Между нами девочками, говоря… - Зента Эргле

* * *

Из дневника Байбы:

«Живу у Зигмунда Донатовича и его жены. Старички очень хорошие, добры ко мне. Если завтра не будет температуры, пойду в школу. Петь мне не разрешают, пока не окрепну».

* * *

— Байба? Байбочка! — обрадовался Даумант, увидев стоящую в дверях Байбу. — Как здорово, что ты снова с нами!

Байба грустно улыбнулась. Пережитое за последние дни словно отгородило ее от одноклассников высоким забором. По одну его сторону — беспечные подростки Марга, Рита, Юрис, Янис, Даце, по другую — там, где начинается настоящая взрослая жизнь с ее заботами и ответственностью, — она.

— Где ты пропадала? — теребил ее Даумант. — Мы весь город обегали, тебя искали. Имант даже в морге был, бррр, ну и жутко же там.

— Оставьте человека в покое, — отбивалась за нее Даце. — Не видите разве, человек после болезни.

* * *

Из дневника Байбы:

«Вчера приходила мама. Плакала, просила, чтобы я вернулась домой. Найковский жалеет, что ударил меня. Роландик каждый день про меня спрашивает.

Что мне делать? Здесь у 3. Д. просто как в сказке - своя комната,

делать мне ничего не дают, только учись. В клуб больше не хожу, занимаюсь здесь же. 3. Д. предлагает жить у них до окончания школы. Он хочет, чтобы я пошла в среднюю музыкальную школу. Найковский на это, вероятно, никогда не согласится. Вчера позвонил Тагил, зовет на репетицию. Пока не могу его видеть».

* * *

Состояние Рейниса Карловича было тяжелым. Ему разрешалось лежать только на спине, разговаривать очень мало. У постели больного было установлено постоянное дежурство.

Каждый день после уроков Близнецы отправлялись в больницу. Врачи отделения уже знали девочек.

— Мы только скажем, что все в порядке, что мы стараемся, готовимся к экзаменам и ждем его возвращения, — упрашивала Марга.

Врач, однако, запретил посещать больного.

— Тогда разрешите на него хоть в щелочку посмотреть, рукой помахать.

Но и этого им не разрешили.

* * *

— Что же мне с вами делать? — озабоченно спросила завуч у восьмого «б». — Такому учителю, как Рейнис Карлович, замену не найти.

— Нам не надо заместителя, — от имени всего класса сказала Зайга. — По латышскому языку нам осталось только повторение, а с этим мы справимся сами.

— Может быть, ты и справишься, и еще некоторые, а что будет с лентяями?

— Лентяев не будет. Мы обещали своему классному руководителю, что все закончим школу, и слово свое сдержим.

И они действительно держали слово.

— Такое в моей практике впервые, — не переставала удивляться заведующая учебной частью. — Рядом с доской они повесили большой портрет Рейниса Карловича. Рисовал, вероятно, Петерсон. На учительском столе белые листки бумаги, на обратной стороне — фамилии. Зайга по листку вызывает отвечать, потом все коллективно ставят оценку, причем строгую и объективную.

* * *

Школьная медсестра Милда Яновна каждую свободную минутку старалась проводить у Рейниса Карловича. Она рассказывала о школе, хвалила восьмой «б». Учителя надивиться не могут, как изменились они в лучшую сторону.

— Неужели же мне надо было заболеть, чтобы они стали учиться? — грустно пошутил Рейнис Карлович. — Милда, у меня к тебе просьба. В следующий раз, как придешь, приведи с собой Дауманта Петерсона.

— Этого долговязого с кудряшками?

— Этого самого.

— Ты же знаешь, что тебе строго-настрого запрещено волноваться. А от этого озорника всего можно ожидать.

— Приведи завтра же. Все будет хорошо.

— Даумант, Рейнис Карлович хочет тебя видеть, — сообщила на следующий день медсестра, заглянув в класс.

«Хана химии!» — обрадовался мальчик и стремглав бросился из класса.

«Почему учитель позвал именно меня?» — недоумевал Даумант. За последнее время ничего из ряда вон выходящего он не совершил, и отметки нормальные.

— Ты только не рассказывай ничего плохого, только хорошее, одно хорошее, — в который уж раз предупреждала медсестра. — Слышишь? А если он спросит о той девочке, что пропала, скажи, что уже нашлась.

Он мне не верит, думает, я его обманываю. Только недолго, слышишь, — предупредила она, впуская мальчика в палату.

Рейнис Карлович лежал, откинувшись на подушки, и слабо улыбнулся Дауманту. У мальчика камень с души свалился. Рейнис Карлович хотел знать про класс абсолютно все. Даумант со всеми подробностями рассказал, как они повторяют латышский язык, как строго ставят отметки, строже даже, чем учитель, что завуч вначале не хотела учитывать эти отметки, а потом сдалась.

