Отель «Дача» - Аньес Мартен-Люган

– Да ну? Тебе бы не хотелось, чтобы она пришла?

– Конечно, хотелось бы… но зато теперь Джо не совсем один.

Я с трудом сглотнула, стараясь не заплакать, и улыбнулась сквозь слезы дочке, ее непосредственности и беззаботности. Девочке, жившей во мне, так и не представилась возможность побыть беззаботной. В глазах той девочки никогда не сверкали звезды. Впрочем, ее мама все равно не обратила бы на них внимания и упустила бы ту невыразимую радость, которая разливается от них по сердцу.

– Ты права, Джо и Маша снова вместе. Как по-твоему, что он сказал, когда увидел, что Маша пришла к нему?

Она прищурилась, чтобы сконцентрироваться, и вдруг ее глаза широко распахнулись.

– А вот и самая прекрасная женщина на свете, – ответила Роми, подражая голосу Джо.

Я сдержала печальный смех. Джо всегда называл ее самой прекрасной женщиной на свете, даже когда ему перевалило за восемьдесят. Даже в этом возрасте Джо сходил с ума от Маши и хотел, чтобы об этом знали все. Это было так красиво. А Роми, увлеченную историями принцесс, такая верная любовь зачаровывала.

– А как там девчонка, – подхватил ее брат почти басом, – ты оставила ее на ресепшене?

– Dusha moya, – подала реплику Роми тонким голоском и с русским акцентом, – не беспокойся, голубка, хранительница «Дачи».

Эти два необыкновенных человека, однажды открывших их маме дверь в свой дом, навечно оставят след в душах моих детей. Им повезло, что первые годы жизни они провели рядом с Машей и Джо. Да, Маши и Джо больше нет, но дети навсегда сохранили их улыбки и любовь. Алекс встал, зашел мне за спину, обнял за шею.

– Наверное, Джо и Маша хохочут, наблюдая, как классно вы им подражаете, – уверенно заявила я. – Они бы гордились вами. Я уж точно вами горжусь. Пообещайте мне, что продолжите говорить по-русски в память о Маше, хотя она уже не с нами и не может вас учить. Не забывайте ее уроки.

– Мы обещаем, мама, – ответил Алекс.

Я осыпала поцелуями их щеки, шеи. Покосившись на Самюэля, я прочла на его лице немой вопрос: он интересовался, как я себя чувствую. В ответ я искренне улыбнулась.

Я ощутила тяжесть головы Роми на своем плече, Алекс зевал, едва не свихивая челюсть.

– Пора спать, хотя сейчас и каникулы.

Они для порядка посопротивлялись.

– Скажите папе спасибо за поездку.

Они по очереди подошли поцеловать его, а он попросил их хорошо себя вести и слушаться меня. Дети переглянулись, и я догадалась, что они с отцом заключили тайный договор.

– Когда мы тебя увидим? – поинтересовался Алекс.

– Скоро, малыш. Очень скоро.

– Отлично.

Роми, спотыкаясь, добрела до меня, подняла с дивана и потащила за собой, чтобы я ее уложила. Самюэль тихонько засмеялся и знаком попросил не беспокоиться о нем.

Укладывание принцессы затянулось, мне не удалось уйти, пока она не заснула. Потом я заглянула к Алексу, который уже блаженно спал, и вышла к Самюэлю. Он сидел на диване на террасе.

– Не стоило убирать со стола, я могла это сделать завтра.

– Надо же было чем-то заняться в ожидании, – со смехом возразил он.

Я села рядом с ним, допивая свое вино.

– Мне трудно поверить, что это правда и ее больше не будет…

Я откинулась на спинку дивана, Самюэль поднял руку, и я привалилась к нему. Он ласково погладил меня по голове.

– А я, Эрмина, не могу поверить в твое спокойствие…

– Я держусь, клянусь тебе. Я была к этому готова… как и все.

– Наверное, ты права, но я же понимаю, кем была для тебя Маша…

– Смерть Джо заставила меня повзрослеть… Не обещаю, что потом не сработает эффект бумеранга, но… пока приступ отчаяния мне не грозит.

Он тяжело вздохнул, явно сомневаясь в искренности моих слов – хотя они таковыми были или, по крайней мере, мне хотелось так думать, – а я выпрямилась, сообразив, насколько тесно прижалась к нему, однако отодвигаться не стала.

– Самюэль, посмотри на меня.

После секундной паузы он подчинился.

– Ты должен мне верить, прошу тебя…

Он кивнул.

– И… перестань беспокоиться обо мне. Я большая девочка… Я вовсе не та, какой была раньше… И я не хочу, чтобы из-за меня ты запрещал себе жить… Мы и так уже принесли друг другу достаточно страданий, ты не находишь?

Он отвел глаза, протянул руку к моему лбу, убрал за ухо прядь волос, всячески стараясь уйти от разговора.

– Себя не переделаешь… И я боюсь, что…

– Чего ты боишься?

Он снова внимательно всмотрелся в меня:

– Да ничего… мне просто кажется, что в последнее время мы слишком часто оказываемся вместе.

Получается, мы оба пришли к такому выводу, но не могли при этом оторваться друг от друга.

– Я тоже так считаю. Мы ворошим прошлое и…

Он обнял меня крепче, наши лица опасно сблизились.

– А мы не должны, ты это хочешь до меня донести? – еле слышно спросил он.

– Не должны, – прошептала я неубежденно и неубедительно.

Его дыхание, как и мое, ускорилось. Я была растеряна: я не должна быть в объятиях Самюэля, Маша умерла, и я чувствую себя бесконечно одинокой. Все смешалось в моем мозгу и в моем теле: горе, тоска, страх и желание. На лице Самюэля отражалась борьба, которую он вел с самим собой. Ни разу за два года нас так не заносило, ни разу мы не доходили до точки невозврата. Мы настолько отдалились друг от друга, что я не помнила, когда мы в последний раз занимались любовью и даже когда я в последний раз его хотела. Так почему сейчас?

– Сегодня вечером все по-другому, – с трудом выговорила я.

Его ладонь скользнула вдоль моей спины, легла на затылок, я зажмурилась и запрокинула голову. Еще через мгновение его губы впились в мою шею.

– Дети спят?

Вместо ответа я просунула ладони под его футболку. Он взял меня на руки и понес через всю маслобойню в спальню. Осторожно опустив меня на кровать, он лег сверху, но я не ощутила его веса, потому что Самюэль все помнил. Он заглянул мне в лицо, как будто в последний раз спрашивая разрешения. Он всегда соблюдал массу предосторожностей.

– Поцелуй меня, Самюэль, пожалуйста, поцелуй меня.

Наши губы встретились, и я вспомнила их вкус – вкус губ, которые открыли мне, что я женщина. До него меня никогда не целовали как женщину, а только как предмет. До Самюэля ни желание, ни наслаждение не были мне знакомы. Я была куклой, позволявшей попользоваться своим телом. Самюэль приручил его – с любовью, терпеливо, не осуждая, отказываясь от собственного удовольствия. Иногда он так злился на себя за неумение примирить меня с моим телом, что мне хотелось расстаться с мужем, чтобы мое прошлое не заставляло его страдать, мешая его счастью и благополучию. Но Самюэль не сдался. А ведь когда я призналась ему,