Мальтийский крест. Том 1. Полет валькирий - Василий Звягинцев

Императору об этом послании Игорь Викторович докладывать не стал. Обычный оперативный случай. Вот если появятся какие-то конкретные результаты, тогда и поговорим.

Он связался по обычному международному телефону с указанным ему резидентом номером, как рядовой клиент, и открытым текстом сообщил, что условия контракта его устраивают, фрахт подтверждается, груз необходимо доставить франко-порт[40] Одесса не позднее такого-то числа.

Собеседник выразил полное удовлетворение взаимовыгодной сделкой и пообещал сегодня же перезвонить и уточнить место и время встречи со стивидором.[41]

Чекменёв надеялся, что со своей стороны Катранджи примет все необходимые меры предосторожности. Ему самому на территории России опасаться было нечего. Разве только «Чёрный интернационал» решит вдруг, используя имя Катранджи как приманку, предпринять совершенно бессмысленную акцию по устранению или захвату в плен столь насолившей им в своё время фигуры.

Разумеется, смысла в этом никакого, рассуждал генерал, роль его личности в нынешних условиях не столь уж и существенна. С Чекменёвым или без него, Империя продолжит выполнять свою геополитическую миссию, но кто-то может считать иначе, руководствуясь ложным пониманием законов «исторического материализма». Или просто друзья покойного Фарид-бека, спохватившись, решат наконец отомстить за Пятигорск, Варшаву и всё прочее. Но тут уж ничего не поделаешь. Назвался двадцать лет назад груздем — изволь соответствовать.

Подстраховаться, конечно, придётся. Так для того и существует Управление, отдел «Глаголь» и отряды «Печенег».

До Одессы он доехал поездом, в лучшем в мире по комфорту и сервису вагоне первого класса (куда там пресловутому «Восточному экспрессу»), с одноместными купе, оснащёнными всем необходимым, включая душ и туалет. Не все же любят самолёты, а если нужно ехать от Москвы до Владивостока или Порт-Артура, ничего лучше не придумаешь. И неутомительно, и впечатлений масса.

Тарханов (по-прежнему начальник управления спецопераций, ждущий генеральских погон) отрядил в сопровождение бывшего начальника два десятка лучших офицеров под командой прославленного многими делами (уже после польской кампании) подполковника Уварова. Не обманул тогда Валерия старый волк полковник Стрельников, пообещавший, что в «Печенегах» чины идут не хуже, чем на подводном флоте.[42]

А заодно и подтвердил жизненность армейской загадки: «Кто такой полковник? Это тот, кто в мирное время сидит и ждёт, пока его догонит поручик». Так и вышло. Уваров за два года дослужился до подполковника, а Стрельников — в прежнем чине.

Уваров занимал сейчас должность замначальника отдела «Глаголь» по строевой части. То есть фактически командира всех шести отрядов «Печенег», составлявших отдельный спецбатальон, если не полк, по-кавалерийски считая.[43] Не с руки было сейчас такому человеку руководить всего лишь взводом в рутинной операции, но задание показалось интересным. Сам Игорь Викторович, пригласив Уварова для приватной беседы на одну из конспиративных квартир неподалёку от Кремля, сказал, что хотел бы поработать лично с ним. Хотя лицо у него при этом было отнюдь не располагающее к излишнему оптимизму.

— Вы же понимаете, Валерий Павлович, — говорил Чекменёв, чисто машинально помешивая ложечкой кофе, который был заведомо сварен с сахаром и в такой процедуре не нуждался, — что я всегда строго разделяю так называемых офицеров войны и офицеров мирного времени…

Уваров с лёгким интересом слушал, стараясь не встречаться с бывшим начальником взглядом. Мало ли что они там друг у друга увидят. Не отрицая его высочайших профессиональных качеств, граф относился к Чекменёву прохладно. Не мог забыть и простить его иезуитского поведения сразу после захвата Бельведера. Как специалист — понимал, а как человек чести — нет. Последующие награды и повышения в чинах и должностях ничего не искупали.

— Потому понимаю, как вы ко мне относитесь, — спокойно, почти равнодушно продолжил Чекменёв. — Наверное, в том, как всё у нас сложилось, моя ошибка. Не слишком внимательно прочитал ваши характеристики. Да и когда было бы, и надо ли — на каждого поручика время тратить, если у них есть непосредственные командиры. Тут-то всё правильно, Стрельников и Тарханов вас поняли лучше. Поначалу… — подчеркнул вдруг голосом генерал последнее слово и указал пальцем на буфетный шкаф за спиной Уварова.

