Мы из Кронштадта, подотдел очистки коммунхоза - Николай Берг

— Ага. (Но внутренний голос тут же поправляет, напоминая, что как раз не в Крыму, а через пролив — на Тамани, это Массандра в Крыму, впрочем не мудрено перепутать, в Массандре вина не хуже были).

— И вот так надо крутить вино в бокале?

— Точно. И потом ощутить аромат.

Она повторяет мои действия. Признаться, я не уверен, что все сам сделал правильно, но тут нельзя показывать свою неуверенность. Потому что если девушка умная, то она этого 'не заметит', а глупая… Да в конце концов — меня учили так, и все тут. Особо секретный способ самых великих знатоков- дегустаторов.

— Приятный запах. Как на ваш вкус вино? — спрашивает Надежда.

— По-моему очень хорошее. Но я не настолько знаток, чтобы сказать этакое положенное: вино из Авиньона, третий холм слева, западный склон урожай 1955 года.

— Тогда мне пришлось бы тоже умничать и поправлять — мол, не третий, а четвертый холм и склон скорее северо-западный, а уж урожай точно 1956 года. Даже точнее 1957 года. Кстати, а не перейти ли нам на 'ты'? Это не будет нарушением субординации?

— Ну, мы же не в больнице. Но в больнице я все равно буду выкать.

— Как скажешь — так и будет.

— Хорошо звучит.

— Это игра была такая у наших девчонок. Скажем, договоримся с подружкой — и сегодня я так ей отвечаю, а завтра — она мне. Делать ничего не надо, но почему-то очень приятно такое было слышать. Если плохое настроение — очень помогает.

— А ведь действительно — приятно. Даже если и игра.

— Тогда я сегодня вожу. И как скажешь — так и будет. А кстати — обычно же в застолье для того, чтобы перейти на 'ты' с дамой на брудершафт положено выпить?

Под ее внимательным прозрачным взглядом я несколько теряюсь.

Тут же из-под лавки вылезает все тот-же внутренний голос и ласково предлагает: ' А ты расскажи своей визави, что ты пахорукий и когда в последний раз брудершафтил, то вылил Маринке в вырез декольте полбокала ледяного шампанского!'

Сволочь! И декольте было замечательное и шампанское отличное, а вот как-то не сошлось. Шизофрения какая-то самому с собой беседовать.

Тот же голос спокойно опровергает диагноз: 'При чем тут шизофрения? Не сиди тюфяком, видишь же, волнуется девушка, хочет, чтоб ее поцеловали до поедания рыбы. Хотя зря это она переживает, если вы оба будете пахнуть как пара тюленей, то все будет в порядке, никто ничего не заметит. И не спрашивай, что это, дескать, 'все' такое? Не вынуждай тебе отвечать в духе Филимонидеса'.

— Да знаете, Надя… То есть знаешь ли — это вообще-то хлопотное дело, я честно признаться просто опасаюсь запутаться в руках, не доводилось как-то раньше. Я вас… ну то есть тебя просто поцелую, а руки калачом вертеть мы будем как-нибудь потом, а? А выпьем немедленно вслед за тем как?

— Как скажешь — так и будет — послушно отзывается Надежда. И подставляет губы.

Целоваться она совершенно не умеет. (Или умеет настолько хорошо, что может великолепно притвориться, типа совсем не умеет — ставит меня на место внутренний голос).

Когда наши губы размыкаются, она открывает глаза.

— Я помню, что ты сегодня не обедала, и хочу, чтобы ты отдала должное тому, что я добыл путем хитрости, обмана и подкупа. Хорошо? — отвечаю я ей на ее вопросительный взгляд.

— Как скажешь — так и будет. С чего начнем? — вздохнув, отвечает она.

— С глоточка этого отличного вина. И с салата. Как говорил один мой знакомый древний грек — сделано по рецептуре Одиссея, царя Итаки. Впрочем, Ахилл тоже такой любил, но не умел готовить. Ну и рыба, конечно. Как?

