У женщин грехов не бывает! - Ирина Крицкая

Кто-то слегка закосевший удивленно хлопал глазами и говорил моему мужу:

– Какая у тебя красивая жена!

– Атрыщ! – Он улыбался, ему всегда приятна такая ерунда. – Застукаю – всех поубиваю!

Кстати, у одного из наших друзей-собачников была типография, и он напечатал мою первую книжку. А у другого собачника была Сеть книжных магазинов. Там ее выставили на полочки и кое-что даже успели продать, хотя половина тиража еще лежала в моем подвале. Это тоже была игра. Игра в книжки.

А девушки на кухне резали салатик и смотрели в окно на это безобразие. Их немножко бесило мое откровенное хамское счастье. Я знаю, конечно, все знаю, что они про меня говорили: «Хорошо пристроилась», «Она ведет богемный образ жизни», «Почему умные мужики женятся на таких дурах», «Звезда, ей каждую минуту нужно подтверждение собственной звездности», «Ей слишком рано повезло» и «Она ему изменяет – сто процентов», даже это говорили. Интересно, откуда им было знать?

Нет, я на них не обижалась, они же ж добрые. Им тоже хотелось скакать по снежку от баньки до мангала, им тоже хотелось уйти в отрыв, но они привыкли резать тазик оливье на Новый год – и резали свой тазик.

А меня разрывало от радости. Я же сразу в двух местах веселилась. Анечка меня щелкала, на снегу, босиком, голую. Я кидала фото Лерочке, а он мне смс: «Маленькая, как я хочу с тобой в баньку!».

Товарищи подтягивались в кафе под пальмами. Каждую минуту приходили поздравления от друзей из Чикаго, из Майами, из Берлина, из Минска, из Москвы, из Тбилиси, из Еревана, из Ферганы, из Калифорнии, из Брауншвейга и даже из Сиднея, а Новый год все не чувствовался и не чувствовался.

– Поехали уже, да? – Ашот тянул всех в сауну.

– Какой домой? – Шимшон отмазывался по телефону. – Мы кушаем…

– Да что-то не хочется… – Лерочка сказал.

– Ненормальный! Он у нас ненормальный! – они над ним смеялись.

Эти веселые непонятные мне люди тоже видели фотки на снегу и угорали над старым евреем, у которого съехала крыша на почве гормонального взрыва. А Лера выпил водочки и позвонил мне из этого кафе. Но я не смогла говорить, я испугалась, примитивно, как воровка, испугалась. Из трубки было слышно, как Шимшон кричит: «Привет! Передай от меня привет! Спроси, помнит Шимшона? Спроси, Шимшона, грузина, помнит?..». «Помню, помню», – я промямлила и скинула вызов. Муж оказался рядом, погладил по спинке, спросил про какую-то рубашку. Мне никогда не звонили домой никакие мужчины, поэтому я испугалась и скинула.

А Лера пьяненько скользил по кнопкам: «Ирочка моя любимая, я сейчас в кафе с друзьями, меня зовут в сауну, а я хочу встречать Новый год с тобой. Все уже говорят, что я ненормальный, но эта ночь должна быть наша».

Я ему из ванной отвечала, одевалась уже к столу, и мне стало грустно, резко стало грустно после этого оборванного звонка.

– Ирина! Где у тебя веник? – меня звали с кухни. – Мы тут бьем твои бокалы!

– Не знаю! – Я удаляла с телефона компроматы.

– Ты не знаешь, где у тебя веник? Это вообще твой дом?

За дверью шумели подружки, и дети начали визжать, и музыку включили… Я ответила Лерочке: «Скажи всем: приеду – набью морду». А он вслух прочитал. Смешной, взял и за столом прочитал:

– «Приеду – набью всем морду». Понятно вам?

– Ты сумасшедший, да? – Ашот ему сказал.

– Да, – Лера вздохнул. – Мы с ней оба ненормальные.

Он пошел домой. То есть ко мне. И домой, и ко мне. К жене за стол, ко мне в постель. И даже не в постель, а в мозг и в кровь, и я уже сама не могла понять, где и с кем я Новый год встречаю.

Я не помню эту ночь. Леру помню, а что в доме у меня творилось, не помню. Куранты били помню. Дети визжали, помню. Президента не помню, вроде кто-то был. Шампанское стрельнуло. Огни бенгальские посыпались. Сын маленький меня поцеловал. И старший наклонился щекой к плечу. Я обняла.

Все побежали на улицу. А там светло! И попушистело кругом. Ночь лунная, от снега все бело до самых сосен. В поселке забомбили фейерверки. И наши парни свои петарды – пух! За Родину!

Салют я, слава богу, помню. Пошли залпы. Один! Другой! И россыпи на небе, как в День Победы. Собаки бесились от грохота, весь табун носился кругами. Они протоптали снег так, что вылез газон. Я стояла внизу, держала своего младшего и еще кого-то из детей, чтобы они не попали борзым под копыта. А Лера протиснулся, пролез в этот грохот, в мой дом. Телефон у меня в лифчике вибрировал: «С Новым годом, маленькая. Я тебя люблю».