Когда тот принёс и разлил редкостных кондиций коньяк, в бутылки не фасуемый и в магазинах не продающийся, Чекменёв поднёс к губам край рюмки, но едва ли выпил, скорее — просто вдохнул аромат. Уваров свою порцию опорожнил разом, если начальство предлагает — нечего сноба корчить.

— Дело в том, что я несколько иначе отношусь к личным и деловым качествам сотрудников, нежели они, — продолжил генерал. — Отсюда и возникают некоторые недоразумения. Я, видите ли, иду от результата, и если в результате деятельности человека, пусть героической и вполне соответствующей приказам и инструкциям, страдает Главное дело, мне трудно быть объективным. Так случилось и в вашем случае. Я сумел взять себя в руки и поступить по чести. Но… видите ли, нам до сих пор приходится с большим трудом нивелировать последствия вашего «геройства». Вот и сейчас предстоит операция, в которой не было бы нужды, если бы остались в живых некоторые лица, уничтоженные в Бельведере… Вами.

Уваров молча слушал, ожидая, чем завершится это лирическое отступление.

— Вы — человек войны. Один из лучших в моём окружении. Поэтому мне долгое время приходилось указывать вашим руководителям, где и как вас следует использовать, заранее предвидя возможные результаты инициативности и бьющей через край мушкетёрской отваги. Это достаточно утомительный процесс. Как командир вы меня понимаете?

— Так точно, понимаю, — кивнул Уваров. — Не могу не признать, в отношении меня вы приняли идеальное решение. Получив столь высокий для моего возраста пост и чин, я одновременно вряд ли сумею слишком уж сильно навредить, поскольку не имею права принимать каких-либо принципиальных решений вне контроля вышестоящих структур, которым и предоставлена привилегия «оперативно мыслить». А командиры отрядов, в свою очередь, обладают той степенью самостоятельности, что позволяет им не воспринимать меня как поставленного над ними единоначальника.

— Совершенно верно. И это не должно вас обижать. Не комплексуете ведь по поводу того, что вам не доверен пост главного военного дирижёра…

— Не комплексую, — согласился Валерий.

— Вот и хорошо. Точки расставлены. Поэтому слушайте задание. Не приказ. Как вы понимаете, в нынешнем своём качестве приказы вам через голову вышестоящего начальства отдавать не могу.

— Вот как раз без этих уточнений я вполне могу обойтись. Дело есть дело.

Чекменёв и перешёл к делу, удалив занозу, которая, по его расчётам, в качестве раздражающего фактора могла осложнить дальнейшие отношения, требующие полного взаимного доверия и понимания.

— Как я уже сказал, мне сейчас предстоит утрясать кое-какие проблемы, которых не возникло бы, останься в живых завербованные мною люди из близкого окружения Ибрагима Катранджи… Простите, что повторяюсь.

Кто таков этот персонаж, Уваров, разумеется, знал, но — чисто теоретически. Как одну из политических фигур мирового масштаба. Но и только. В сферу его непосредственных интересов не входили детали биографии этой незаурядной личности, психологический портрет и иные специфические моменты, нужные разведчику.

— Придётся ознакомиться. Всё, что на него есть, вы немедленно получите. Дело в том, что у меня с ним назначена встреча, а вам я хочу поручить оперативное прикрытие этого мероприятия. Сутки на изучение документов, ещё сутки на отбор людей и экипировку. Послезавтра вылетаете. Все рабочие моменты решаете с полковником Тархановым. Вопросы?

— Если сказано — с Тархановым, зачем же я буду ваше время отнимать?

— Резонно. Дополнительные указания получите на месте. Не смею задерживать.

В Одессе они встретились как бы невзначай, прогуливаясь по Дерибасовской. Вечером, в потоке текущих вверх и вниз людей подобные встречи знакомцев происходили почти непрерывно. Одни просто раскланивались, продолжая путь, другие задерживались для короткого или долгого разговора, третьи устремлялись к столикам кафе или пивных, растянувшихся на всём протяжении улицы по обеим её сторонам, или спускались в подвальчики, вроде знаменитого, а также пресловутого «Гамбринуса», чтобы продолжить общение в более располагающей обстановке.

Ничем не выделяясь среди праздной публики, Чекменёв с Уваровым нашли удобный столик под платаном, увешанным, как экзотическими плодами, электрическими лампочками. Романтично и уютно. Вправо и влево — хорошо просматриваемая перспектива вечно праздничной улицы.