Царская экспертиза - Алексей Ракитин

Уже выйдя из дома, он купил у уличного торговца пачку папиросной бумаги и фасованного табаку. Его герой должен быть курящим, дабы совсем не походить на Шумилова.

Замостье было тихим, пыльным и патриархальным предместьем Ростова. Несколько десятилетий назад это была деревенька, вполне автономная от Ростова; с вводом станции «Заречная» Владикавказской железной дороги Замостье автоматически превратилось в пригород, но сельский уклад жизни изменился мало. Ни о каких тротуарах и домах в несколько этажей, ни о каких общественных заведениях тут не могло быть и речи. Глухие заборы, выглядывавшие из — за них одинаковые двускатные крыши домов, пыльные укатанные улицы, кумушки, судачившие у колодцев — таким увидел Алексей Иванович Шумилов это место, жившее тихо, лениво и замкнуто. Предвидя, что поиски могут затянуться, Шумилов предусмотрительно взял извозчика и в конечном итоге порадовался своей догадливости. Добираться до Замостья пешком и искать Гунашиху по ростовской жаре было слишком уж изнурительно.

Попросив извозчика остановиться возле одного из колодцев на пересечении двух кривых улиц, Шумилов обратился к трём женщинам с вопросом о Гунашихе. Молодицы с простодушным любопытством оглядели городского незнакомца, а потом подробно, перебивая друг друга, рассказали, какими переулками следует добираться к дому гадалки. Шумилов понял, что ему следует искать приметный дом с красной крышей, резным петухом на коньке и колодезным журавлём у ворот. Водоносный слой под Замостьем шёл, видимо, узкой лентой, поэтому далеко не во всех дворах стояли колодцы. Ворожее, стало быть, повезло, у неё была своя вода.

Точно следуя полученному описанию, извозчик проехал указанным маршрутом, но ни дома с красной крышей, отвечавшего полученному описанию, ни журавля нигде не оказалось. Остановившись и ещё раз уточнив дорогу, он поворотил назад, поскольку оказалось, что проехал мимо дома Гунашихи. Однако, красной крыши с резной фигуркой петуха на коньке ни Шумилов, ни извозчик по — прежнему не увидели. Ещё раз справившись о местоположении дома, они в третий раз поехали знакомым маршрутом. Результат оказался прежний, то есть никакой.

Алексей Иванович начал терять терпение; ситуация складывалась прямо — таки анекдотическая. Искомый дом находился где — то совсем рядом, только они его не видели. Шумилов вышел из коляски и велел извозчику ехать в сторонке, а сам направился к стайке мальчишек, шедших ему навстречу. Ребятня с пониманием отнеслась к просьбе незнакомого барина показать дом Гунашихи, и через три минуты Шумилов стоял перед целью своего путешествия. Крыша дома оказалась, правда, не красной, а скорее кирпичного цвета, но зато и резной петушок, и колодезный журавль присутствовали на своих местах согласно полученному описанию. Тем абсурднее казалось то обстоятельство, что ни Шумилов, ни извозчик, трижды проехавшие мимо этого места, так и не смогли его узнать.

«Неважнецкий из меня должно быть сыщик», — не без внутреннего раздражения подумал Шумилов. — «Мыкаюсь как слепой котёнок, по три раза по одной улице проезжаю…» Алексей Иванович решил не отпускать извозчика и приказал ждать своего возвращения, никуда не отлучаясь. Вознице была обещана десятирублёвка — куда как щедрое вознаграждение за предстоящее безделье.

Подойдя к нужным воротам, Алексей Иванович бестрепетно постучал. С обратной стороны раздался глухой гневный рык, принадлежавший, видимо, здоровой псине. Ни ответа, ни привета. Алексей подождал, постучал ещё — в ответ опять зарычала собака и ничего более. Шумилов потоптался на месте, прошёл вдоль ограды, рассчитывая заглянуть в щель между досками, разумеется, щелей не нашёл и вернулся обратно к воротам. Ударил в третий раз, уже гневливо, без всяких там деликатностей.

«Эй, живая душа есть?!» — сипло гаркнул он пересохшим на солнцепёке горлом.

И собрался уже было уходить, как в калитке, такой же высокой и глухой, как и ворота, и ограда вокруг дома, открылось небольшое окошко размером с ладонь. Оттуда глянули два настороженных глаза и глухой голос, принадлежавший не то мужчине, не то женщине, спросил:

— Ну — с, чего надоть?

