Брак по-тиквийски 6. Жизнь после смерти (СИ) - Натали Р.

Путь до Риаведи занял декаду. Последние два дня моросил нудный дождь, и Тереза порадовалась окончанию марш-броска. Толкнула калитку дачи номер 4, доставая ключи… и остановилась. Вот балда! Если менты будут искать госпожу Хэнк, это как раз второе место, которое они проверят — после квартиры. Сбежала от неприятностей, ага. Нет, оставаться здесь ни в коем случае нельзя. Как же она об этом не подумала?

И что теперь делать? Назад, в леса, к дикой природе? Тереза поразмыслила и малодушно отвергла этот вариант. Выжить в местных лесах не составляет проблемы, но цивилизация милее. Надо просто поселиться в другом доме. Желательно — подальше от дома 4. В поселке есть незанятые дома, да и те, что кому-то принадлежат, зимой пустуют. Например, ее двенадцатая дача. Почему бы нет? Супруги Ясаре точно до следующего лета не приедут, а Тереза привыкла там жить. Решено!

Она закрыла калитку четвертой дачи и зашагала по мокрой просеке к дому 12, раздвигая низко нависшие ветви деревьев.

Глаза Пушка больше не вспыхивали пронзительно-красным, встречая посетителей. Терезе удалось убедить нового хозяина дома не уничтожать скульптуру, но датчик движения он отключил, опасаясь за собственные нервы и психическое здоровье жены. Тереза, вздохнув, погладила металлическую пасть с выдающимися блестящими клыками.

Разумеется, господин Ясаре после покупки поменял замки. Но это не помеха, если знать, что ключ лежит под ковриком на крыльце.

Войдя, Тереза сразу же заперла дверь за собой. От греха подальше. И, несмотря на ночное время, свет включать не стала, чтобы не привлечь чье-нибудь нежелательное внимание. Вроде поселок пуст, но поди предусмотри все траектории случайных свидетелей, мало ли кто забредет. Она сгрузила рюкзак в коридоре — так, чтобы не было видно в окно, — и уснула там же на надувном матрасе, отложив на утро еду, мытье и прочее обустройство.

Тереза старалась соблюдать осторожность. В смерти госпожи Ильтен менты были уверены, но они могли предпринять поиски госпожи Хэнк. Она хоронилась, как могла, тщательно запирала двери и маскировала следы своего присутствия. Выходя на рыбалку — припасы кончились, а охотиться без ружья не получалось, — лодку не брала, ловила мелкую рыбку с берега. Посматривала за дачей номер 4 из зарослей, прислушивалась — не доносится ли с дороги сирена автомобиля копов. Но за декаду ни единая душа не потревожила покой Риаведи. Тереза расслабилась. Не настолько, чтобы пренебречь мерами безопасности, но ждать незваных гостей перестала.

Тут-то они и явились.

Внедорожник подъехал практически бесшумно и незаметно, не включая ни сирены, ни мигалки. И вовсе не к четвертой даче, а аккурат к двенадцатой. Тереза по счастливой случайности бросила взгляд в окно и обомлела: в калитку входил эксперт Гьюл. Недомытая тарелка чуть не выпала из рук, нарушая тишину непозволительным звоном. Тереза резко закрутила кран, осторожно поставила тарелку в раковину и попятилась от окна, не отрывая глаз от невысокой худощавой фигуры эксперта в темной куртке. Что же я делаю, одернула она себя. Нельзя смотреть на него, он может почувствовать взгляд! Надо спрятаться. В шкаф? Под кровать?

Гаатта Гьюл приехал в Риаведи один. Он не стал напоминать ни своему начальнику Ортнеру, ни ноккэмскому шефу Руани, что сегодня ровно год с похорон госпожи Ильтен. Ни к чему бередить им сердца, пусть живут спокойно. Но сам он помнил крепко. А сердце… Пусть ноет, от памяти он не откажется.

Гьюл выключил мотор, и стало очень тихо. Ни человека, ни зверя. Даже птицы не поют — не сезон. Мокрая трава, мокрые кусты, через нечастые прутья кованого забора видны лужи на дорожках, посыпанных кирпичом.

Спрашивать разрешения у нынешних хозяев дома он не собирался. Какой смысл? Они в городе, дом пуст. Согнув проволоку, эксперт ловким отточенным движением отпер замок на калитке, повесил его на одну петлю, не закрывая, и вошел во двор. Помахал рукой железному чудищу по имени Пушок, но оно не замигало в ответ красными светодиодами. Наверное, батарейка села или вовсе снят датчик, а кажется, как будто Пушок умер, не вынеся гибели хозяйки.

