Нам с тобой нельзя (СИ) - Орлова Юлианна

—Отошел от нее, быстро, иначе не соберешь кости, — гремит над головой, и я моментально оказываюсь на свободе. Разъяренный Никита как будто из воздуха появляется.

Это плохо, очень плохо. Никита не смотрит на меня, но по подрагивающей на шее жилке и дергающемся кадыке я понимаю, что он, мягко сказать, недоволен. Злобные импульсы разлетаются во все стороны, я на физическом уровне могу их ощущать.

—Макарский, тот самый, о котором так много разговоров, — Кирилл ухмыляется и оценивающе осматривает Никиту. —Слышал…

—Света, сядь в мою машину, я поговорю с твоим другом, — стальная хватка на запястье усиливается. Он дергает меня на себя.

—Ник…

—Сядь в машину…я сказал. Быстро, — наклоняется ко мне и шипит, черты лица заостряются. Сейчас говорить бесполезно. В гневе с ним вообще нереально выстраивать хоть какую-то коммуникацию. Об этом знаю все, но я ведь не все, меня можно выслушать!

Мне не остается ничего другого, как повиноваться его приказу. Всю дорогу к машине ноги заплетаются друг за дружку, а руки подрагивают, то ли от страха, то ли от нервов.

Сажусь в пропахнувший Никитой автомобиль и медленно закипаю, то есть, что это такое, мать вашу? Что за отношение? Приказы он отдает, тоже мне. Сразу после этих мыслей, приходят другие. Как бы я отнеслась, увидев такое? Меня эмоционально бросает в разные стороны, из одной крайности в другую, когда водительская дверь распахивается, и в машину садится Никита. Сжимаю руки в кулаки и демонстративно отворачиваюсь. Сквозь наглухо тонированное стекло я вижу, как Кирилл садится в машину, со спины не ясно его состояние, вмазал или нет?

Боковым зрением выхватываю рваные, резкие движения Никиты, он весь закипает и молчит. И я молчу. Тоже варюсь во собственном соку. Поговорить ведь можно было? Не как зверь кидаться на людей и не выставлять меня на посмешище перед всем честным народом, а зевак ведь собралось немыслимо много.

 Просто поговорить, мать вашу! Я не искала с Кириллом встреч, не давала повода!  Я не могу отвечать за поступки других людей.

Вместо того, чтобы выплеснуть свои мысли, я жую губы и жду, пока сам сообразит, что не прав. Со мной так нельзя! Я не шавка подзаборная и не одна из его девиц, я хочу нормального отношения! И плевать мне, что он привык иначе и взрослого человека не переиначить, значит, надо учиться, Никит. Учиться! Но меня надо уважать в первую очередь, я себя не на мусорке нашла.

Несёмся вперёд, машина набирается скорость уверенно. Проходит пять минут или десять, но меня выворачивает наизнанку.

Не выдерживаю и кидаю скупое:

—Так и будем молчать?! Со мной так нельзя, понимаешь? Я не твои девочки-однодневки, которым ты можешь приказывать все, что угодно!

В ответ на мой вопрос-восклицание он резко сворачивает на обочину и тормозит так, что я рывком отскакиваю вперед. Упираюсь одной ладонью в приборку, а второй цепляюсь в сиденье и кричу:

—Ты совсем с катушек слетел, что ли?!

Поворачиваюсь к Никите и сталкиваюсь с озверевшим взглядом голубых глаз, в которых сейчас нет ни капли тепла, лишь вечные льды.

—Не надо со мной так разговаривать, — Никита перехватывает меня за талию и поднимает с переднего сидения, рывком бросая на себя. Я больно бьюсь сразу всеми конечностями и начинаю бить остолопа ладошками, которые очень вскоре сменяются на кулаки. Усаживаюсь ровно верхом, обхватывая ногами широкие бедра.

Ах, разговаривать так с ним не надо? А со мной можно, как с куклой заводной или тряпичной. Куда положишь, там и будет лежать? Что скажешь, то и будет делать? Серьезно?

—Да ты, ты, ты знаешь кто? Цербер, вот кто ты! И не имеешь ты никакого права мне что-то запрещать. Мне теперь даже с людьми общаться нельзя, что ли?

Он не церемонится, перехватывая руки и сцепляя их своей лапищей замком. Пытаюсь вырваться, но нее тут-то было, это ведь гора мышц! В данный момент откровенно бесящая меня гора!