— Очень вкусно. А кто этот знакомый древний грек?

— Некий водолаз. Он рыжий, голубоглазый и квадратный.

— О, а я его видела! А почему он древний грек?

— Черт его знает. Наверное, потому, что его родители греки. И дедушки с бабушками. А древний — знакомы уже давно. Целую вечность. Еще салата?

— Благодарю. Рыба великолепная. Во рту тает. Если окажется, что ты ее сам умеешь так готовить — мне придется поклоняться тебе, как высшему существу.

Помня, что врать грешно, а отказаться от поклонения тоже как-то жалко, съезжаю с темы.

— Вот кстати, насчет рыбы. Этот самый водолаз предлагает посещать бассейн. Сейчас уже жарко, самое то поплавать. Как ты к этому относишься? — спрашиваю я медсестричку.

— Интересные ассоциации. Увы, я не рыба. Я утюг или топор. В смысле умения плавать. Плаваю быстро, но строго вниз. Налей.

— Так можно же научиться.

— Да, я помню. Метод обучения 'Спихни ее с мостков'.

— Нет, это уж чересчур. Я уверен, что есть и более гуманные способы.

— Как скажешь — так и будет…

Рыба и впрямь оказалась гвоздем меню. Придется идти на поклон к пионерам, чтобы научили, как ее такую делать. Я вообще-то к рыбе отношусь достаточно прохладно, но это кушанье с очень нежным вкусом поразило. И Надьке определенно тоже понравилось. Апельсины она восприняла достаточно спокойно, а вот боуль, сделанный из енотовых персиков и прочего найденного в закормах родины ее приятно удивил. Всего-то фрукты с вином, а всегда срабатывает отлично…

Голова немного кружится. Из открытого окна веет теплым ветерком.

— Луна сегодня какая здоровенная! — замечает Надежда.

— Ну, еще даже не полнолуние.

Ее рука ложится на край стола. Наши пальцы встречаются. Пальчики у нее тонкие, нежные с коротко остриженными — по-медицински — ноготками. Глаза ее блестят и взгляд очень откровенный.

Внутренний голос, до того помалкивавший, наконец, просыпается: 'Вставай и целуй девчонку. Видишь же, что ждет и боится, что ты сейчас пожелаешь ей спокойной ночи и свалишь дрыхать. Пахнете вы оба сейчас совершенно одинаково, так что выхлопом ты ее не напугаешь. Да и сам не напугаешься. Давай, пошел, нечего рассиживаться сиднем!'

Надя гибко поднимается мне навстречу. Я обнимаю ее, и неожиданно для меня самого рука попадает в разрез этого демонического платья. Прикосновение ладони к нежной коже на талии прогоняет по мне легкую истомную дрожь. И я чувствую, что женщина ощущает то же. Словно искра проскочила между нами.

— Только пожалуйста, не торопись, не торопись, ладно? — шепчет она между поцелуями.

И к моему удивлению внутренний голос ничего не говорит, никак не комментируя происходящее. Мне самому наконец приходит в голову, что двум взрослым людям можно вполне целоваться и на кухне, но при пустых комнатах выбор места несколько странен. С трудом отрываюсь от теплых пухлых губ, и легонько тяну девушку за собой в свою комнату.

Я не успеваю глазом моргнуть, как неуловимым движением она роняет с себя это свое странное, но чертовски элегантное платье и вышагивает из него, оставшись только в трогательных трусиках и туфельках, делающих ее ножки очень маленькими — я же привык видеть ее в берцах… Вижу сияющие глаза совсем рядом, потом уже не до того, чтобы разглядывать глаза. У нее очень нежная кожа, ее очень приятно гладить, ощущая теплую шелковистость, только на спине какие-то длинные рубчики, сбивающие неожиданными преградками плавный ход ладоней…