Вожделенная награда - Кейтлин Крюс

Он глухо выругался. Ничего общего с Питером Барбери у него не будет, жестко сказал он самому себе. Он не собирался использовать Тристанну, она сама предложила себя. Разве мог он отказаться от такого совершенного оружия, по собственной воле оказавшегося у него в руках? Только не после всего, что ему пришлось пережить! Он вдруг вспомнил тот исполненный нежности момент в дождливой Флоренции, хотя пытался забыть его с той самой минуты. Он не похож на Питера Барбери, сказал он себе. У него появилось чувство, что если поступит так с Тристанной, если ранит ее так глубоко и неизлечимо, это ранит его так же сильно. Его, который убил часть себя так давно, что сейчас испытал шок, вспомнив, как сильно любил свою испорченную, бездумную сестру и как больно было слышать ее слова, которые она бросила ему. «Ты для меня ничто!» — крикнула она, когда он попытался поговорить с ней после болезненного разрыва с Питером. Тогда он не знал, что она беременна, что Питер Барбери заявил, что она шлюха и этот ребенок может быть от кого угодно. Он только видел, что она лежит на полу своей комнаты в роскошном доме их отца в Кифиссии и ее лицо залито слезами. Ее глаза, остановившиеся на нем, были прищурены и полны ненависти — совсем как глаза отца.

— Алтея, — сказал тогда Никос, поднимая руки и желая утешить ее.

Он думал, что доказал ей, что ему можно доверять. Он всего лишь хотел, чтобы она видела в нем старшего брата, которого у нее никогда не было, на которого она всегда могла положиться.

— Зачем ты вообще появился на свет? — Ее слова вонзились ему в сердце как нож. — Это ты виноват! Ты слишком спесив, слишком самоуверен…

— Я все исправлю, — пообещал он, — все исправлю, клянусь честью.

— Что мне твоя честь? — Гнев исказил ее хорошенькое личико. — Ты можешь выбраться из сточной канавы, Никос, но никогда не избавишься от вони. Ты всегда будешь вонять!

Никос отбросил ужасное воспоминание, стиснув зубы. Она умерла через неделю, никому не сказав о своей беременности.

Барбери заслуживают самой худшей участи, все они, даже невинная Тристанна.

Она дремала, когда он обнял ее. Тристанна очнулась, когда его тело прижалось к ней, бессознательно отвечая на его прикосновение, расслабляясь, еще не успев понять, что происходит.

— Ты так и не ответила, — мягко прошептал он, скользя губами по ее шее. — Досадное упущение.

— А что, если я снова отвечу «нет»? — Ее голос был хрипловат от сна и оттого, что между ними больше не было тайн и она чувствовала себя полностью обнаженной и уязвимой.

Почти поблекшее воспоминание мелькнуло перед ее мысленным взором: Флоренция, Питер, спрашивающий, какую выгоду для себя из всего этого хочет извлечь Никос. Она отмахнулась от него и сосредоточилась на ощущении твердых мышц Никоса под руками, его губ на своем теле. Что она могла сделать? Она все ему рассказала и могла только надеяться, что он сделает то же для нее. А если и не сделает, она все равно не перестанет любить его. Ее тело не позволит желанию угаснуть, даже на мгновение.

— Да, — сказала она, когда он вошел глубоко в нее, заставив вздохнуть от этого совершенного движения.

— Что «да»? — поддразнил он, начиная двигаться, медленно входя и выходя из нее, вызывая сладкую дрожь.

— Ты негодяй, — выдохнула она.

— Я всего лишь настойчивый! — прорычал он, прикусывая кожу у нее на шее. — И очень, очень сосредоточенный.

Она смогла только обхватить его ногами и сжать коленями его бедра, когда волна невероятного наслаждения прокатилась по ее телу, путая мысли. Его глаза были темными, с золотыми вкраплениями, но в них ей почудилось напряжение. Он отвел взгляд и поцеловал ее. Если бы на его месте был кто-то другой, она назвала бы поцелуй отчаянным. Он начал входить в нее, подхватив ее под ягодицы.

— Да, — сказала она, потому что сейчас не могла вспомнить, почему отвергла его. Ей хотелось только убрать эту темноту из его глаз. — Я выйду, за тебя.

Глава 14

— Тристанна, мы должны пожениться как можно скорее, — сказал Никос следующим вечером.

Тристанна, наслаждавшаяся местной едой и тающим вечерним светом, вздрогнула. Солнце только что село, а Никос только вернулся из очередной поездки в Афины. Время от времени Тристанна ловила себя на том, что события прошлой ночи кажутся ей ненастоящими, как будто ей все приснилось. Его слова заставили ее задрожать в предвкушении.

— Почему? — спросила она. — Куда нам спешить?

— Тебе не терпится устроить еще одну битву, Тристанна? — спросил он в ответ и улыбнулся; сегодня его улыбка была жесткой. — Ты сначала расскажешь мне, чему ты позволишь случиться, а чему не быть никогда, только чтобы потом уступить всем моим желаниям? Как обычно?

Ей хотелось бы, чтобы его голос был помягче, чтобы в нем не было столько подуровней, подтекстов, которых она не понимала. У нее появилось ощущение, что ее щелкнули по носу, чтобы напомнить, где ее место, но она сказала себе, что их отношения изменились. Она открылась ему, а он хотел жениться на ней. Во всяком случае, она часто повторяла это про себя, как мантру.

— Почему ты хочешь поторопиться? — спокойно спросила она, как будто не заметив ни стали в голосе, ни яда в улыбке.

Он посмотрел ей в глаза, потом его взгляд опустился на ее губы, потом на грудь, обтянутую легкой блузкой. Она приказала себе не реагировать, не ерзать на стуле, но ее тело слушалось только Никоса, полностью игнорируя ее приказы.

— Мне обязательно отвечать? — Его голос был низок. — Сама не можешь сказать?

— Я не верю в развод, — тихо ответила она, поймав его взгляд. Она не знала, почему ей было трудно говорить такие вещи. Сердце вдруг беспомощно затрепыхалось в груди. — Я понимаю, что могу показаться старомодной, но я никогда не понимала, зачем вообще жениться, если и тогда остаются пути к отступлению.

— Уверяю тебя, развод существует. — Он покачал головой и положил в рот оливку. — Мой дед был женат трижды.

— Особенно если есть дети, — продолжила она, не обращая внимания на его слова, и пожала плечами. — Я видела слишком много детей — жертв отвратительных склок их родителей. Я не смогу поступить так со своими детьми.

Выражение его лица так изменилось, что она испуганно охнула.

— Если у нас будут дети, — тихо и яростно сказал он, — они получат мое имя и будут жить под моей защитой. Всегда.

Он надолго замолчал, глядя на море. Что-то в его чужом лице заставило ее сердце сжаться от боли, от жалости к нему, к этому брошенному ребенку. Впрочем, она не решилась выразить свои чувства, боясь, что он увидит слишком много, увидит то, чего не должно быть: ее беспричинное сопереживание, сочувствие, любовь, которая пугала ее саму своей бескрайностью и уверенностью. Она была немного обижена тем, что он все еще оставался загадкой для нее, таким же далеким, как звезды, все ярче сияющие в темнеющем небе над ними.