Глаза у Никиты злющие, пронзают насквозь своим струящимся гневом. Да мне плевать, вот честно. Ни грамма не страшно, я свои границы собираюсь оборонять, Светлана Рашидова не какая-то там овца безвольная, так что пусть привыкает. Я в папу характером, а не в маму, это она у нас всепрощающая и все понимающая, а мне палец в рот не клади, по локоть отгрызу, и прощения за это не попрошу. Еще должны мне будете.

Никита перехватывает меня за подбородок, направляя голову ровно на себя. Мы сталкиваемся носами, оба тяжело дышим, я то и дело опускаю глаза ниже, скольжу по острому контуру губ.  Рваный вздохи раздувают грудную клетку. Физически больно с ним ссориться, но иначе просто не могу поступить, это уже за гранью постижимого.

—У меня напрочь отсутствует нервная система, Света. Это значит, что в порыве гнева я представляю собой самовзрывающуюся смесь, неконтролируемую. Мне кажется, не так уж и сложно не доводить меня больше, чем есть, не давать гребанных поводов! Если ты моя, то ты, мать твою, моя от макушки до кончиков пальцев, ясно? Уясни себе это раз и навсегда. Увижу кого рядом, сразу закопаю, мне даже пояснения не понадобятся.

А у меня не нервы, а стальные канаты, выходит?

—Да какие поводы?! Ты себя вообще слышишь? Что ты несешь, индюк-переросток?!

—Что ты сказала? — мужчина настолько сильно хмурится, что на какое-то мгновение, легкая волна страха пробегается по телу, но я тут же отметаю ее и по слогам повторяю сказанное, а за этим следует рывок, и вот я уже в стальных оковах Никиты, губы больно впиваются в мои, и сейчас это похоже на поглощение, укусы, жалящие, заставляющие кровь вскипать в венах.

Растекаюсь в его руках талым снегом в весенний день, жадно отвечая на каждое касание. Почему его губы заставляют уровень стресса в организме снижаться до нулей, почему я сразу забываю обиды, стоит ему только пальцем прикоснуться ко мне? Что со мной не так? Где мой характер, в конце-то концов?

Я снова прыгаю в омут с головой, цепляясь руками за шею, порочно двигаясь на нем верхом. В какой-то момент Никита отрывается от меня, всматриваясь в помутневшие от похоти и желания глаза. Слышу, как шипит, понимаю, почему… потому что он уже готов сорвать с меня все. Пока я сижу на нем верхом, ощущаю нужную твёрдую выпуклость, нарочно проезжаясь по ней сверху вниз. Никита хрипло шепчет, непрерывно всматриваясь в меня…

—Прости меня, семицветик.

Горькое осознание снизошло. Ну наконец-то, а всего-то стоило?

—Ник, так нельзя, понимаешь.

—Увидел тебя с ним, и просто шоры на глаза упали. Со стороны…

—Мне вот плевать, как это смотрелось со стороны. Достаточно того, что говорю тебе я. Он приехал сам, привез цветы, все. Я не знала, не звонила, не искала с ним встреч.

Мы долго смотрим друг в другу глаза, а потом он мягко и невесомо касается моих раскрасневшихся щек. Горячий пар между нами заметно стихает, на смену приходит какая-то легкость. Простота.

До меня начинает доходить, что с Никитой ты как на вулкане, и если раньше я не могла заметить этого, потому что мы были в разных весовых категориях в плане отношений, но сейчас я прямо вижу, как его коробит от многих вещей, которые в прошлом мне не казались чем-то сверхъестественным.

Но возмущаться можно сколько угодно, со мной ведь тоже далеко непросто, так что, наверное, наши неизбежные ссоры так же будут стремительны в начале и быстро погасаемы в конце.

Когда мы все-таки продолжаем путь, усевшись поудобнее, до меня вдруг доходит, что движемся в совсем другую сторону. Противоположную от дома. Бегло осматриваю местность и примечаю еще кое-что интересное: охраны нет, то есть мы ее и сами едем? Что за аттракцион невиданной щедрости?

—Ник, а мы куда едем? Эмм, без охраны?

Мужчина хмыкает и посмеивается.

—Это я хотел тебе сюрприз сделать, но удалось так себе. Идея была завязать глаза, но думаю, что теперь у меня нет ни единого шанса, чтобы ты все-таки согласилась это сделать. Охрана немного отстает, но она есть, — переводит на меня уже более осознанный взгляд, цепляет руку и прикасается губами к тыльной стороне ладони.