В дебрях Центральной Азии (записки кладоискателя) - Владимир Обручев

С перевала дорога спустилась в длинную и широкую впадину с озёрами Сайопу и Айдынкуль, окаймлёнными зарослями камышей.

По этой впадине мы ехали до заката солнца. Богдо-Ула всё время видна была слева, и её снеговые вершины манили к себе путников, томимых жаром. Вне зарослей дно впадины представляло пустыню, усыпанную щебнем и галькой.

Ночевали на станции Ту-Дун, где воду дают хорошие ключи. Но комната была грязная и тёмная, так что профессор предпочел спать в своей телеге. Его сну очень мешали комары, пробиравшиеся через щели, тогда как секретарь в фанзе выспался хорошо.

На второй день дорога шла вблизи озера Айдынкуль по солончакам и зарослям, приближаясь к хребту Джаргес, который круто обрывается к впадине озёр, окаймляя её с юга. Вскоре показалась зелень обширного оазиса Даванчин у подножия хребта, и я думал, что его орошают речки, стекающие с гор. Но оказалось, что вода выходит обильными ключами из дна впадины, образуя несколько речек, которые к подножию хребта Джаргес сливаются в целый поток, прорывающийся через этот хребет по дикому непроходимому ущелью.

От станции Даванчин дорога поднялась на перевал через хребет, а затем долго шла по живописным ущельям его южного склона до станции Хукулу. От последней мы ехали то между разноцветными жёлтыми и красными голыми холмами, то по участкам чёрной щебневой пустыни и поздно вечером добрались до станции Куурга.

Последний день был удручающий. Долго ехали по голой пустыне без всякой растительности, спускаясь всё ниже и приближаясь к обширной впадине южного подножия Тянь-Шаня, расположенной ниже уровня океана. Солнце пекло невыносимо. Только после полудня начались цветные холмы, овраги и, наконец, цепь невысоких гор Ямшинтаг, через которую мы ехали по долине с садами и огородами таранчей. Появились деревья, которые были незнакомы нам — тутовые, ореховые, пирамидальные тополя, туйя и виноградники; всё доказывало очень тёплый климат. Остановились на постоялом дворе в предместье китайского Турфана.

Нужно сказать, что Турфан состоит из двух городов: китайского, в котором живут амбань, маньчжурские солдаты и китайские торговцы и ремесленники, и мусульманского, в котором живут таранчи, т. е. тюрки, составляющие коренное население Восточного Туркестана, и их князь. Оба города отдалены друг от друга на 2–3 версты и окружены садами, виноградниками, огородами и полями, которые орошаются арыками из речек, образующихся из обильных ключей в долинах, прорывающих Ямшинтаг.

По поручению профессора я расспрашивал хозяина постоялого двора и других китайцев относительно развалин древних городов. Мы узнали, что к западу от мусульманского Турфана находятся верстах в 15 развалины большого города Яр-Хото, что к югу от китайского Турфана в 5 верстах — старый Турфан, также в развалинах, а на востоке у подножия той же цепи гор Ямшинтаг в нескольких местах развалины Кара-Ходжа, Идыкут-Шари, Астана, Муртук и др. Мы узнали также, что эти развалины сильно пострадали во время последнего мусульманского восстания, так как таранчи уничтожали изображения буддийских божеств — статуи и фрески, а штукатурку храмов они издавна употребляют для удобрения своих полей, в почве которых мало извести.

Эти сведения очень огорчили профессора, который из старых книг знал об обилии древних городов в этой местности, ещё никем не изученных, и надеялся поэтому на богатую добычу древностей. Но осмотреть развалины всё-таки было необходимо, а раскопки могли обнаружить многое, уцелевшее от расхищения. Поэтому нужно было получить разрешение местного китайского амбаня, которого нельзя было обойти, хотя разрешение генерал-губернатора уже имелось.

Визит состоялся в том же порядке, как и в Урумчи, но обстановка была проще. Амбань был старый маньчжур и нанкинским наречием не владел. Поэтому роль переводчика пришлось выполнять мне. Амбань заявил, что ближайшие к городу развалины в старом Турфане и Яр-Хото совершенно уничтожены мусульманами, и советовал осмотреть развалины Кара-Ходжа и соседние, которые лучше сохранились.

Впрочем позже мы узнали, что все развалины были примерно в одном и том же состоянии и что амбань просто хотел сплавить нашу экспедицию подальше от себя. Он боялся, что иностранцы и их работы привлекут к себе внимание китайцев Турфана, которые будут собираться толпами и возле жилья янгуй-цзе, и на месте раскопок; придётся посылать солдат для охраны от слишком любопытных зрителей, могут возникнуть конфликты и т. п. А в Кара-Ходже, куда он сплавлял нас, население исключительно таранчи, которые буддийскими древностями не интересуются и тревожить иностранцев не будут.

Амбань очень настаивал на нашем переезде в Кара-Ходжа и дал разрешение на раскопки только в этой местности. Профессору пришлось уступить, и мы на следующий день отправились в Кара-Ходжа.

Дорога шла сначала по Турфанскому оазису, а затем по каменистой равнине с очень скудной и мелкой растительностью вдоль подножия гряды Булуектаг, которая тянулась сплошной стеной, круто оборванной на юг и словно гофрированной мелкими рытвинами. У южного подножия Булуектага начиналась голая пустыня, и только там, где эта гряда была разорвана поперечными ущельями, из последних вытекали ручьи, вдоль которых тянулись дома и сады небольших посёлков.

Из одного из ущелий этой гряды вытекала речка Кара-Ходжа, которую мы искали.

В селе Кара-Ходжа мы остановились у мусульманина на постоялом дворе, который отличался от обычного китайского типа рядом тополей, затенявших фанзы и навесы от жгучих лучей солнца. Так как экспедиция собиралась прожить здесь месяц или два, нужно было найти для неё квартиру более спокойную, чем постоялый двор. Мы с Лобсыном отправились на поиски, но в целом селе не нашли ничего подходящего. Ни один из поселян не имел двух приличных комнат, которые мог бы освободить для приезжих. Нам пришлось пойти в соседнее село Астана на другом берегу речки Кара-Ходжа. Там местный старшина, имевший большую усадьбу, согласился отвести отдельную фанзу с двумя комнатами для экспедиции.

Здесь устройство фанз отличалось от китайских отсутствием кана, который заменялся небольшим возвышением глинобитного пола. На нём таранчи раскладывают на ночь ковры или тонкие ватные матрасики своих постелей. Окна были заклеены бумагой. Для профессора раздобыли стол и два табурета, а для разбора добываемых древностей несколько досок и жердей, из которых Лобсын смастерил полки. Складные кровати— немцы поставили на возвышении, и в комнате осталось так мало места, что чемоданы и ящики экспедиции пришлось поставить в первой комнате, где мы с Лобсыном разложили свои постели на возвышении; никакой мебели здесь не было.