Тревожный август - Эдуард Хруцкий

— Вам кого?

Глаза человека смотрели настороженно, рука лежала на кобуре.

— Мы из милиции, — Полесов достал удостоверение, — ищем телефонный узел.

— Он здесь находится, я его начальник.

— Нам бы хотелось поговорить с вами.

— Пойдемте.

Они вошли в большую комнату, заставленную огромными рамами с проводами, в центре ее блестела лаком и медью старая панель коммутатора, над ней горела маленькая лампочка. Какая-то женщина с полукружьем наушников на голове пристроила к свету растрепанную книжку. Она на секунду повернула голову, но тут загорелся красный глазок.

— Город. Соединяю.

Что-то щелкнуло, и в металлическое кольцо плотно вошел штекер на гибком шнуре.

Вслед за начальником оперативники миновали зал и вошли в маленькую комнату с небольшим телефонным пультом и письменным столом в углу.

— Мой кабинет, — словно извиняясь, сказал начальник.

— Ничего. — Степан присел на край стола, — вы партийный, товарищ?..

— Макаров Павел Сергеевич... Да, с двадцать четвертого.

— Дело у нас такое, секретное дело. О нашем разговоре никто не должен знать.

— Я понимаю, органы и все такое.

— Правильно понимаете. Так вот что нам скажите. У вас есть график дежурств сотрудников?

— Кто вас интересует? Монтеры? Техники?

— Нет, телефонистки.

— Конечно. Они как раз работают строго по графику. Правда, бывают замены, но редко.

— А график далеко?

— Не очень, как раз за вашей спиной.

Степан обернулся. На стене был прикреплен разграфленный кусок ватмана.

— Этот?

— Он.

— Кто дежурил у вас утром шестого августа?

Начальник узла связи чуть прищурил глаза, приглядываясь.

— Дробышева Нина. Нина Васильевна.

— А сегодня, вернее — вчера в шестнадцать часов.

— Она тоже.

— Ага, — Степан сжал кулаки так, что ногти больно впились в ладонь. — Так. Что вы о ней сказать можете?

— А что сказать. Женщина она молодая, видная из себя. Незамужняя. Вроде ничего за ней плохого не замечали.

— Что она при немцах делала?

— Да вроде ничего, как и все, дома пряталась. Ну, конечно, поговаривают, мол, с военными она крутит. Да кто ее судить-то может! Незамужняя, живет одна.

— Давно она в городе?

— Нет. Перед самой войной приехала.

— Откуда?

— С Украины. Точно не помню. Если надо, я могу личное дело посмотреть.

— Не надо.

Степан помолчал. Его начали уже настораживать совпадения. Как профессионал, он давно уже четко уяснил, что, чем больше случайных совпадений, тем меньше вероятность надежности версии. А здесь как-то все на Украине замыкается. И Гоппе, и Володя Гомельский.

— Вы не могли бы ее нам внешне описать?

— Видная она. Интересная такая блондинка.

— А сколько ей лет?

— Двадцать восемь.

— Подождите-ка, — Полесов задумался. Неужели опять совпадение? Неужели это та самая блондинка, приходившая к Шантрелю, которую они так долго и тщетно искали в Москве. — А она в Москву часто ездит?

— До войны случалось, а теперь нет. Да и когда? У нас работы невпроворот.

— А что вы об ее личной жизни знаете?

— Да как сказать, — начальник узла смущенно улыбнулся. — Говорят, у нее какой-то военный есть. Да, знаете, как таким разговорам верить... Чего угодно наговорить могут.

— Вспомните, пожалуйста, утром шестого и вчера в шестнадцать часов Дробышева никуда не уходила?

— Вот насчет шестого не помню. Знаете, наши девушки дежурят сутками, иногда просят подменить на полчасика. Я всегда подменяю. Им то в магазин карточки отоварить надо сбегать, то домой. А вчера в это время подменял я Дробышеву. Точно подменял. Она домой отпрашивалась. Правда, недолго ходила.

— А когда она вернулась, вы ничего особенного не заметили?

— Да нет. Ничего. Пришла, надела наушники и начала работать.

— Хорошо, Павел Сергеевич, — Полесов встал, — дело очень важное, у меня к вам просьба. Проведите нас к Дробышевой домой.

— Пожалуйста. Только дежурного монтера разбужу.

Начальник узла вышел. В комнате повисло молчание. Потом Полесов сказал тихо:

— Это она, Сережа, и мы ее возьмем сегодня.

— Может, людей позвать? Ребят из райотдела.

— Не стоит, что мы, втроем одну бабу не задержим? Задержим.

Уже на улице, по дороге к дому Дробышевой, Степан спросил начальника узла:

— А вам, Павел Сергеевич, стрелять-то из своего нагана приходилось?

