Имена - Кани Джеронимо

Это было больно! К этому я не была готова. Мне ведь никто не рассказывал, как это должно было быть. На утро я проснулась с болью между ног. Прикасаться тоже было больно. Я начала волноваться, но боль вскоре прошла.

Наши отношения с Пашей портились. Окончательно мы перестали разговаривать после рыбалки.

В лагере нас водили на рыбалку. И Паша там поймал щуку. Большую. Помню, вожатый взвесил ее на ладони и сказал, что она потянет на полтора килограмма. Он предложил переломать ей хребет. Это прозвучало ужасно. Я съежилась от этой фразы. По моей спине побежали мурашки. Сломать хребет живой рыбе! Положить на траву и ударить палкой со всей силы.

Я представила себя этой щукой, которую детские руки передавали по кругу. Что она чувствовала в тот момент. Может, прощалась с ветром? Мне очень хотелось, чтобы Паша отпустил ее. Ведь это была его рыба. Он ее поймал. И в его власти было решать, что с ней делать. Он был богом в тот момент. Я попросила его отпустить щуку, но он только улыбнулся. В его улыбке было что-то такое, что меня оттолкнуло от него. Я больше не хотела, чтобы он прикасался до меня.

У Паши был пистолет. Черный, с коричневой рукояткой, стреляющий пластмассовыми шариками. Все мальчишки хотели иметь такой, но он стоил кучу денег, и не каждый мог позволить себе такое удовольствие. Он повсюду таскал игрушку с собой. Когда его рука потянулась к рукоятке пистолета, торчавшей из кармана его брюк, я подумала, что лучше бы щуке сломали хребет.

Паша не собирался отпускать рыбу. Он положил ее на траву. Передернул затвор.

Все обступили его вокруг и ждали, что же будет дальше.

Я вскрикнула и закрыла лицо руками, когда раздался звонкий щелчок пружины в стволе Пашиного пистолета.

Он выстрелил щуке в жабры. Оттянул их и выстрелил.

Рыба забила хвостом по траве. Если бы она могла кричать, она бы кричала.

Прижав щуку коленом, Паша вновь передернул затвор. Снова щелкнула пружина.

Никто не говорил ему, чтобы он остановился. В детях проснулась жестокость. Многие из них впервые видели смерть, и им было просто интересно. Другие встречались с ней не раз, а потому не считали убийство рыбы чем-то аморальным.

Когда ты ешь мясо курицы, свиньи или рыбы - ты не задумываешься над тем, что ты ешь труп. Ты просто ешь, потому что это вкусно. Когда ты видишь, как животное, которое до этого ты ел и ни о чем не задумывался, умирает у тебя на глазах, ты понимаешь, что на ближайшие три-четыре месяца ты станешь вегетарианцем. Потом забудешь об этом. И снова вернешься к своему прежнему образу жизни. Но иногда, воспоминания будут внезапно появляться на горизонте, как айсберг перед Титаником. Хорошо если ты окажешься дома в этот момент. Потому что не очень хорошо будет, если ты вскочишь из-за стола в гостях или ресторане, и побежишь в туалет, а когда вернешься, от тебя будет исходить запах пищи смешанной с желчью, вышедшей через рот.

Я навсегда запомню глаза той щуки. Наши взгляды встретились на короткий миг, прежде чем Паша приставил к ее глазу дуло пистолета и нажал на курок. Я видела все, как при замедленной съемке. Пластмассовый шарик разбил стеклянную поверхность черного глаза, расплескав жирные капли восприятия окружающей действительности.

Что я почувствовала тогда?

Ненависть.

Я сорвалась с места и побежала по направлению к лагерю. Несколько раз падала, спотыкаясь о корни деревьев в лесу. Добежав, я спустилась в душевую, и прямо в одежде стала под сильные струи воды. Я хотела смыть с себя следы рук человека, в которого я была влюблена всего пару часов назад. Я плакала оттого, что мокрая одежда прилипнув к моему телу, не хотела меня отпускать. Я рвала ее на себе. А потом пошла холодная вода. И я стояла под ледяным душем до тех пор, пока не перестала чувствовать своего тела.

Вскоре произошло еще одно событие, после которого мы никогда больше не виделись.

Недалеко от лагеря был железный мост, по которому проходила железная дорога. Когда поезда ехали по нему, шум был слышен, наверное, на три километра в округе. Иногда, я смотрела на всю эту металлическую конструкцию и думала, что она вот-вот обрушится. Мост весь был покрыт ржавчиной.

В лагере, чтобы доказать всем, что ты не трус, надо было залезть на одну из балок моста, соединявшую его левую и правую стороны, на высоту приблизительно третьего-четвертого этажа. Проблема была в том, что когда поезд ехал, мост сильно трясло, а потому сорваться с балки, шириной в двадцать сантиметров, не составляло особого труда.