— К экзаменам мы ждем вас в школу.

— Я бы и сам не возражал, но врачи сказали, что еще месяца два придется пробыть в больнице. Даумант! Твои отец спас мне когда-то жизнь, но сам при этом потерял руку. Всю жизнь я чувствую себя перед ним в неоплатном долгу. Кто знает, доведется ли с ним еще увидеться. Отцу твоему я уже ничем не могу помочь, но мне ты должен пообещать, нет, поклясться, что сделаешь все для того, чтобы успешно закончить восемь классов и поступить в художественную среднюю школу. — Учитель говорил медленно, время от времени останавливаясь, чтобы собраться с силами.

Дауманта обдало жаром.

— Я клянусь, — чуть слышно произнес он. — Отец шлет вам привет. С тех пор, как вы у нас были, он не пьет и не ругается.

— И еще я хочу тебе сказать... У меня дома, на столе, лежит толстая папка — в ней история нашего партизанского отряда. Мне так и не удалось дописать. Пусть твой отец разыщет командира нашего отряда Берзиня и передаст ему эту папку.

— Зачем, Рейнис Карлович, вы еще сами закончите.

— Милда Яновна мне сказала, что Байба нашлась. Не оставляй ее сейчас одну. Ей очень нужна ваша дружба и поддержка. А теперь иди. Будь счастлив, мой мальчик!

— До свидания! — Даумант заставил себя улыбнуться. Этот мужчина с желтым лицом и глубокими страдальческими морщинами вокруг рта не был больше его учителем, это был кто-то другой, совершенно чужой человек.

* * *

— Рейнису Карловичу плохо, — сообщил на другой день Даумант.

— Я знаю, вы считаете, что это я виновата в его болезни, — тихо произнесла Байба.

— Не мели чепухи! — перебил ее Клав. — Так же и Санита виновата. Влетела в класс и заорет вдруг как сумасшедшая: «Байба пропала. Вероятно, покончила с собой!» Все знали, что у Рейниса Карловича больное сердце, что его нельзя волновать.

* * *

— Четверг — мой день! — Даумант взял у Байбы портфель. Невидящими глазами Байба посмотрела на своего соседа по парте и, словно устыдясь своих мыслей, покраснела.

— Завернем в парк! — предложил Даумант. Байба молча кивнула. Цвели каштаны. Перед памятником Блауманису раскинулся настоящий ковер из тюльпанов. Ледяная горка, с которой Байба и Тагил катались в ту сказочную зимнюю ночь, стояла никому не нужная, заброшенная.

— Вот и наша скамейка! — Даумант потянул за собой Байбу.

— Наша?

— Не помнишь? Здесь мы сидели месяц назад, когда была первая гроза.

— Мне кажется, это было давным-давно, — произнесла Байба задумчиво. — Мы тогда были совсем детьми.

— И я за это время стал на тысячу лег старше.

— Ты? — Байба внимательно посмотрела на Дауманта. — А ты почему?

— Неужели же ты действительно ничего не понимаешь? — огорченно спросил Даумант. — Я должен тебе об этом сказать...

— Не нужно.

— Ради тебя я готов на все — зубрить, поступать в художественную школу... Смешно, не правда ли?

— Не смешно, — тихо произнесла Байба. — Обещаю, что мы навсегда останемся друзьями, что бы в жизни с нами ни случилось.

И она вложила свою узкую ладошку в широкую ладонь Дауманта и почувствовала, как дрожит его рука.

Мальчик крепко сжал Байбину руку и отпустил.

— Спасибо и за это!

«Почему рядом не Тагил», — мелькнуло у Байбы. Сиди он рядом и произнеси эти же слова, была бы она счастлива? После всего, что произошло. Прозрачная слеза скатилась по ее щеке.

— Тебе плохо?

— Нет, — Байба улыбнулась сквозь слезы. — Уже нет.

— Могу ли я тебе чем-нибудь помочь?

— Нет, я должна разобраться во всем сама.

С минуту оба сидели молча и думали каждый о своем.

Кажется, она, наконец, поняла, что это за птица, Тагил, думал Даумант. Как она переживает! До чего же глупо сидеть рядом с дорогим тебе человеком, каждой жилкой чувствовать, как он страдает, и знать, что ты ничем не можешь ему помочь. Даумант сжал кулаки. Может быть, набить этому ловеласу физиономию?

Жизнь — не сказка. Байба тяжело вздохнула. Нет на свете милой доброй Лаймы, которая превратила бы Золушку в прекрасную принцессу. Нет и принца, который бы сделал сироту королевой. Тагил никогда не говорил, что любит ее. Получается, что она сама все выдумала? Для Тагила она была просто музыкальным инструментом, солисткой. От такой мысли Байба на миг даже оторопела — столь неожиданной она показалась.