— Мне? — в темноте не было видно лица, но Полесов понял, что его собеседник улыбнулся. — Мне приходилось. На Халхин-Голе, я там командиром взвода телефонистов был. Там меня ранило, и списали вчистую. Потом здесь уже в ополчении дрался. Опять ранили...

— Это замечательно...

— То, что ранен?

— Да нет, я о другом. Мы с вами, Павел Сергеевич, в дом пойдем, так что вы наган-то переложите из кобуры, а ее застегните: вроде он там.

— А зачем?

— На серьезное дело идем.

— Как у вас в угрозыске все странно. Женщину задержать — и столько приготовлений!

— Да нет, просто у нас все наоборот. Совсем просто. Только работа у нас такая, что ничего заранее предусмотреть нельзя. Идешь вроде к женщине, а попадаешь в банду. Так-то. Особенно здесь, в прифронтовой зоне. Скоро?

— Да вот на той улице.

— Выходит, она на самой окраине живет.

— Вроде того. Ну вот и пришли.

В темноте дом казался вымершим. Степан прошелся вдоль забора, толкнул калитку. Она оказалась запертой.

— Собака у нее есть?

— Нет.

— Сергей, давай через забор.

Белов подошел, поднял руку, измеряя высоту, потом подскочил, уцепившись руками за край. Степан подтолкнул его, и Белов легко перебрался во двор. Он несколько минут повозился с замком, щеколда тихо звякнула, и калитка открылась.

— Так, — Полесов всмотрелся в темноту, — стойте здесь, я обойду дом.

Вернулся он через несколько минут.

— Сережа, стань к той стене, — прошептал он, — там два окна. Если что...

— Есть, — Белов, осторожно ступая, скрылся в ночи.

— Ну, Павел Сергеевич, — Полесов наклонился к начальнику узла, пошли, и если что...

— Я понял.

— Стучи.

Дверь снаружи была обита дерматином, и стук получался глухой. Они постояли, послушали. В глубине дома все было тихо. Тогда Полесов спустился с крыльца и сильно ударил в ставню. Потом еще и еще.

— Кто там? — спросил испуганный женский голос.

— Это я. Дробышева, Климов.

— Павел Сергеевич?

— Он самый.

— Да что же такое?

— Ты открой, что я из-за двери кричать буду. Валю подменить надо. Заболела.

— А вы один?

— Нет, всех монтеров с собой взял. Конечно, один.

— Я сейчас. Оденусь только.

— Давай быстрее.

Степан, припав к двери, настороженно слушал дом. До него доносился какой-то стук, чьи-то легкие шаги, шорох. Нет, он не мог определить, одна ли была Дробышева или кто-то еще прятался в темной духоте дома.

— Я войду, — тихо сказал он Климову, — а ты в дверях стань. Чтоб мимо тебя никто!

— Не пройдет.

И по этому твердому «не пройдет» Степан понял, что Климов шутить не будет, что вряд ли кто-нибудь прорвется мимо живого связиста.

А дом между тем ожил. Шаги послышались за дверью, и свет из щели на крыльцо выполз. Загремели засовы, и дверь распахнулась.

На пороге стояла женщина, лица ее Полесов не разобрал, в левой руке она держала керосиновую лампу, правой запахивала халат у горла.

— Ой, — сказала она тихо, — вы же не один, Павел Сергеевич.

— Ничего, ничего, — Степан начал теснить ее в комнату, — идите, гражданка Дробышева, я из уголовного розыска.

— Зачем это, зачем, — голос ее срывался, и она, отступая, поднимала лампу все выше и выше. Пятна света прыгали по прихожей, выхватывая из мрака углы, прихожая была маленькая, заставленная какими-то старыми картонками, обои на стене пузырились и отставали. Все это Степан уловил краем глаза. И понял, что здесь никто спрятаться не может, и дверь в прихожую выходит всего одна.

— Климов, — позвал он и услышал, как тот вошел в прихожую.

— Вы, гражданочка, засветите-ка лампу как следует и еще что-нибудь зажгите. Только быстренько.

Дробышева выкрутила фитиль, и сразу в маленькой столовой, обставленной старой, резной, потемневшей от времени мебелью, стало светло и уютно.

На столе стояли остатки ужина, бутылка вина и недопитая бутылка водки. Но главное, что увидел Степан, — два прибора.

— Вы одна в доме?

— Конечно, — Дробышева пожала плечами.

— А это? — Степан кивнул на стол.

— Вечером заходил мой знакомый, мы закусывали.

А Полесов тем временем быстро оглядывал комнату. Вот дверь закрытая, стол с закуской, этажерка с патефоном, буфет тяжелый, резной, на нем какие-то безделушки, собачка, поднявшая лапу, мальчик со свирелью, охотник...