Гьюл подошел ближе, к холмику, насыпанному возле мертвого монстра. Здесь они с Ортнером и Руани год назад похоронили госпожу Ильтен. Земля почти осела, но место еще заметно. Он наклонился и положил на могилу охапку красных цветов — тех, что при жизни госпожа Ильтен так любила получать в подарок. Он давно подметил: за цветы она и простит глупые, с ее точки зрения, слова, и лишний раз улыбнется. То есть теперь уже не улыбнется… О свет небесный, ну неужели этот господин Ильтен был так незаменим, чтобы не захотеть жить без него? Неужели новый муж не сумел бы развеять ее тоску?

Он сказал это вслух. Среди коллег Гаатта Гьюл считался сухим и безэмоциональным лишь потому, что просто проявлял сдержанность. Кому какое дело, что за страсти раздирают его душу? Вот он и приехал в одиночку, без сослуживцев и приятелей, чтобы никто не мешал его чувствам.

— Ну зачем? — спросил он у пространства. Он много раз задавал этот вопрос мысленно, но оно, конечно, опять не ответило.

Глупо было бы ожидать, что именно его выбрала бы программа ее новым мужем. Но не так важно, кого. Печаль Гьюла была бескорыстна. Важно, что Тереза Ильтен должна была остаться жить.

— Что же ты наделала? — прошептал он и сморгнул слезу.

Он не понял, что заставило его повернуться и посмотреть на дом. Ощущение чужого присутствия? На какую-то секунду ему померещилось в окне ее лицо. И тут же исчезло. Было ли? Влага в глазах искажала картину, деформировала очертания.

Гьюл взошел на крыльцо и подергал дверь. Заперто, разумеется. Хозяева не оставят дом на зиму открытым. Он обошел строение по периметру, заглядывая в окна первого этажа. Интерьер был полускрыт дурацкими занавесками в оранжевый ромбик — госпожа Ильтен ни за что такие не повесила бы. Но из того, что удалось разглядеть, становилось ясно: в доме пусто. Ни разбросанных платьев, ни забытой на столе чашки, ни пледа или подушки, небрежно брошенных на диване. Порядок, скучный и нежилой. Он видел призрак, иначе и быть не могло. Вот и патрульные твердили о привидении.

Когда-то давно тут тоже водилось привидение. Девушка, замученная маньяком. Это госпожа Ильтен позаботилась о том, чтобы избавить бедняжку от посмертных страданий. Теперь пришла пора позаботиться о ней. Надо провести ритуал, так Гьюл помнил, только не знал, в чем он заключается. Но начальство наверняка знает. Нужно писать рапорт. Будь он проклят, если не сделает для упокоения души госпожи Ильтен все, что можно.

Никогда бы не подумала, что Гьюл такой романтик. Среди циничных криминалистов он слыл самым бесчувственным сухарем. За то и ценили эксперта, способного спокойно есть бутерброды рядом с растерзанным на кусочки трупом и, не меняясь в лице, ковыряться в куче отрубленных ушей, выискивая нужное. На людях Гьюл был замкнут, а в высказываниях ироничен с явным креном в сторону черного юмора. Сейчас, не подозревая, что за ним наблюдают, он казался совсем другим человеком. Тонко чувствующим, ранимым… и влюбленным. Терезе стало неловко. Захотелось утешить: не убивайтесь, я жива и здорова… Нельзя. Он мигом превратится обратно в непрошибаемого профессионала. Настрочит рапорт, и все будет плохо.

Но подавить смущенную улыбку она не смогла. Наверное, все они были немножко влюблены — те мужчины, которые попадали в ее окружение так или иначе, по службе или по соседству. В кого им еще влюбляться, если рассудить здраво? Некоторые даже осмеливались заговаривать о возможности реализации своих чувств, но большинство помалкивали, скованные этикетом. Теперь же, после ее смерти, наедине с собой, можно дать чувствам волю. И корить самого себя, что поздно.

Кажется, она высунулась из-за занавески больше, чем было безопасно. Гьюл замер, напряг спину. Потом повернулся, и на какой-то миг их глаза встретились. Тереза похолодела. Упала на пол, прижавшись к стене, словно спасаясь от излучения ядерного взрыва, и молясь, чтобы Гьюл счел происшедшее играми подсознания. Она слышала, как эксперт ходил вокруг дома и заглядывал во все окна, как пытался войти — хорошо, что она не изменила параноидальной привычке запираться изнутри и наводить строгий порядок, противоестественный для жилого помещения.