— Мне к Гунашихе, — грубо отрезал Шумилов; он чувствовал в эту минуту лишь раздражение и гнев, такое настроение никак не соответствовало духу предстоявшей беседы и могло всё испортить. Алексей усилием воли взял себя в руки и уже другим тоном добавил. — Имею приватный разговор, не хотелось бы на улице…

После короткого раздумья обладатель обезличенного голоса отпер калитку. Шумилов шагнул под тень небольшого козырька и далее во двор, где увидел совсем рядом бившегося в остервенении на цепи громадного лохматого «кавказца»: глаза овчарки налились кровью, со скалившихся клыков капала слюна. Пёс не лаял, лишь хрипел да рычал.

— Замолчи ты, волчья сыть, — прикрикнула на него женщина.

Алексей только теперь рассмотрел её. Это было существо хотя и женского пола, но неопределенного возраста; ей можно было дать и тридцать пять, и шестьдесят лет, под выгоревшим на солнце дешёвым льняным платьем чувствовалось плотное, крепкое, даже кряжистое тело. Женщина была среднего роста, на голове её был повязан чёрный вдовий платок. Какая — то неуловимая мужиковатость ощущалась в её облике, Шумилов нисколько бы не удивился, если б узнал, что по утрам странная дамочка выщипывает усы. Глаза хозяйки смотрели пронзительно и требовательно.

— Так что тебе от Гунашихи надо, мил человек? — спросила она более дружелюбно, но в дом не пригласила.

«Кавказец» нервно переступал с ноги на ногу, гремя цепью.

— Судьбу свою узнать желаю, матушка.

Шумилов не сомневался, что перед ним стоит сама Гунашиха. Странное прозвище — узнать бы ещё что оно означает? — вполне соответствовало странному облику. Женщина взыскательно осмотрела гостя и, видимо, осталась довольна увиденным. Во всяком случае, платёжеспособность Шумилова сомнений вызвать не могла.

— А порядок мой знаешь? О прошлом — десять рублей, о будущем — двадцать пять, — проговорила хозяйка.

— Я уж заплачу, не сомневайтесь…

— А я не сомневаюсь. Кто меня обманывает — долго не живёт.

— Спасибо, что предупредили, матушка.

— Ну, проходи, что ли.

Они пошли в дом. Собака, капая слюной, потянулась за ними, лишь чуть — чуть не дотягиваясь до Шумилова. Алексей шагнул вслед за Гунашихой в прохладную темень просторных сеней, потом дальше, через такую же тёмную переднюю попал в небольшую сумрачную горницу, освещённую единственной лампадой. По казацкой традиции ставни за окнами были прикрыты, поэтому везде царил полумрак, приятный для глаз после яркого света улицы. Но даже не темнота поразила Алексея в этом мрачном доме, а тишина. «Как в склепе», — подумал он. Единственным звуком, доносившимся до ушей Шумилова, был мерный ход часов; при этом самих часов нигде не было видно.

— Я ваш дом найти не мог. Три раза по улице прошёл, дорогу у всех спрашивал, а дома никак не мог отыскать, — проговорил Алексей, чтобы как — то заполнить давящую тишину. Сказанное несло и определённую смысловую нагрузку: Шумилов хотел произвести впечатление дураковатого, невеликого ума человека. С такого сорта людьми мошенники чувствуют себя гораздо увереннее.

Гунашиха отнеслась к его словам неожиданно серьёзно.

— Примета есть такая: если идёшь к знахарю без приглашения или без провожатого, то трижды мимо пройдёшь, прежде в дом попадешь, — важно провозгласила она.

— Эвона как… кх — м — м… не знал.

Они прошли в самую большую комнату в доме, отличавшуюся от светёлки в обычной крестьянской избе разве что тем, что стол был застелен чёрной скатертью с нарядной красной вышивкой по краю, да рушники вокруг икон в красном углу выглядели слишком свежими. В этой комнате Шумилов увидел источник тиканья: на круглом столе посреди комнаты стояли часы — нарядные, с золочёным циферблатом, с двумя перекрещивающимися пиками сверху. Эта изящная вещица выглядела совсем неуместно в безыскусном интерьере сельского дома. Войдя в комнату, женщина жестом указала Шумилову на стул подле стола, а сама подошла к небольшому зеркалу на простенькой горке у стены и положила его стеклом вниз. Затем она открыла верхний ящик и вынула из него небольшое ручное зеркальце, с которым вернулась к столу и которое положило на пол стеклом вверх. Алексей догадался, что сии манипуляции призваны привнести мистический антураж в происходящее.

После этого Гунашиха вышла из комнаты и вскоре вернулась с глубокой глиняной чашкой, более чем наполовину заполненной водой. Чашку она поставила в центр стола, а сама уселась напротив Шумилова. Некоторое время женщина сосредоточенно смотрела на воду, дожидаясь, видимо, пока та успокоится. Наконец, произнесла скорбным голосом:

— Ну что ж, касатик, вижу мысли твои, да и судьба твоя мне ведома. Так про что ж узнать — то желаешь?