Найти в Нью-Йорке - Колин Харрисон

Он почувствовал, что бета-блокаторы принялись за дело. Он ощущал себя… да, спокойным. Сердце билось уже не так часто. Вот это да. Вот это да. Он настолько успокоился, что мог мысленно вернуться к неприятной теме — к Джеймсу Тонелли. Допустим на секунду, что служба уборки действительно похитила важную информацию — к примеру, первые паршивые результаты испытаний искусственной кожи. Допустим, это удастся доказать. Теперь допустим, что Джеймс говорил с кем-то, кто, в свою очередь, велел еще кому-то до смерти напугать двух мексиканок, самоуверенно преувеличив значение слов «дайте им понять», и в итоге эти люди сделали глупость или даже хуже — просто пошли и убили их. Теперь представим, что вы репортер «Нью-Йорк таймс» или «Уолл-стрит джорнэл» и вы узнаете, что в одной компании произошла утечка информации и ее акции обрушились. Затем эта компания каким-то образом становится причиной убийства людей, работавших в фирме, укравшей информацию. К чему это приведет? Том спокоен! К лавине негатива в прессе, воплям акционеров и бог знает чему еще. Его карьере придет бесславный конец. А вдруг обнаружат, что он нарушил федеральные законы или правила корпоративной политики? Он может угодить в тюрьму, если свидетели дадут нужные показания. На допросе Джеймс ответит, что в точности выполнил приказ. Мистер Томас Рейли, вы президент компании, проводящей исследования, направленные на спасение человеческих жизней, ваш отец — врач, ваша жена — врач, и вы приказали совершить преступление, или потворствовали тому, что оно было совершено, или намекали на то, что его следует совершить. Иными словами, вы способствовали тому, чтобы двух беззащитных мексиканских девушек, которые убираются у вас в офисе, утопили в экскрементах?

Не исключено, что он тогда действительно сказал Джеймсу лишнее. Что-нибудь вроде «если понадобится, играйте грубо». В ответ Джеймс кивнул с серьезным и непроницаемым видом. Неужели Том сказал нечто подобное? Мог он на самом деле такое сказать? (Он спокоен!) «Я знаю людей, которые кое-кого знают». Почему сейчас у него в голове звучат эти слова Джеймса? Звучат как слова, которые Джеймс мог бы сказать со своей интонацией жителя бруклинских трущоб? Они разговаривали рано утром, часов в восемь, когда кофеин так и толкал Тома на решительные действия, подзаводил его. «Я знаю людей, которые кое-кого знают». Плохо. «Играйте грубо». Тоже плохо. Неужели все это действительно было сказано?

Том посмотрел на Энн. Она провела день с больными. Сама безмятежность. Понятия не имеет, что его ждет. Он спокоен.

Как только она пошевелилась сегодня утром, они стали ей являться: миссис Томпсон (сердце), мистер Бернард (анальная трещина), Хэрриет Горски (почечная недостаточность в последней стадии); все ее 1690 пациентов, теснящаяся, шаркающая, кашляющая, раздраженная толпа у нее в голове, классифицируемая по возрасту, полу и, разумеется, по типу болезни либо предполагаемой болезни. Взять хотя бы пациентов с раком легких: тех, у кого он, по всей вероятности, есть, но они все откладывают обследование; и тех, у кого он точно есть и кто начал осознавать, что скоро умрет; и тех, кто сейчас лежал в постели, мучаясь от кашля. Или многочисленных женщин, страдающих тревожными состояниями, от легкого беспокойства до случаев, требующих немедленной госпитализации. Войди она в помещение, полное этих людей (нет, пожалуйста, лучше не надо), она сумела бы, переходя от одного к другому, во многих случаях интуитивно, поставить диагноз, припомнив данные по каждому пациенту, уровень содержания кровяных телец, историю болезни, даже рост и вес при последнем осмотре. И их прошлое, их секреты — тяжкое бремя, которое она старалась не взваливать на себя, но ей никогда не удавалось этого избежать. Она заботилась о них, они ее интересовали — эта выборка из человечества, разумеется, с перекосом в сторону имеющих медицинскую страховку и женщин (мужчины слишком небрежно относятся к своему здоровью). Лишь немногие ей откровенно не нравились, и лишь немногих она оплакивала, когда приходил конец, а были и такие, кого она даже любила — обычно издалека, платонически, не выдавая себя ни единым намеком. Некоторые пожилые вдовцы приходили к ней в костюме и галстуке, словно еще работали, и нередко стоически молчали, когда она описывала их состояние и объясняла, чем они страдают. Они кивали, поджав губы и потирая сухие руки, как будто речь шла лишь о деньгах и им предстояло выписать чек на круглую сумму. От этого у нее просто разрывалось сердце. Возможно, они напоминали ей отца в его последние годы. Почему бы и нет? Они ведь тоже были людьми. Они стояли перед ней почти голые — мужчины в приспущенном белье, она ощупывала их, чтобы установить, нет ли грыжи, обычной в их возрасте и потенциально опасной при инфекции, или распухания тестикул, от них пахло — женщины обычно пользовались духами и лучше мылись, они тихонько рыгали, испускали газы, крякали. Изредка кому-то случалось обмочиться, обычно во время анального осмотра. Она никогда не показывала, что такое поведение в каком-то смысле постыдно. Да это и не так. Мы животные, наша плоть смертна. Мы родились, а значит, можем умереть.