Я к нему убежала. Всех бросила и закрылась в детской. Малыш мой спал. Я свечи зажигала, ванильные, как в «Майами». Всю ночь мы были вместе. У меня уже не было сил, под утро я падала, а Лерочка не отпускал.

– Маленькая, что у тебя есть под рукой? – он шептал в своей спящей квартире.

– Ничего. – Я на ковре валялась, добрая-добрая была. – Ничего нет, только лимончик…

– Давай сюда свой лимончик, я тебе вставлю…

Я еще играла, «он не пройдет, он не пройдет», но знала: Лерочка придумает, что сделать с лимончиком. Он из любой ерунды делает реквизит к нашим спектаклям.

– Пройдет, маленькая, оближи его, и пройдет.

У него глаза опять загорелись, я облизывала лимон и вставляла себе, а Лера командовал:

– Прошел? Хорошо. Покажи мне… Умничка, вставила. Теперь толкай его…

– Он застрял! Лера, как он выйдет?

– Выйдет, маленькая. Ты потужишься – и он выйдет.

Я раскрыла ноги перед камерой:

– Поймай его! Лера! Хочу вытолкнуть к тебе в ручки. Смотри!

Он прикусил губы и ждал, ждал, ждал, когда лимончик упадет на ковер.

– Обалдеть. Сделай еще раз! Сфоткай его мне. Ироччччка! Я хочу такую фотку!

Я уснула в пять или в шесть, а Лера не ложился, ему через час нужно было выходить на работу. Целый час он рассматривал лимон и гладил пальцем по монитору, и языком тянулся. Прозвенел будильник. Он вздрогнул: «Да, я ненормальный», – головой тряхнул. И пошел в свой ресторан. Один, по Аришоми, холодным утром Лерочка мой топал, куртец на ходу застегивал, буробил про себя: «Целый час… Целый час… Маленькая, целый час смотрел твою писечку… Что такое? Я уже ничего не понимаю».

22

Было у меня ощущение тревоги. Я точно помню, было. Устала я!

Утром муж получил мой подарок, живого зайчишку, и после обеда мы поехали в поле. Это рядом, по той убитой дороге, что идет через елки, по лесу, вокруг аэродрома. С дороги было видно и радары, и новые «миги» с горбатенькими носами, целый ряд. Мы остановились сразу за полосой и выпустили зайца. Дали ему секунду, чтобы собаки смогли поработать, и заорали:

– Вот! Вот! Вот!

А заяц дернул! Дал конкретного стрекача. Вся свора, девять собак, кинулась за ним. Борзые летели по белому полю. Рыжее, черное, серое – все смешалось в один бешеный клубок. А потом гонка растянулась, так что каждую собаку было видно на рывке. Зайчик петлял и как будто знал местность, заворачивал в рощу. Ардан загонял его на Аришку, но зайчик вывернул к балке. В этот момент даже мне стало понятно – шансов нет. Собаки увязали в сугробах, скакали тяжело, сгибались пополам, с трудом выпрыгивали, теряя секунды. Их тонкие спины гнулись, и у них уже не было сил рвать и тянуться в струну. Слишком глубок и тяжел был снег. А зайчик, легкий, маленький, петлял от них, выгибался дугой, прижимал к спине длинные черные уши… Ушел.

С мороза я легла вздремнуть на часочек. В нашей общей с мужем спальне я отрубилась. А телефон забыла! Да! Забыла в шубе я свой телефон. А там будильник был на шесть вечера. Потому что я Леру с работы ждала!

Из лифта он отправил мне смс: «Я уже дома. Жду свою маленькую любимую Ирочку». Будильник зазвонил. Будильник играл марш. Веселый гусарский марш. На три повтора я его поставила. За столом, на кухне, где мой муж и гости играли в покер, все сразу закрутили головами: «У кого? У кого?».

Я еще спала, когда муж вытащил меня из постели. Встряхнул за плечи – и телефоном мне в лицо: «Что это?».

Я прочитала: «Я уже дома. Жду свою маленькую любимую Ирочку». И муж прочитал еще раз. И снова начал трясти меня за плечи: «Что это такое? Что это? Кто тут маленькая любимая Ирочка?». А я еще подумала в первую минуту: «Слава богу, он узнал…».

А потому что мы не врали никогда друг другу. Не было у нас концептуального системного вранья. И поэтому он рвал на мне рубашку и смотрел испуганными глазами, как будто это не я перед ним в нашей постели лежала, а чужая злая тетка.

Я поправила лямку на плече и спросила:

– Может… номером ошиблись?

А муж вдруг тоже стал чужим и незнакомым и повторял одно и то же:

– Кто тут маленькая любимая Ирочка? А? Я не понял? Кто тут маленькая любимая Ирочка?

– Не ругайся… – я сказала.

– Не ругайся? К тебе приходит смс из Израиля!!! Через месяц после того, как ты оттуда вернулась! А ты говоришь, не ругайся?

Глаза мужа наливались кровью – я первый раз увидела, чтобы у него так страшно краснели глаза. Я думала, это все метафора, это неправда, но глаза мужа действительно стали красными. Я испугалась и начала мямлить: