Чёрный ангел - Варвара Клюева

Облегчив душу многомерной и многосвязной, словно конструкции Эйфеля, матерной тирадой, Песич бросил на поимку маньяка лучшие силы отдела, в том числе и Бекушева с Халецким. Два с половиной дня ударная бригада рыскала по городу и области, пытаясь выявить свидетелей, видевших, как убийца извлекал тела из машины или пристраивал их на берегу, определить хотя бы приблизительно географическое положение берлоги, где маньяк расправлялся с жертвами, установить фирму-производителя шафранных ночнушек (как выяснилось, давно почившую в бозе), нащупать связь между погибшими, найти хоть какую-нибудь общность в их знакомствах, интересах, образе жизни и манере поведения.

К исходу четверга стало ясно, что раскрыть преступление по горячим следам не удалось. Песич отменил аврал, милостиво позволив подчиненным заняться и другими делами, спешно оставленными ради поисков маньяка. Получив высочайшее дозволение, Виктор сломя голову помчался в гнездо рекламщиков, почтовиков и дизайнеров, гадая на лету, успеет ли добраться до конца рабочего дня. Звонить заранее и просить свидетелей задержаться ему не хотелось: пусть его появление станет для расслабившегося противника сюрпризом. Без пяти семь он взбежал на крыльцо пресловутого особняка, мысленно ликуя: "Успел!", но на этом везение кончилось.

Первым делом Виктор направил стопы в офис рекламного агентства и пожелал увидеть Николая Усова, чьи бегающие глазки не давали ему покоя с самого понедельника. Тут-то и выяснилось, что оперативник пропустил много интересного. Усов бесследно исчез по пути на работу во вторник утром, и как раз сегодня его обезумевшая от тревоги мать уговорила милиционеров родного отделения принять от нее заявление. Но это еще не все. В среду таинственным образом пропал директор агентства почтовой рассылки Эдуард Вязников, один из самых близких друзей покойной Морозовой. Обстоятельства второго исчезновения выглядели еще загадочнее первого, поскольку произошло оно практически на глазах у коллег.

Вчера, в одиннадцать утра Вязников приехал на встречу с клиентом. Без пятнадцати двенадцать стороны пришли к соглашению об условиях будущего контракта, директор "Голубя" пообещал подготовить текст договора и проводил клиента до дверей. В холле Вязникова перехватила Полина Кузнецова, исполнительный директор "Пульса". Она сообщила о звонке изнемогающей от тревоги матери Усова и попросила совета. Они обсудили положение и пришли к выводу, что бить в набат пока не стоит, ибо Николай, основательно перебравший в понедельник, мог стать жертвой заурядного запоя и вполне типичного в таких случаях провала в памяти.

После разговора с Полиной Вязников вернулся к себе в офис и около часа работал над очередным отчетом для клиента. Потом он передал свои записи секретарю, поручив ей набрать текст на компьютере, и объявил, что прогуляется до дизайн-студии. Его визит привел к мелкому инциденту, быстро исчерпанному благодаря вмешательству директора студии. Один из художников, некий Михаил Король по прозвищу Чезаре, принес из дома портрет Морозовой, написанный несколькими месяцами раньше. Покойная не любила фотографироваться, поэтому портрет оказался чуть ли не единственным ее изображением, оставшимся в распоряжении коллег. Увидев его, Вязников с ножом к горлу пристал к автору, выпрашивая портрет на память. Чезаре наотрез отказался как подарить, так и продать свою работу, сказав, что эта вещь дорога ему самому. Директор "почтовиков" продолжал настаивать, и они едва не повздорили. Тогда директор дизайнеров предложил сфотографировать картину, отсканировать снимок, увеличить и раздать копии всем желающим. Вязников согласился и отправился в "Пульсар" за светочувствительной пленкой. Рекламщики предложили ему поискать пленку в столе Усова. Покопавшись там, Вязников вышел от рекламщиков и заперся в конференц-зале. Больше его никто не видел.

Вернувшиеся после обеда сотрудницы агентства "Голубь" обнаружили, что пальто их обожаемого директора, висевшее в офисе, исчезло. Сперва девушки не особенно обеспокоились - мало ли куда и по каким делам могло уехать начальство. Правда, их несколько смутило, что Сир (как они любовно называли Вязникова), вопреки обыкновению, не оставил шутливого послания с абсурдными инструкциями, призывом к ударному труду и изложением абсолютно неуважительных причин своей отлучки, но вспомнив, каким потрясением для него была смерть Ирен, рассудили, что ему не до шуток. Однако когда директор не явился сегодня утром, - а по предварительной договоренности с клиентом именно на сегодня было запланировано подписание выстраданного накануне контракта, - их беспокойство заметно усилилось. Решив не замыкаться в молчании, девушки поделились тревогой с сотрудниками дружественных фирм. Вязникову несколько раз звонили и домой, и на мобильный - без ответа. Курьер, отправленный к нему на квартиру, явился ни с чем.

Работники всех трех злополучных фирм почувствовали себя пассажирами тонущего лайнера. Если убийство неизвестного, произошедшее у них под носом, взбудоражило их и слегка выбило из колеи, а гибель Ирен потрясла и повергла в ужас, то неведомая и потому самая страшная судьба двух исчезнувших коллег породила панику. Виктор безошибочно узнал ее признаки в пронзительно звенящих голосах, резких репликах, рыданиях, напряженных позах, пульсирующих желваках, беспокойно снующих туда-сюда руках. Впервые на обращенных к нему лицах он прочел не любопытство, не отчуждение, не брезгливость, не досаду, не вынужденное смирение, а надежду отчаяния. Несчастным художникам и рекламщикам, вопреки всей их предубежденности против милиции, хотелось верить, что он остановит этот необъяснимый разгул насилия и вернет их жизнь в мирное русло. И ни на одном из этих лиц Виктор, как ни старался, не сумел разглядеть неискренности.

Их готовность помочь выглядела поистине трогательной. Хотя рабочий день закончился, все сбились в конференц-зале и, старательно хмуря лбы, пытались вспомнить хоть какую-нибудь мелочь, способную пролить свет на события последней недели. На Виктора обрушили массу подробностей, наблюдений, толкований и догадок, но ничего полезного для себя он из этой информации не выудил. Только одно соображение показалось достойным внимания.

- По-моему, исчезновение Эдика каким-то образом связано с тем, что он рылся в столе Мыколы, - предположила Полина. - Никто не заметил, было ли у него что-нибудь в руках, когда он выходил от нас, но пленки, ради которой и затевались поиски, в дизайн-студии так и не дождались. А в ящике, между тем, лежат две или три коробочки. Думаю, Эдик наткнулся на что-то чрезвычайно важное, настолько важное, что забыл о репродукции, которую очень хотел получить. Может быть, Мыкола оставил записку?..

Виктор и раньше подозревал, что Николай Усов располагал сведениями, которыми не торопился делиться со следствием, теперь же уверился в этом окончательно. Почему парень, демонстрирующий дружелюбие и открытость, вдруг резко сменил курс? Побоялся расправы? Спасовал перед угрозой разоблачения какой-нибудь неприглядной тайны? Или, наоборот, сам решил шантажировать преступника? Что ни возьми, а записка, уличающая убийцу, - логичная мера предосторожности со стороны носителя опасной тайны. Но что, в свете этой версии, означает исчезновение Вязникова? Может быть, прочитав записку Николая, он захотел лично свести счеты с убийцей дорогого ему человека?

- Кто из ваших коллег не вышел вчера на работу?

Ответил старший менеджер "Пульсара" Эжен:

- Мы уже думали об этом. Ничего не получается. В среду все, кроме Мыколы, были на месте.

"А вдруг Вязников и есть убийца? - продолжал размышлять Виктор. - Возможно, прочитав и уничтожив записку, он начал опасаться, что это не единственная страховка Усова, и скрылся от греха подальше, ожидая, как будут развиваться события".

- Как вы думаете, у кого Вязников попросил бы убежища, если бы решил скрыться?

- У Эдика очень много приятелей, - сказала Полина. - Думаю, о многих мы даже не слышали. Но если он жив и здоров, то непременно придет завтра на похороны Ирен.

Виктор не разделял ее уверенности, но отложил вопрос до завтра. Если у Вязникова и впрямь так много приятелей, его поиски займут не один день. А пока можно наведаться к матери Усова, проверить, не припрятал ли он дома вторую записку, не намекнул ли родным, откуда ждет беды.

Свидание с Верой Николаевной Усовой стало тяжелым испытанием. Ее запавшие глаза, набрякшие веки, красные пятна на лице, дрожащие губы и нестерпимый запах аптеки в доме - все кричало о горе, навалившемся на немолодую уже женщину.

- Я чувствую, с Коленькой случилось что-то страшное, - шептала она, комкая в руке мокрый платок. - Вы ведь знаете: между матерью и ребенком существует неразрывная связь, она рвется только со смертью одного из них, и я... я чувствую... не могу выговорить эти страшные слова...