Она посмотрела на Тома, сидевшего рядом в машине. Задумался. Но сравнительно спокоен. Не спросил, как у нее прошел день. Даже обошелся без приветственного поцелуя, когда она села в машину. Она сердилась на него? Да, но главное — она была обескуражена. Оба они слишком много работали, оба несли слишком большую тяжесть… и тут ей вспомнился нынешний день… когда после обеденного перерыва она осматривала молодого женатого мужчину, который жаловался на боли в груди и животе, а потом признался, что у него недавно был роман с разведенной свояченицей и он, видимо, заразил жену герпесом. Энн терпеливо кивала, а сама думала: «Ну ты и скотина». Она выписала мужчине рецепт и попросила его сообщить жене, которая тоже у нее лечилась. Затем пришла молодая женщина, хотела, чтобы ей прописали антидепрессанты посильнее. Женщина страдала патологической тучностью, она вся заплыла жиром, к тому же очень много курила. Энн строго поговорила с ней о ее легких и сердце, но вряд ли она прислушается. Следующая пациентка — пожилая дама, у которой нижняя часть позвоночника и тазовая область поражены острым артритом. Дама двигалась медленно и все время бормотала ненужные извинения, пока Энн ее осматривала.

Люди такие разные, и если ты врач, тебе известны тайные причины этих различий. Имея тайное знание, всегда рискуешь узнать что-то о тех, кого любишь: узнать именно то, чего тебе лучше бы никогда не знать. И теперь ее волновало кое-что, связанное с Томом. Она не понимала, знает она это или ощущает, а если ощущает, то как его жена или как врач? По всем внешним признакам он абсолютно здоровый сорокадвухлетний мужчина, рост 185 сантиметров, вес около 105 килограммов: многовато, но ничего страшного. Однако кое-что все же беспокоило ее: подергивание глаза, тревожная раздражительность. Он испытывал стресс, совершенно ему не свойственный, но ничего ей не говорил. Либо он знал, что именно не в порядке, либо нет. Но она чувствовала, что он знает. Под показным радушием своего в доску парня у него скрывался острый ум. Том мог очень жестко обращаться с людьми. Он классифицировал, фиксировал, анализировал. Ценные качества, чтобы управлять компанией, спору нет. Но животное начало в нем всегда брало верх. Это она поняла по своим больным. Мозг — орган, возвысившийся над остальными и воспринимающий реальность как ему удобнее. Но он не способен контролировать реакцию тела на это восприятие, поступление гормонов, деформацию клеток. Том вел себя так, словно ничего не случилось. Он казался спокойным, но она знала, что это неправда. Что-то было не в порядке. Именно сейчас, когда он сидел, уставившись в окно лимузина, и ничего ей не говорил. Почему?

— Остановите здесь, — сказал он шоферу.

Чудесные апартаменты! Громадные! На такой высоте! Некоторые из присутствующих — настоящие миллиардеры, хотя для Энн это, конечно, ничего не значило. Она болтала, слонялась среди гостей, позволяя Тому заниматься своим делом: толковать в углу с крупными воротилами, у каждого в руке — по бокалу. Она кое с кем обменялась рукопожатием и постаралась побыстрее пробраться к огромному дивану, на который радостно уселась, наполовину скрытая гигантским букетом лилий, взяла предложенный бокал белого вина. Все слуги были крошечными гватемальцами. Она слишком устала, Тому от нее мало проку. Так что она наблюдала. Когда-то ее познакомили с Конни, моложавой супругой кого-то из важных шишек, и теперь Энн изучала ее. Та вовсю работала своей дорогостоящей грудью. Выглядит натурально, но какой гротеск! Просто нереально, однако восхитительно! Трудно сказать, кто больше в ответе за эту область прикладной эстетики — мужчины или сами женщины. Но, как ни странно, поддельные сиськи действовали. Мужчины, которые вращались среди самых изысканных и блестящих дам, практичные и зоркие, адвокаты, банкиры, художники, мужчины, похоронившие родителей, друзей, жен, даже детей, а следовательно, знавшие, в чем главная трагедия плоти, — часто оказывались совершенно беззащитными перед этими ненатуральными, но бесспорно, великолепно выполненными подделками. Многомудрые, чуткие мужчины! Врачи! Да, и врачи, которым известно о мгновенно распространяющихся инфекциях, спайке мышечных тканей, реакции иммунной системы, повреждениях нервов, шрамах, о том, что имплантанты иногда лопаются, нанося страшный ущерб, и прочее, и прочее. Даже врачи. Нужный отклик встроен в организм, как деталь в прибор, и волны тестостерона сами вбрасываются в эндокринную систему. Они ничего не могли с собой поделать. Беспомощные. Беспомощные мужчины. Утратившие способность к сопротивлению. Они вожделели, и их явная похоть давала женщине власть, пусть и ненадолго.