И вот мы пошли на этот мост. Девчонкам запрещалось залазить на балки. Да к тому же, среди нас не было таких, которые бы хотели что-то доказать. Нас просто звали с собой для поддержки, чтобы было перед кем показать свою смелость.

Четверо мальчишек залезли на балку. Среди них был и Паша. Остальные, вместе с девочками, спустились с моста и стали ждать поезда. Стоять рядом было страшно. Представляю, что чувствовали ребята, залезавшие наверх. К счастью никто не упал.

Я думала, что на этом все кончится, но у Паши были другие планы. Возле моста лежала куча кирпичей. Не обычных, а белых. Они намного тяжелей.

Паша брал по одному и залазил с ним наверх, на балку. Оставлял кирпич там. Спускался вниз, брал следующий и залазил снова. Он сделал пять или шесть ходок туда и обратно. На вопросы о том, что он собирается делать, он не отвечал. Только таинственно улыбался.

Не знаю, как остальные, а я догадалась. Я сказала ему об этом. Он посмотрел на меня со злостью и толкнул так, что я повалилась на землю.

Паша залез на балку и стал ждать поезда. Прошло пятнадцать долгих минут в ожидании. Товарный поезд появился на горизонте, и Паша повернулся на балке так, чтобы быть лицом к нему. Он лег на живот, свесив ноги. Одной рукой он держался, а в другой держал кирпич. Когда поезд был совсем близко, Паша бросил его в лобовое стекло кабины. Он точно попал туда, куда метил.

За нами приехали родителей, чтобы отвезти нас домой. А через несколько дней меня вызвали на допрос в прокуратуру. Там я встретила других ребят из лагеря, с которыми была в тот день.

Паша убил машиниста. Второй остался жив, отделавшись глубоким шрамами на лице от разбившегося стекла.

На суде Паша сказал, что ни чуть не жалеет о содеянном. Он ХОТЕЛ убить человека...

Дана посмотрела на Сергея. Судя по его сопению, он давно спал, а значит, не слышал всего рассказа. Ей стало обидно. Гоша никогда не позволил бы себе такого. Надо было бы выгнать Сергея. Послать ко всем чертям. Пусть катится на все четыре стороны. Дана понимала это. Почему же она не сделала этого до сих пор? Что-то было в нем такое, что притягивало к себе, а что это было - Дана не знала.

Она убрала отяжелевшую руку Сергея со своего лобка, и, перевернувшись на живот, уснула.

Когда Дана проснулась, ей показалось, что Сергей еще спит. Они как можно тише, чтобы не разбудить его, достала из шкафа одежду, и пошла одеваться в другую комнату.

На самом деле Сергей не спал. Он проснулся за час до того, как проснулась Дана. Он ждал ее ухода. Он знал, что где-то в квартире есть деньги. Сергей хотел взять быстрого. Приход наступает почти мгновенно. Держит пятнадцать часов. И никакого привыкания. По крайней мере, так ему говорили.

Как только входная дверь хлопнула, Сергей вскочил с постели. Он не стал ждать пару минут, пока Дана спустится по лестнице. Его волновало, вернется она за чем-нибудь или нет.

Первым делом Сергей залез в комод, стоявший у кровати. Выдвинув один из трех верхних ящичков, он не нашел там ничего такого, что бы ему пригодилось. Паспорт, неаккуратно разрезанные старые фотографии на документы - цветные и черно-белые, - сложенные в бумажный пакетик, исписанные листы бумаги, тетрадка, фотография, снятая на поляроид... Сергей взял фотографию. Неизвестный фотограф запечатлел Дану и Гошу, обнимающихся в парке.

Помяв фотографию и бросив ее на пол, он обыскал два других верхних ящичка. Они были поменьше первого. Ни денег, ни драгоценностей там тоже не было. Тогда Сергей выдвинул следующий, второй сверху ящик. В нем хранилось нижнее белье Даны, которого у нее было очень много. В левом углу, под бардовыми трусиками лежал полиэтиленовый пакет. В него аккуратно были завернуты деньги. Сергей пересчитал их. С такой суммой он мог бы покупать в течение года по пять чеков героина в день: один пускать по вене, а четыре остальных смывать в унитаз. И питался бы он не дешевыми пельменями, превращающимися в кашу после первых минут варки, и не жирным супом с костью и двумя кубиками бульона.

Сергей запихнул деньги в карман джинсов, а потом надел их на себя. С голым торсом он прошел в ванную, где почистил зубы Даниной щеткой. Свою он оставил в квартире родителей, на тот случай, если придется к ним вернуться.

Выйдя на улицу, Сергей сел на троллейбус и поехал в сторону Парка Челюскинцев. Он стал у задней стенки, в углу.

- Привет, - услышал Сергей у себя за спиной.