репрессий, в результате которых были убиты сотни тысяч людей. Новая власть сумела подключить к программе снижения рождаемости региональную бюрократию, найти стимулы для активного участия в ней деревенских общин и убедить мусульманское духовенство не противодействовать мерам правительства [Barnwal, 2004]. В Нигерии череда военных переворотов, постоянные конфликты на религиозной и этнической почве не позволяют проводить демографическую политику. Если демографическая политика Индонезии, наряду с ее быстрым экономическим развитием, привела к снижению СКР до 2,3, то в Нигерии рождаемость снижается крайне медленно и СКР составляет 5,6.